– Это санскрит.
Для современного человека не может быть непонятных языков. Я приказываю перстню связи переводить с санскрита, и приходит понимание. Кажется, это цитаты из Упанишад.
Веди меня от небытия к бытию.
Веди меня от тьмы к свету.
Веди меня от смерти к бессмертию.
Я Брахман, я – жертва, я – мир.
Санскрит сменяет древнееврейский, а индуистские песнопения – давидовы псалмы в оригинале. Потом арабский, и я слышу слова Корана. Видимо, сектанты считают себя наследниками всех мировых религий одновременно.
Кажется, затекли руки, словно тысячи иголочек вонзились в кожу. Я сжимаю и разжимаю кулаки и опускаю взгляд. Браслеты окрасились красным, от них отходят красные шнуры и вливаются в багровый шнур на полу. И я понимаю, что это трубки, и по ним течет кровь. Моя и сектантов. Меня охватывает ужас.
– Мы смешиваем кровь, и ты становишься нашим братом, – тихо говорит Игорь.
– Но, это же…
– Опасно? Нисколько. Так передается Т-синдром, но он у тебя уже есть, так что тебе терять нечего. Успокойся и подумай.
Пожалуй, он прав. Сто лет назад это была бы самоубийственная процедура. Обмен всеми возможными вирусами и переливание крови, невзирая на группу. Но теперь биомодераторы способны справиться со всеми этими проблемами: от уничтожения вирусов и бактерий до ликвидации неподходящих кровяных тел. Они же уничтожат чужие биомодераторы, им не совладать только с Т-синдромом. Интересно почему?
Кажется, я что-то нащупал. Я чувствую себя на миллиметр ют решения проблемы, словно разгадка за тонким стеклом, но я пока не понимаю, как его разбить. Или у меня нет сил.
– Здесь есть люди? – тихо спрашиваю я.
– Сегодня нет, – отвечает Игорь. – Каждый раз мы принимаем только одного нового брата.
– Но бывают?
– Конечно.
– И вы заражаете их Т-синдромом?
– Да.
– Ты так спокоен? Это же смертельная болезнь!
– Это не болезнь, это предназначение человечества.
– Что? Ты еще не видел? Человек просто исчезает! Вы намерены уничтожить человечество?
– Как человечество оно исчерпало свой резерв развития, мы должны перейти на новый уровень.
– Где этот новый уровень? Ты видел хоть одного выжившего?
– То, что кажется смертью, и есть переход. Понимаешь?
Да, я понял. Еще одна секта самоубийц. Не они первые, не они последние. Вместо того чтобы бороться, они приняли и обожествили свою смерть.
– Понимаю, – сказал я.
– Ты не веришь. Мы покажем тебе. Но не в этом зале. Выше.
– Ну, так ведите!
– Не сейчас. Я свяжусь с тобой. На сегодня все.
Мои браслеты светлеют, приобретают розовый оттенок, потом становятся прозрачными и падают с рук, втягиваясь в трубку на полу. Я смотрю на запястья: маленькие красные точки над венами, я бы никогда не заметил, если бы не знал.
Мне выдают темно-красную рясу. Вопросительно смотрю на Игоря: «Надеть?»
– Пока не надо. В следующий раз.
Я не уверен, что он будет.
Два часа ночи. Мой гравиплан поднимается над лесом, вдали видны огни Кратоса.
Я понимаю ужасную вещь: вокруг моего сердца нет защиты, и я совершенно не помню, когда она исчезла.
Дом моих родителей находится в университетском городке. Я очень люблю это место. Тихая улица с маленькими особнячками профессоров, без особых претензий и роскоши, зато с неизменным вкусом. В садах платаны, глицинии и жасмин. Желтый песок на стоянках гравипланов, окруженных фиолетовым местным кустарником, и блестящие никелированные столбики для парковки велосипедов.
Отец пригласил меня в девять утра, сославшись на спокойный день в управлении образования и необязательность своего присутствия. Мама в клинике. А это значит, что нам предстоит «мужской разговор».
Он подтянут и элегантен, но скорее склонен к скромности самурая, чем к изысканности царедворца, несмотря на высокий пост в чиновничьей иерархии. В темных волосах пробивается седина, хотя они ровесники с Хазаровским, а тот до недавнего времени играл роль героя-любовника при престарелой императрице. Думаю, мы с отцом очень похожи.
