— И две коробки патронов сорок четвертого калибра, — добавил я.Она подняла на меня ледяные глаза, и лицо у нее окаменело. Резко повернулась, пошла к полке с боеприпасами, сняла две коробки, вернулась назад и швырнула их на прилавок передо мной.— Эйндж, — сказал я, — мне надо поговорить с вами.— Вы вывели меня из гор, и я очень благодарна, — сказала она, — но я не думаю…— Эйндж, часть этого золота принадлежит вам. Ваш дедушка его искал, и, по-видимому, какой-то его предок первый его нашел. Так что вы должны получить долю.— Что бы вы ни думали, все правильно. Так что нет нужды разговаривать.Она отвернулась от меня с моими деньгами в руках и отсчитала сдачу.— Эйндж, — сказал я, — у меня не было выхода, я вынужден был застрелить этих людей.— Вынуждены? Более жестокого и бесчеловечного поступка я в жизни не видела! А я думала, вы такой благородный, такой хороший…Она замолчала на полуслове и ушла от меня. А я остался стоять на месте. Когда я наконец повернулся, рядом со мной стоял Татхилл.— А я и не знал, Сэкетт, что вы знакомы с Эйндж Керри, — сказал он.— Это у вас что, привычка такая, подслушивать, когда люди разговаривают? — я просто сбесился. — Смотри, Татхилл, по-моему, ты не джентльмен. И еще я думаю, что ты вор и что ты водишься с ворами. Держи-ка своего Бойда подальше от моих глаз, слышишь? Если я его увижу, я уж найду вас обоих.Я протолкнулся мимо него и зашагал к дверям. А там меня ждал Раггер.— Что не так, Телл?Эйндж глядела на меня ошалелыми глазами, в них просто ужас светился. Она-то знать не знала, что Уилл Бойд следил за мной на улицах Лас-Вегаса, не знала, что он связан с Джоном Татхиллом, не знала, какой разговор подслушал Эстебан. Знала она только то, что сейчас услышала, — что я без всякого повода набросился как зверь на невинного и добропорядочного человека.— Ничего, Джо. — У меня упал голос. — Только Татхилл любопытствует насчет меня и моей заявки. И те люди, что с ним. Он меня выследил от самого Лас-Вегаса.По дороге обратно на свою заявку я принял решение. Я отправлюсь в горы прямо сейчас, не дожидаясь рассвета, начиню свинцом любого, кто попытается меня преследовать, и уложу на месте. А когда вернусь с золотом, отправлюсь на юг в Мору или еще куда-нибудь и куплю себе ранчо. А Эйндж Керри может делать, что хочет.Ну каждый раз, стоит мне к ней подойти, как что-нибудь случится, от чего я выгляжу еще хуже, чем раньше. Да она, наверное, никогда не видела, как человека убивают, до того вечера, как я пристрелил Китча.Ворвался я в лагерь, Кэп увидел, что я бешеный от ярости, и ни слова не сказал, когда я побросал вещи во вьюки и притащил вьючные седла. Я взял с собой двух вьючных лошадей и аппалузу. Не было нужды набирать много барахла… Меня и не будет-то всего два-три дня.И все же, чисто случайно, я захватил еды на целую неделю и четыре коробки патронов, не считая того, что у меня в поясе было. До рассвета оставалось еще около часу, когда я вскочил в седло.— Поосторожнее, — предупредил Кэп.— Я видел в городе Татхилла, — сказал я ему. — Он пронюхал про золото. Через какой-то банк, через «Уэллс-Фарго» или еще как, но он пронюхал про это золото… и знает, что оно не из россыпи.Держась поближе к стене горы, я поехал на север, пробираясь среди деревьев на береговой террасе. Все еще было облачно, в воздухе пахло сыростью.Там, где Каменный ручей впадает в Вальеситос, я повернул на юго-восток, по дну ручья. До рассвета вода смоет все оставленные мною следы.Солнце уже раскрашивало небо щедрой кистью, когда я взобрался на подъем, остановился среди деревьев и оглянулся назад. Далеко внизу, за несколько миль, я заметил движение. На мгновение солнечный луч отразился от ружейного ствола.Не стоит рисковать, так можно навести их на шахту. Я тут же свернул влево, поднялся на скалистый гребень, двигаясь зигзагами, и направился через седловину на восток. Примерно в полумиле я увидел озеро, побольше, чем в верхней долине. Быстро поехал в ту сторону, поддерживая хороший шаг.