— Насчет второго — верю вам на слово, — ледяным голосом отозвался таможенник. — В первом же у вас есть серьезные дефекты.
— Благодарю, — ответил Римо. — А ваш красный китель сегодня в стирке?
— Красная форма — исключительно парадная, — официальным голосом заявил первый таможенник.
— Серьезно? Я не знал этого.
— И передайте это всем вашим дурацким приятелям! — крикнули они ему вслед.
В зале ожидания Римо встретил мастера Синанджу стоявшего с безмятежным лицом.
— У тебя были проблемы? — полюбопытствовал Римо.
— Со мной обошлись вполне вежливо.
— Ты, наверное, показал им свой корейский паспорт.
— Конечно. Я не хотел, чтобы меня приняли за ворующего чужую рыбу фарисея.
— Ладно, брось.
Они поймали такси, но шофер потребовал плату вперед. Римо заплатил, поскольку, если придушить таксиста, пришлось бы искать другого, а тот мог бы оказаться еще противнее.
Если не обращать внимания на двуязычные англо-французские надписи да позеленевшие медные крыши домов на Парламентском холме, Оттава вполне сошла бы за американский город. По пути в город Римо заметил только одно, что показалось ему необычным.
— Посмотри, Чиун. Белки здесь черные.
Чиун высмотрел белку на заснеженном дубовом суку.
— Никогда в жизни не видел более странного грызуна. Не сомневаюсь, что он питается запасами рыбы.
— А я сомневаюсь. У белок слишком мало мозгов. Как у канадцев.
Чиун выглянул из окна автомобиля и окинул взглядом покрытые снегом дома. По мере приближения к центру город все больше приобретал европейские черты, становясь похожим на сад камней и высоких крыш из позеленевшей меди.
— Жирная Оттумва лежит под снегом. Жирная и легко ловится, — многозначительно заметил Чиун.
— Это не Оттумва, а Оттава, и ее нам ловить не надо, — напомнил ему Римо.
Таксист высадил их возле «Шато Лорье», и Римо протянул шоферу двадцатидолларовую купюру за пятнадцатидолларовый проезд по счетчику.
— Премного благодарен, — изрек таксист, запихивая деньги в карман.
— Постойте, а сдача? — решительно потребовал Римо.
— А чаевые?
— Я привык сам давать чаевые из сдачи.
— Ваша сдача — это мои чаевые, — не сдавался таксист.
— Обычно я сам это решаю.
— Обычно вы даете чаевые американским таксистам, а сейчас вы в Канаде, и мы предпочитаем получать чаевые именно так, потому что вы, американцы, путаете свой доллар с канадским.
— Я не путаю.
— Ну, тогда ладно.
Таксист протянул руку с горстью монет.
— Что это? — спросил Римо, глядя на одну золотую и две серебряные монеты.
— Монеты. Это ваша сдача.
— Я хотел бы бумажками.
— Это законное платежное средство, из которого я надеюсь получить свои чаевые.
— Вот они, — ответил Римо. — Заворачиваю для вас.
Он сложил обе серебряные монеты вместе, большим и указательным пальцами каждой руки взял их за края и два раза повернул. Монеты свернулись в штопор. Римо протянул их водителю.
— Что это? — спросил таксист.
— Предупреждение, которое вполне стоит четыре бакса, — сказал Римо и вылез из машины.
Шофер пытался было протестовать, но задняя дверца хлопнула с такой силой, что машина запрыгала на рессорах. Да так, что таксист выскочил наружу, решив, что началось землетрясение.
К тому времени два странных пассажира уже исчезли за дверью отеля.
* * *
Оказавшись внутри, Римо решил действовать прямо. Он подошел к стойке портье:
— Насколько нам известно, у вас остановился Генеральный секретарь ООН.
Клерк вскинул голову, нахмурился, увидев небрежно одетого — без галстука и не по сезону — Римо, и фыркнул:
— Вас ввели в заблуждение.
— Позвольте с вами не согласиться, — ответил Римо, взяв тот же тон.
— Сэр, вы ошибаетесь.
Римо уже собирался взять клерка за кончик галстука — самый удобный способ вытащить его из вылощенного костюма и стряхнуть столь же вылощенные манеры, когда у него за спиной пискнул голос мастера Синанджу:
— Римо, смотри!
Он повернулся на голос.
Бодрый в свои шестьдесят с лишним, человек с каменными чертами лица и с гарденией в петлице прошествовал мимо, оставляя неясный след запаха лосьона после бритья.
— Я уличил вас во лжи, — повернулся Римо к портье.
— Вы ошибаетесь. Это неправда — то, что вы видели...
Римо по-дружески похлопал по монитору служебного компьютера, зная из прошлого опыта, что изображение на экране превратится в рассыпанную мозаику. Судя по перекошенному от ужаса лицу портье, так и вышло.
Когда Римо и Чиун вышли на улицу, автомобиль уже отъезжал.
И все это время такси, которое их доставило, продолжало подпрыгивать на рессорах, а шофер глядел на него круглыми от ужаса глазами.