Мы играем в шахматы на балконе второго этажа. Рядом на столике в маленьких чашечках дымится чай и лежат круассаны, доставленные из ближайшей кондитерской. Отец практически не пьет, только по работе, для поддержания связей, и ненавидит это социальное пьянство. Я тоже рад отсутствию спиртного на нашем столе.
– Даня, – говорит он. – Ты понимаешь, что ты сейчас самый могущественный человек на Кратосе?
В сердце словно вонзается игла, облизываю губы и начинаю строить серебряный шар вокруг микроаннигилятора.
– Папа, это конфиденциальный разговор? – спрашиваю я.
– Да.
– Я слушаю.
– Страдин не тот человек, который может управлять империей. Его интересуют только расходы на армию и СБК. Финансирование науки и образования практически прекращено.
– Сейчас трудные времена, папа.
– Времена всегда трудные. Ладно, не это главное. Планомерное наступление на свободу тоже из-за трудных времен? В стране снова появились политзаключенные, люди осуждены по сфабрикованным уголовным делам.
– Я знаю о Хазаровском, – сказал я.
– Он не единственный, Даня. Собственность изымается без всяких оснований и распределяется между приятелями Страдина. А людей наказывают просто ни за что, за опрометчиво брошенное слово!
Я улыбнулся, вспомнив собственный пассаж об отделении от дяди Вовы.
– Знаю.
– И молчишь? За несколько лет он способен уничтожить все, что было создано императрицей!
– И что?
– Даня, ты с твоими метаморфами можешь легко захватить власть, Страдину нечего противопоставить.
Я усмехаюсь.
– На орбите флот адмирала Хлебникова.
– Он с нами, – тихо говорит отец.
– С вами?
– Недовольных много, Даня. Они есть среди профессуры, среди чиновничества, в армии. Даже СБК не полностью поддерживает Страдина.
– О боже! Университетский заговор! И Никита Олейников как секретарь подпольной организации.
Отец игнорирует шутку.
– Основная часть богемы тоже с нами.
– Угу! Революция поэтов! Страдина скинуть, Хазаровского посадить.
– Не Хазаровского, – говорит отец. – Тебя, Даня.
Наклоняюсь к столу, опираюсь локтями на столешницу, сплетаю пальцы. Надо переварить эту информацию.
– Твоя идея, папа? – наконец спрашиваю я.
– Нет. Они долго пытались выйти на меня для того, чтобы я с тобой поговорил. Это общая идея. Сначала рассматривалась кандидатура Хазаровского, но он категорически не устраивает ни армию, ни СБК. Ты подходишь всем.
– Папа, ты понимаешь, в каком положении сейчас Кратос?
– Если останется Страдин, будет еще хуже.
– Ерунда! Хуже будет, если начнется гражданская война. А она начнется. Страдинский трон не висит в воздухе, папа. У императора множество сторонников, страна расколется! – я перевел дух и отпил чаю. – А по вам плачет Психологический центр, при всем моем уважении к сединам твоих соратников. В основном старая гвардия Анастасии Павловны, я прав?
– Ну, беги, доноси твоему Страдину!
– Ты за кого меня принимаешь, папа? Скорее пришлю вам Ройтмана частным порядком, провести цикл бесед, или Дидье Шинона, есть такой замечательный психолог из Психологического центра Тессы.
Отец отвернулся от меня. Смотрит в сад, на высокую пихту с гроздьями длинных шишек у вершины. По ветвям прыгает белка, их завезли на Кратос пару сотен лет назад, уже почти местное животное.
Похоже, попытка обратить все в шутку с треском провалилась.
– У меня Т-синдром, папа, – говорю я. – Какой трон? Что вы будете делать, когда я умру?
– Ты успеешь исправить ситуацию, – жестко говорит он. – Ты сможешь.
– Значит так, – откидываюсь в кресле, наклоняюсь к подлокотнику, подпираю голову рукой. – Если они хотят видеть меня императором, надеюсь, мое слово для них что-то значит. Передай им, чтобы выбросили из головы дурацкие мысли и слушались Страдина. Все, я сказал.
– Он купил тебя с потрохами! – сквозь зубы процедил отец.
Поднялся с кресла и ушел в дом, чуть не хлопнув балконной дверью, а я еще четверть часа рассеянно наблюдал за рыжим зверьком в саду.
Когда-то давно, когда я был скаутом, бегал по лесам с деревянным мечом и стрелял шариками краски из спортивного бластера, мы выбирали некоего официального молодежного лидера. Никому особенно не хотелось заморачиваться, и выбрали личность серую и ничем не выдающуюся, только потому, что он сам хотел. Я рассказал об этом отцу.