Недалеко от берега этого озера я устроился на ночь, не разводя костра.Разбудил меня шум дождя в листьях над головой. Я выбрался из постели, надел шляпу и сапоги, нацепил оружейный пояс и только потом скатал постель.Не тратя времени на кофе, оседлал лошадей и быстрой рысью выбрался из лесу. Объехал с дюжину маленьких озер и луж и поднялся на хребет, откуда открывался вид на бесконечные мили самой величественной местности под небесами.За серой пеленой дождя я не увидел никакого движения. Повернул лошадей и спустился в свою долину. Шахта была в том же состоянии, как я ее оставил. Но тропу вдоль водостока залило слоем воды в добрых два фута глубиной, и скоро дождь сделает ее вообще непроходимой. Так что выбираться мне придется по второму маршруту.Я привязал лошадей к колышкам, спустился в шахту и принялся орудовать киркой. Золото пошло богаче, чем раньше, а кварц тут был такой рыхлый, что крошился под ногами.Дождь продолжался… ровный, настойчивый ливень, который мог легко превратиться в снегопад.Не время сейчас думать об Эйндж Керри… ни о Кэпе, ни о чем еще… сейчас важно решить одно — как вывезти золото и спуститься с ним с горы.Когда я в следующий раз вышел наружу, дождь уже перестал, но в воздухе чувствовалась какая-то странная прозрачная легкость, от которой, однако, на душе у меня стало нелегко, да и лошади тревожились.На лугу по ту сторону долины паслись несколько оленей и один вапити, а это могло означать, что надвигается буря. Они обычно выходят на закате. В долине было тихо, облака низко нависли над вершинами. Снова начал моросить дождь, еле-еле, почти туман.Я вернулся в шахту, крепко поработал еще часок, а потом развел огонь и приготовил кофе. Голова побаливала, потому что я давно не ел, и я все никак не мог успокоиться из-за этого странного ощущения в воздухе.Но частично мое беспокойство вызывал страх, что я окажусь в ловушке.Я работал у костра до позднего вечера, все разбивал куски кварца. Может, золото, на которое я наткнулся, всего лишь карман. Может, дальше вглубь скалы кварц снова пойдет тверже, или изменится характер руды, и ее потребуется размалывать. Я обо всех этих делал и не знал-то почти ничего.Когда настала ночь, я поставил лошадей поближе к пещере, развел костер в самой глубине и замесил тесто на хлеб из готовой закваски. Я хорошо поел, перед тем как лечь спать.Среди ночи я проснулся.Было холодно. Я хочу сказать, по-настоящему холодно. Я и не верил никогда, что бывает такой холод. Лошади жались друг к другу, опустив головы. Я вышел из пещеры и оказался в странном, заколдованном ледяном мире.Лед… хрустальный лед сверкал в лунном свете, льющемся в разрывы облаков. Лед на деревьях, лед на камнях, блестящий лед на луговой траве. Лед на ивняке превращал его в лес из тонких стеклянных палочек.Это было непривычно, это было красиво, это было хрустальное сияние смерти.Никакой дурак не тронется в путь по горным тропам, пока этот лед не растает. Эти тропки с бровь шириной… дорожки по краю пропасти, каменистые броды, скальные стены, гладкие как простыня, — все сейчас превратилось в сплошной лед, где ни одна лошадь не удержится на ногах, где даже человек в мокасинах едва решится шаг сделать.От мысли о спуске в каньон, где прежде жила в одиночестве Эйндж, у меня волосы встали дыбом.Если покажется солнце, оно растопит все довольно быстро. Но сейчас уже осень… допустим, до того пойдет снег? Тогда еще страшней — на каждом шагу можно спустить лавину.Вернувшись в пещеру, я подбросил дров в огонь, а потом вышел наружу с куском мешковины и начал чистить лошадей. Лед намерз на отросшей к зиме шерсти и с треском обламывался у меня под рукой. Кони знали, что я стараюсь помочь им, и стояли очень спокойно. Глаза смотрели беспомощно и испуганно.Это была самая жуткая гололедица, какую мне в жизни видеть приходилось, страшнее даже, чем «погонип» погонип — морозный туман зимой в Неваде, которому индейцы приписывают все болезни, особенно пневмонию. На языке индейцев племени шошонов — «белая смерть».