Рядом с ним остановился белый автомобиль с радужными полосками по бокам и голубым всадником на багажнике. Из него вышел человек в безупречном мундире.
— Если вы не возражаете, — сказал Римо, проскальзывая мимо него и садясь за руль, — мы хотели бы одолжить ваш автомобиль.
— Возражаю категорически, — ответил человек.
Поэтому мастер Синанджу схватил его за шею и запихнул на заднее сиденье, куда сел и сам.
— Я не могу стерпеть столь наглого похищения, — заявил водитель, когда машина уже тронулась с места. — Мы в Оттаве, а это служебная машина Королевской конной полиции Канады, а не такси.
— Это была моя оплошность, — скромно признался Римо. — Как вы отнесетесь к поездке в багажнике?
— В таком случае я приложу все усилия, чтобы стерпеть, — сказал полицейский.
Римо пристроился за автомобилем, в котором ехал Генеральный секретарь ООН. Сквозь заднее стекло был виден его серо-стальной затылок. Генеральный секретарь сидел чопорно и прямо, как старая дева.
Оба автомобиля пробирались по запруженным улицам Оттавы, удаляясь от центра города, и выехали на окраину, где в кюветах лежал старый снег, никем не убираемый и покрытый грязью.
— Это не очень хороший район, — предупредил их полицейский.
— А что тут плохого? — насторожился Чиун.
— Снег здесь грязный.
— Здесь опасно?
Полицейский презрительно хмыкнул.
— Это же Канада. У нас нет насилия.
— Это скоро изменится, — проворчал Римо.
— Джентльмены, вы асассины?
— Нет, — ответил Римо.
— Да, — ответил Чиун одновременно с ним.
— Так да или нет? — спросил полицейский, стараясь подавить ужас.
— Мы асассины, но сейчас мы в отпуске, — сообщил Римо. — И здесь не за тем, чтобы пустить кого-то в расход.
— Зачем же вы преследуете ту машину?
— Ответь ему, папочка, — попросил Римо Чиуна.
— Чтобы посмотреть, куда она едет, — ответил мастер Синанджу.
Такси, везущее Генерального секретаря ООН, привело их к чему-то вроде трансформаторной подстанции или электростанции, построенной на окраине канадской столицы. Это была угрюмая кирпичная коробка, а над главным входом висела полинявшая надпись, которая когда-то читалась «Оттава электрик», но сейчас от нее осталось только «От трик». В свете единственной красной лампочки над входом дверь казалась закопченной.
Такси остановилось прямо у входа. Генеральный секретарь вышел и с чопорным поклоном расплатился. Поправив галстук, он подошел к двери и нажал на кнопку звонка, не забыв перед этим оправить пиджак.
Дверь зажужжала, отворилась внутрь, и он мгновенно исчез за ней.
— Мы остановимся здесь, — сказал Римо, — но эта машина нам еще может понадобиться.
— Не возражаю, — ответил съежившийся полицейский. — Когда будете готовы, вызовите диспетчера.
— Мы бы предпочли, чтобы вы нас подождали.
— В таком случае будьте добры выключить двигатель.
— Нет проблем, — согласился Римо.
Они оставили мотор выключенным, а полицейского — свернувшимся в багажнике, а сами пошли ко входу в здание.
Римо огляделся.
— Похоже на такое место, где официальный представитель ООН мог бы встретиться с канадским министром, если им не нужны свидетели.
— Возможно, — сказал Чиун.
— Это будет как нечего делать.
— Не считай лососей до нереста, — мрачно предупредил мастер Синанджу.
— А что может случиться? Мы же в Канаде. Здесь даже полицейский не рискует принять бой.
Глава 31
Министр рыбного хозяйства Канады Гил Хьюгтон буквально слетел по трапу с самолета «Эр Канада» и прыгнул в свой «бентли».
Сияющая серебром машина ворвалась в степенное уличное движение Оттавы. Нога министра непроизвольно давила на газ, и он заметил, что превышает скорость. Этого он раньше никогда не делал. Но теперь превышал. Ладно, только на этот раз. Министерские номера избавят его от разговоров с дорожной полицией.
Его поездка к Храму Кали была вихрем отрывочных мыслей. Гил Хьюгтон надеялся, что Госпожа Кали найдет для него время перед встречей. Если нет, то после. Его и то, и другое устроит.
Через двадцать минут он подрулил к мрачному зданию. Впрочем, оно всегда было мрачным. И только красная лампочка над входной дверью указывала, что эта старая электростанция еще не совсем заброшена. Поставив машину у тротуара, министр быстрым и четким шагом пошел на этот рубиновый свет. Кнопка звонка отозвалась жужжанием, и министра впустили внутрь.
В огромной приемной с эротическими скульптурами он решил пока не снимать с себя одежду. Лучше не надо. Что, если Генеральный секретарь ООН уже здесь? Да, правда, правила Госпожи Кали суровы и неизменны. Никто не входит к ней иначе как в том виде, в котором появился на свет.
Но сейчас — это другое дело. Он здесь сейчас не как поклонник, а как министр промыслов и океанов.
