Но в Америке человеку доводится услышать и другие байки. Нечасто, потому что индейцы не любят об этом говорить, разве что только между собой. Но мне приходилось беседовать с белыми людьми, которые брали себе в жены скво, а они жили среди индейцев и слышали эти разговоры.В Вайоминге я ездил поглядеть на Волшебное Колесо, здоровенное каменное колесо с двумя десятками спиц, больше сотни футов в поперечнике. Шошоны, когда строят свою колдовскую хижину, повторяют форму этого колеса, но и они ничего не знают о его создателях, твердят только, что его сделали «люди, которые не знали железа».За сотни миль оттуда, на юго-западе, есть каменная стрела, которая указывает в сторону этого колеса. Она указывает направление кому-то — только кому?Я уже упаковал золото, но мне было нужно мясо на дорогу, а стрелять из винтовки в этой долине меня почему-то не тянуло. Ну, в общем, выследил я молодого оленя, подкрался поближе и убил его стрелой; освежевал и разделал тушу, отнес мясо обратно к пещере, нарезал полосками и повесил на палке над огнем — коптиться.Потом поджарил изрядный кусок оленины, съел, подумал, решил, что для человека моих размеров это маловато, и зажарил еще кусок.Через несколько часов меня разбудил ветер. От костра остались только красные угли, я подобрался к огню поближе и начал умащиваться, чтобы спать дальше, как вдруг мой мустанг фыркнул.Ну, а я выскользнул из своих одеял, как угорь из жирных пальцев, и снова оказался в тени, и курок на винтовке был уже взведен — и все в один миг, вы б и охнуть не успели.— Спокойно, ребята, — тихонько сказал я. Чтоб лошади знали, что я проснулся и они не одни.Сначала ничего не было слыхать, кроме ветра, а потом, чуть позже, донесся шорох — так не мог бы зашуршать ни один медведь или олень на свете.Мой верховой конек захрапел, а вьючный фыркнул. В слабом отблеске света от углей я видел их ноги — там ничего не шевелилось… но вот в темноте снаружи что-то было.Долгое медлительное время едва тащилось, красные угли потускнели. Я подремал немного, откинувшись на стену, но был готов очнуться при любой тревоге.Однако больше никто не потревожил ни меня, ни лошадей.Когда я встал и потянулся, расправляя затекшие мышцы, утро уже положило первую краску рассвета на мрачный грозовой хребет позади темных силуэтов сосен-часовых. Я внимательно осмотрел деревья на той стороне долины и склон над ними — а потому не сразу разглядел то, что было под носом.Кто-то стащил с дерева на землю остатки моей оленины и отрезал хороший кусок. Кто-то изрядно попотел, отпиливая мясо тупым лезвием, и, видать, кто-то был здорово голодный, если рискнул подобраться так близко к чужому лагерю.Я повесил мясо обратно, спустился в долину, убил и освежевал еще одного оленя. Я и его повесил на дерево, а после уехал. Мне не хочется, чтоб кто-нибудь ходил голодный, если я могу помочь. Так что теперь кто-то — или что-то — будет с мясом, пока этот олень не кончится.Обратно выбраться оказалось еще тяжелее, чем заехать сюда, но мы, малость карабкаясь и оскальзываясь, все ж таки добрались до верхней котловины. Проехали мимо озера с призрачной водой и двинулись дальше, с гор в долины. Только я после верхней замочной скважины не поехал обратно по старой тропе, а постарался выбрать дорожку попротивней и потрудней, ее бы никто не нашел, кроме разве горного козла.Я повернулся в седле и посмотрел назад, на вершины.— Не знаю, кто ты такой, — сказал я, — но можешь ждать меня обратно, уж я точно вернусь, приеду по горным тропкам за этим золотом… Глава 4 Когда внизу открылось ранчо, я натянул поводья, остановился на тропе и осмотрел всю долину. Там проходил каменистый гребень, река Мора прорезала его насквозь, вот возле этого места и раскинулось ранчо. Этот свет там наверху — мой дом, потому что дом человека там, где его сердце, а мое сердце было там, где Ма и ребята.Аппалуза шагом спускался по тропе, а я чуял прохладу, поднимающуюся от ивняка вдоль Моры, и скошенные луга в большой долине, называемой Ла Куэва — пещера по-испански.Внизу заржала лошадь, всполошилась собака, за ней подняла лай другая. Но ни одна дверь не отворилась, а свет горел по-прежнему.Посмеиваясь, я ехал шагом и смотрел во все глаза. Если я хоть что-то знаю про своих братьев, то один из них или еще кто-то сейчас прячется снаружи, в густой тени, следит, как я подъезжаю, и, наверно, целится в меня из темноты, пока мои намерения не прояснятся.