в Неваде. Под весом льда на деревьях обламывались ветки. Белый, хрустальный мир… словно все из стекла.Пища… хуже всего у меня будет с пищей. В сильные холода мне понадобится пищи больше обычного, чтобы сберегать тепло, а сейчас никто не скажет, на сколько я здесь застрял. Может, на всю зиму.Нечего тратить время зря. Каждый шаг, даже по ровному месту, — это риск, он может обернуться сломанной ногой. О тропах вообще думать нечего, само золото потеряло всякое значение. С нынешней минуты начинается битва за жизнь.До рассвета оставалось еще часа два, но я взял топор, вышел наружу и отрубил пару приличных колод от бревна, которое давно притащил сюда; уложил их в костер, теперь он будет гореть долго.Лошади стояли, напрягая ноги, боялись шевельнуться на скользкой земле. Я обошел их вокруг с лопатой, разбил лед и набросал поверх льда немного битого камня, оставшегося после моих трудов.Потом добрался до леска, оббил лед с древесного ствола, обрубил несколько самых толстых сучьев и отволок их в пещеру. Луна зашла. Я подбросил дров в костер, поставил на огонь кофейник и сел обдумывать положение. Может, есть какой-то способ выбраться, который я просмотрел.Когда рассветет, первым делом надо будет убить оленя или двух. Пока держатся холода, можно не беспокоиться, что мясо испортится.Рассвет открыл небо, затянутое холодными серыми облаками. Я вышел и начал высматривать оленей. Аппалуза тем временем подобрался к кромке льда, сверкающего на земле, и принялся разбивать его копытом, чтобы добраться до травки. Этот конек вырос в Монтане и привык к таким штукам.Перед самым полуднем я нашел оленя.К ночи стало, пожалуй, холодней прежнего. Я разделал оленя и подвесил мясо на ветку. Я освежевал зверя как следует и сохранил шкуру. Если мне тут торчать всю зиму, то шкур таких понадобится до черта, сколько ни добуду, ни одна лишней не окажется. А рассчитывать я могу только на ту дичь, которая сейчас здесь, в долине.Закутавшись в одеяла, я просидел всю долгую ночь у костра. Я думал, что надо будет закрыть устье пещеры стенкой. Ветер врывался внутрь, трепал пламя и нес холод. Наконец настало утро — плоские серые облака по-прежнему закрывают солнце, режет холодный ветер, стеклянные ветки слегка покачиваются и брякают одна о другую, как руки скелета.Лошади удрученно дергали остекленевшую траву, лед резал им губы, под конец они, похныкивая, пришли ко мне. Я спустился к ручью, где трава росла повыше, разбил лед, нарезал травы и принес им.Нет, так не пойдет. Во что бы то ни стало надо мне спуститься с горы. Да и лошадей хорошо бы увести, если получится. Только я знал, что ни черта не получится… А без меня они подохнут в этой горной западне.Ближе к ночи я поджарил себе кусок оленины и съел, горбясь над костром и нарезая мясо полосками, чтоб легче с ним справиться.За ночь выпал снег, и когда пришло утро, я увидел, что одна из вьючных лошадей лежит со сломанной ногой. Я застрелил ее, и эхо разнеслось по задушенной льдом долине..Под сыплющимся с неба легким снежком я прошел до самого водостока. Поток замерз, и желоб превратился в сплошную глыбу льда. Вода успела подняться еще выше, чем раньше. Уступ, по которому вилась тропинка, оказался под несколькими футами льда. Об этом маршруте и думать не приходилось.Эйндж со своим дедом продержалась здесь наверху зиму. Как им это удалось?Их пещера побольше этой и лучше укрыта, вокруг нее между валунами валяются старые бревна — запас дров на целую жизнь… но смогу ли я спуститься по тропе на дно каньона?Да смогу ли я вообще добраться до этого каньона? Там, наверху, где растут те щетинистые сосенки, ветер метет во всю силу, там будет еще холодней, чем здесь. А тропа, даже если я смогу до нее добраться, — это ведь спуск на пятьсот футов по гладкому обрыву, который, наверно, покрыт сплошным льдом.Ладно, пускай этот вариант остается на крайний случай. А пока надо мне отсиживаться там, где я оказался, и стараться выдержать холод.Взял я лопату, вышел наружу и обколол побольше льда — надо было дать лошадкам шанс продержаться. Они-то и сами знали, как добираться до травы, но лед царапал им губы и резал бабки до крови.А снег все валил, накрывал лед толстым одеялом и делал его еще опаснее.И вдруг голова аппалузы взметнулась кверху и уши стали торчком.Я вытащил винчестер. За падающим снегом я видел недалеко, и тут все было неподвижно. Прислушался — нет, ничего не слышно.Передвигаясь с крайней осторожностью, я спустился к прибрежному ивняку и нарезал длинных лозинок. Отнес в пещеру и сложил на полу не слишком близко от огня.Выезжая из лагеря, я обычно всегда вожу с собой пучок сыромятных ремешков, вроде тех, какими связывают ноги бычкам, когда клеймят. Каждый ковбой всегда возит их с собой на всякий случай — на пастбище мало ли что может статься. И вот теперь я собрался пустить их в дело.Лошадей вовсе не тянуло гулять, они держались возле пещеры. Все утро и часть второй половины дня и старательно трудился — крошил и дробил кварц, выскребал из него крошки золота, которое можно будет сложить во вьючок.Когда лоза отогрелась и снова стала гибкой, я каждую лозинку по очереди согнул в обруч и связал концы. Потом выбрал два самых лучших обруча, навязал поперек сыромятные ремешки, и у меня получились корявые снегоступы.Ближе к вечеру взял винтовку, нацепил снегоступы на ноги и вышел наружу, чтобы испытать их. Ну, это была не первая пара в моей жизни, так что свое дело они делали неплохо. Я прошелся по долине до водостока, и увидел, что желоб быстро забивает снегом поверх льда. Нет, этим маршрутом не выберешься, и думать не стоит.Я развернулся и потопал к долине, где жила Эйндж. Почти добравшись до голого гребня с щетинистыми сосенками, повернул обратно, чтобы до темноты вернуться к себе в пещеру. Вот тут-то я и услышал выстрел.Он меня просто ошеломил, я стоял столбом и слушал, как рокочет эхо в мрачных горах.Наконец пушистый снег на склонах заглушил эхо, а я так и стоял на месте, слегка дрожа от холода, один в широком мире между небом и снегом, не желая согласиться с тем, что мои уши слышали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18