А если он ошибается, то он ничего не имеет против попробовать кнута в награду за серьезный проступок.
Показавшись перед зеркальной дверью, он возвысил голос:
— Прошу позволения войти в обитель ужаса.
— Входи, — резанул холодный и твердый, как сталь, голос.
Гилу Хьюгтону послышалось в ее голосе восхитительное нетерпение, и он шагнул вперед. Двери распахнулись, и Гилберт остолбенел.
Госпожа Кали стояла посреди комнаты, уперев кулаки в бедра, разведя локти, низко склонив лицо в маске домино, и ее вечно меняющиеся глаза горели, как изумруды, если смотреть через них на огонь.
В следующее мгновение они были как голубые алмазы, холодные и безжалостные, и от их взгляда у него засосало под ложечкой.
— Надеюсь, я не опоздал к началу встречи? — спросил министр.
— Ты слишком рано.
— Это хорошо.
— Я презираю торопливость.
Хьюгтон попытался сглотнуть. Язык был как кусок высохшей резины.
— Я... Я могу уйти, если вы позволите.
Тут он заметил алую розу на длинном стебле, воткнутую в звено цепи, опоясывающей ее лироподобные бедра. Быстрым движением руки Госпожа Кали выдернула розу и подняла вверх.
Повернувшись боком — он видел ее поднятые груди и лицо в профиль, и сердце у него замерло, — она поднесла розу к свету. Сжав алый рот, она стала отщипывать шипы со стебля.
— Приблизься, — прозвучало приглашение.
Он сделал несколько осторожных шагов. Тонкие пальцы отламывали шипы один за другим. Они падали на черный стеклянный пол с сухим тоненьким звуком, будто кошачьи когти стучали по фарфору.
— Расстегни «молнию», — приказала она.
— Зачем?
— Повинуйся!
Медленно, потому что сердце его колотилось, Гил Хьюгтон опустил «молнию» на брюках, а Госпожа Кали продолжала счищать шипы со стебля. Когда упал последний, орган министра уже был обнажен и заметно дрожал.
— Что вы соби?..
— Что ты мне сказал на днях? — нежно спросила она.
— Что вы никогда не прикасаетесь ко мне.
— А что еще?
— Что мы больше никогда не делаем ничего нового. — Голос его сорвался на блеянье.
— Значит, ты хочешь попробовать что-нибудь новое, не так ли? — спросила она мелодичным голосом. Она не глядела на него. Казалось, он вообще вне ее внимания. Подрагивающий член министра наливался твердой упругостью.
— Да, — сказал он, склонив голову, — очень.
— Очень — что?
— Очень, Госпожа Кали. Я очень хочу испытать что-нибудь новое, Госпожа Кали, — поспешно произнес министр.
На алых губах мелькнула мимолетная улыбка. Откуда-то над собой она достала высокий флакон с массажным лосьоном. Большим пальцем с черным ногтем она отковырнула крышку и погрузила туда стебель на всю длину. Комната наполнилась рыбным запахом. Рыбий жир. Тресковый, его любимый. Хьюгтон подскакивал на цыпочках в предвкушении.
— Что вы собираетесь делать?
— Кое-что новое, — ответила она, вытягивая стебель. С него стекали вязкие капли.
Министр облизнул губы.
— Правда?
Ее голос упал почти до шепота:
— Да, правда.
И она резко повернулась к нему, одной рукой схватила его набухший член, а другой глубоко вонзила в уретру смазанный стебель и стала двигать вверх и вниз, вверх и вниз, пока он не завопил от неслыханной боли и неслыханного наслаждения, какого в самых диких мечтах не мог себе вообразить.
Боль бросила его на колени. Он скорчился на полу, ловя ртом воздух и стиснув себя обеими руками, а под ним растекалась лужица рыбьих молок и темно-красного малинового сока.
Сквозь эту муку, как стальная игла, дошел до него ее голос:
— Никогда больше не жалуйся, что я не делаю ничего нового.
Глава 32
Генеральный секретарь ООН Анвар Анвар-Садат вошел сквозь зажужжавшую дверь в неожиданно роскошную приемную. Стены из белого с розовыми прожилками мрамора напоминали нежную кожу гаремных красавиц. По крайней мере так восприняли холодный мрамор его романтические глаза.
А еще были скульптуры. Чернокожая женщина с большим количеством рук, чем дает природа. И руки эти она держала так, что это был одновременно и вызов, и призыв.
Кали, конечно. Индуистская богиня смерти. Как подходит для женщины с компьютерным псевдонимом Госпожа Кали. Сверху вниз смотрели на него пустые глаза статуи — два слепых пятна.
Анвар-Садат заметил, что формы ее весьма зрелые. Это показалось ему многообещающим признаком. Анвар Анвар-Садат любил женщин сладострастных.
По другую сторону двери — другая статуя. Это уже был не базальт, а порфир. Этого бога Анвар-Садат не узнал, но решил, что это может быть только Шива — супруг Кали. В каждой из его четырех рук были зажаты разные предметы, странные и с непонятным назначением.
Прочистив горло, Анвар-Садат возвысил голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31