Я слез с лошади и поднялся по ступенькам на крыльцо. Стучать не стал, просто открыл дверь и шагнул внутрь.За столом, на котором горела керосиновая лампа, сидел Тайрел, здесь же была Ма и еще молодая женщина, не иначе как жена Тайрела. Стол был накрыт на четверых.А я стоял в дверях, высокий и долговязый, и чувствовал, что сердце у меня внутри стало вдруг такое большое, что дышать трудно и двинуться невозможно. Одежда на мне заскорузла, я знал, что весь покрыт дорожной пылью и вид у меня здорово подозрительный.— Здравствуй, Ма. Тайрел, если ты скажешь этому человеку у меня за спиной, чтобы убрал пушку, так я, пожалуй, зайду в дом и сяду.Тайрел поднялся на ноги.— Телл… будь я проклят!— Может, ты того и заслуживаешь, — сказал я, — только меня в этом не вини. Когда я уезжал на войну, я тебя оставил в хороших руках.Я повернулся к жене Тайрела, красивой, темноглазой, темноволосой девчонке, которая выглядела, как принцесса из книжки, и сказал:— Мэм, я — Уильям Телл Сэкетт, а вы, значит, будете Друсилла, жена моего брата.Она положила ладони мне на руки, встала на цыпочки и поцеловала меня, а я вспыхнул и всего меня обдало жаром, до самых сапог.Тайрел засмеялся, а потом поглядел мимо меня в темноту и сказал:— Все в порядке, Кэп. Это мой брат Телл.Тогда он вышел из темноты — тощий старый человек с холодными серыми глазами и седыми усами над твердым ртом. За этого человека можно не беспокоиться, решил я. Окажись я неподходящим гостем, так был бы уже покойником.Мы пожали друг другу руки без единого слова. Кэп был человек неразговорчивый, да и я — только временами.Ма повернула голову.— Хуана, подай моему сыну ужин.Я ушам своим поверить не мог — у нашей мамы служанка! Сколько я себя помню, никто для нас, ребят, ничего не делал, кроме самой мамы, а она работала с утра до ночи и никогда не жаловалась.Хуана оказалась метиской — наполовину мексиканка, наполовину индианка. Она подала мне еду на шикарных тарелках. Посмотрел я на нее — и почувствовал себя жутко неудобно. Я давным-давно уже не ел в присутствии женщин, и теперь смущался и беспокоился. Я ведь представления не имею, как есть прилично. Когда человек разбивает лагерь на тропе, он ест, потому что голодный, и вовсе не печалится о своих манерах.— Если вас не обеспокоит, — сказал я, — так я лучше выйду наружу. Я малость одичал, и под крышей становлюсь здорово пугливым.Друсилла схватила меня за рукав и подвела к стулу.— Садитесь, Телл. И ни о чем не тревожьтесь. Мы хотим, чтобы вы поели с нами и рассказали нам о ваших делах.Первое, о чем я подумал, было это золото.Я вышел наружу и принес его. Положил седельные сумки на стол и вытащил кусочек золота. Оно было все еще шершавое от осколков кварца, но это было золото.Их оно просто ошарашило. Я думал, нет такой вещи на свете, чтоб смогла вывести Тайрела из равновесия, но это золото его доконало.Пока они его разглядывали, я пошел на кухню, вымыл руки в большом тазу и вытер белым полотенцем.Все вокруг было чистое, без единого пятнышка. Пол напомнил мне палубу парохода, на котором я как-то раз плыл по Миссисипи. Это была жизнь, я всегда мечтал про такую жизнь для нашей мамы, вот только я к этому рук не приложил. Это сделали Оррин и Тайрел.После я ел и рассказывал им, как добыл это золоте. Я отхватил ножом здоровенную краюху хлеба, щедро намазал ее маслом и уплел в два приема, пока рассказывал и пил кофе. Первое настоящее масло за целый год, и первый настоящий кофе за еще больший срок.Через открытую дверь в гостиную я видел мебель, сделанную из какого-то темного дерева, и полки с книжками. Пока они говорили про мои новости между собой, я поднялся и прошел туда, захватив с собой лампу. Присел на корточки, чтобы разглядеть книжки поближе — я по ним здорово изголодался. Снял одну с полки и начал переворачивать страницы, медленно-медленно, осторожно, чтоб не выпачкать ненароком, и прикинул на руке вес. «В такой тяжелой книжке, — думал я, — должно быть, пропасть смысла».Я уткнул палец в какую-то строчку и попробовал пробиться через нее, но там шли вереницей такие слова, каких я в жизни не слыхивал. Дома-то у нас не было никаких книг, кроме календаря да Библии.Здесь была книга человека по фамилии Блэкстон У. Блэкстон — знаменитый английский юрист XVII в., автор труда «Комментарии к английским законам»; считается основателем современной правовой науки в Великобритании.

, кажется, что-то о законе, и несколько других. Я ощутил страстное желание прочитать их все, знать их, всегда иметь под рукой. Я просматривал книгу за книгой, и временами находил слово, которое было мне знакомо, или даже целое предложение, которое мог понять.Такие слова бросались мне в глаза, как олень, пустившийся наутек в лесу, или внезапно поднятый ствол ружья, блеснувший на солнце. Нашел я одно место, которое сумел разобрать, не знаю уж, почему я именно его выбрал. Это было в книжке Блэкстона:»…что целое должно защищать все свои части, а каждая часть должна платить послушанием воле целого; или, другими словами, что общество должно охранять права каждого отдельного члена, и что (в качестве возмещения за эту охрану) каждый индивидуум должен подчиняться законам общества; без такого подчинения всех было бы невозможно, чтобы защита распространялась на каждого».Мне потребовалось время, чтобы перелопатить этот кусок у себя в мозгах и добраться до его сути. Но как-то все же это место осталось в памяти, и в последующее время я его обдумывал не раз и не два.Вернул я книги на место, поднялся и внимательно оглядел все вокруг. Это был дом нашей Ма, и Тайрела, и Оррина. Но не мой. Они его заработали своими руками и своими знаниями, и они отдали это место нашей Ма.Тайрел больше не был тощим и голодным горным мальчишкой. Он стал высоким, держался очень прямо и был одет, по-моему, даже модно. На нем был черный пиджак из шелковистого сукна и белая рубашка, носил он их так, словно был для того рожден, и, понял я вдруг, выглядел даже красивее, чем Оррин.Я оглядел себя в зеркале. Да, деваться некуда, неказистый я человек. Слишком длинный, слишком мало мяса на мне, костлявая рожа клином. На скуле старый шрам от резаной раны, полученной в Новом Орлеане. Плечи тяжелые, мускулистые, но малость сутулые. Немного я стоил в этой потертой армейской куртке и джинсах с коровьего выгона.Мои братья были младше меня, но, наверно, потолковее. А у меня всего-то и было, что сильные руки да крепкая спина. Я мог своротить чуть не все, к чему руки приложу, умел ездить верхом и работать с веревкой, но много ли проку от таких талантов?Тут моя мысль вернулась снова к этому куску из книжки. Это были вроде как правила для людей, как жить. А я и понятия не имел, что в книгах пишутся такие вещи.Пока я был в гостиной, пришел Оррин, взял свою гитару и начал петь. Он пел «Черный, черный, черный», «Барбари Аллен» и «Золотую сумочку».Это было, как в старые времена… только теперь уже не старые времена, и ребята оставили меня далеко-далеко позади. Мне двадцать восемь, и я хочу наверстать в несколько дней а за спиной годы грубой и тяжелой жизни; но если Оррин и Тайлер сумели, так я тоже могу… хотя бы попробовать.Завтра настанет утро, и мне надо будет готовиться к путешествию в горы, к далекой высокогорной долине, к тамошней речке. Сперва нужно продать золото и закупить снаряжение. Только потом можно будет трогаться в путь. И лучше мне выбираться поскорее, а то могут заявиться Бигелоу и начнут на меня охотиться. Тогда дело обернется не так просто.Самым близким местом, где можно найти нужное снаряжение, был Лас-Вегас имеется в виду город Лас-Вегас в Нью-Мексико, а не знаменитый курорт в Неваде.

. Мы запрягли лошадей в тележку, Тайлер и я, и двинули в Лас-Вегас, а Кэп поехал с нами верхом. Этот лысый старикан оказался мужик что надо, с таким не страшно хоть в огонь, хоть в воду, можете мне поверить.— Не знаю, куда вы там собрались, — сказал мне Кэп, — но только если вы покажете где-нибудь это золото, город вмиг опустеет. Вся толпа двинется за вами следом… выследят, а если представится случай, так и убьют. Такие находки ведь бывают раз в жизни.Пока мы ехали в Лас-Вегас, пришла мне в голову дельная мысль. Надо застолбить участок где-нибудь на той речке, там где она стекает с гор, и люди будут думать, что золото происходит как раз с этой заявки, им и в голову не придет поискать еще где-нибудь.— Так и сделайте, — старые Кэповы глазки чуть сощурились, а я вам имечко подскажу для этой заявки. Можете назвать ее Рыжая Селедка.Приехали мы в Лас-Вегас, остановились возле банка. Когда я показал свое золото, человек в окошке кассы малость побледнел, и я понял, что Кэп Раунтри говорил чистую правду. Если когда-нибудь вспыхивала алчность в человеческих глазах, так это был как раз тот случай.— Где вы взяли это золото, мистер? — спрашивает он, напористо так.— Мистер, — отвечаю я, — если вы собираетесь его купить, так не задавайте вопросов, а предлагайте цену. А если не собираетесь, так я пойду в какое-нибудь другое место.Кассир этот был длинный, тощий человек с острыми серыми глазами, в которых вместо зрачков были только черные точки. У него было тонкое лицо и тщательно подстриженные усы.Он облизнул кончиком языка губы и поднял на меня эти свои глазки.— Это может…И замолчал, когда рассмотрел выражение моих глаз. В эту минуту в банке появились Тайрел с Оррином. Оррин по какому-то делу выехал в город раньше нас. Они подошли ко мне.— Что-нибудь не так, Телл?— Пока нет, — сказал я.— О-о, Оррин… — Глаза банкира прыгнули на Тайрела, потом снова на меня. Фамильное сходство было сильное.— Мне тут предлагают купить кое-какое золото. Это ваш брат?— Телл, познакомься, это Джон Татхилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18