– Вот поэтому нами и правит всякая шваль, – сказал он. – Потому что приличные люди не хотят мараться!
Я накрепко запомнил эти слова, на всю жизнь.
Нет, я не боюсь власти, папа. Танки грязи не боятся. Я не боюсь и смуты. Но я ее не хочу!
Я заставил себя успокоиться. Сегодня мне предстоит еще один разговор с неизвестным финалом.
Я назначил Алисии встречу в Университетском саду. Предлог был: я сказал, что мне нужна консультация. Отчасти это правда.
Никита должен ждать нас в открытом кафе «Сердце Дарта». Договорились, что я пару раз проведу Алисию мимо, чтобы он мог хорошенько ее рассмотреть.
– Скажешь, если узнаешь ее? – спросил я.
– Конечно, что за вопрос!
Яркий полдень, где-то высоко в голубом небе стоят полупрозрачные облака, похожие на размазанную тонким слоем пену. Такие дни не редкость в начале осени. На фоне зелени кедров выделяется желтая листва кленов и платанов. В черте города почти нет местной растительности, но университетский сад имеет черты ботанического. Здесь собраны растения с различных планет империи. Кафе «Сердце Дарта» названо так в честь одного из них. Огромное дерево с совершенно красной корой и ярко-алой листвой обнесено невысокой литой оградой. Этот цвет не знамение осени, оно всегда такое. Называется Кардиос Дарта. Толстый короткий ствол по форме напоминает сердце, и ветви, как сосуды. Моя матушка говорит, что это сердце наверняка поражено инфарктом: слишком много сосудов вместо одной артерии. Над красной шевелюрой растения натянута еле заметная пленка, не пропускающая короткие световые волны. Спектр нашего солнца для Кардиоса чересчур смещен в желтизну. Дерево привыкло тянуть свои ветви-сосуды к холодному красному солнцу Дарта.
Госпожа Штефански образцово пунктуальна, даже забываешь, что назначил свидание даме. Одета строго и элегантно: черный камзол и белая блуза с кружевным жабо и кружевными манжетами. Темные с проседью, слегка волнистые волосы собраны по-мужски в короткую косу.
– Добрый день! Чем могу служить, Даниил Андреевич?
Я пытаюсь сравнить ее с портретом бывшего министра культуры. Никакого сходства. Черты Алисии жестче и острее. Специалиста по пластическим операциям бы сюда! Можно ли вообще так изменить внешность?
Мы идем мимо кафе «Сердце Дарта», по левую руку красное дерево с тем же названием. Никита смотрит на нас во все глаза, даже привстал с места. Алисия, кажется, ничего не заметила, она спокойна, задумчиво проводит по песку концом черной трости.
– Я участвовал в странном богослужении, – говорю я.
– Да, рассказывай.
Я рассказал об Огненном Братстве.
– О нем знают в службе безопасности, – сказала Алисия. – Но то, что они занимаются распространением Т-синдрома, для меня новость, впрочем, я давно отошла от дел. Обстоятельства могли измениться;
– В некоторый момент я утратил контроль над собой и открылся. Теперь все известно в СБК, и меня они в ближайшее время вызовут на ковер, если не к Страдину.
– Тебе нечего опасаться. Самоуправство, конечно. Самостоятельное расследование. Но вряд ли это сочтут серьезным проступком. А вот твоим друзьям-сектантам не поздоровится.
– Этого-то я и боюсь.
– Почему? Туда им и дорога.
– Я хочу узнать, что находится на верхних ярусах башни.
– Вряд ли что-то новое. Но попробуй. Тогда убеди службистов не мешать тебе и дать пройти до конца. Пообещай не закрываться. Извинись. Там умные люди сидят. Думаю, проблем не будет.
Я заметил, что Никита встал со своего места и направился к выходу. Как-то уж слишком торопливо. Не собирается ли он улизнуть?
– Госпожа Штефански, здесь есть неплохое кафе, давайте там продолжим беседу. Вы согласны?
– Ну как я могу отклонить приглашение такого симпатичного молодого человека? – улыбнулась Алисия.
Мы столкнулись с Никитой в дверях. Он пер как бык, упрямо глядя в пол, но теперь ему пришлось поднять глаза, и я все понял. Олейников никогда не умел скрывать свои чувства, как только держался при дворе? Он узнал Алисию, это несомненно.
Я взглянул на нее и понял, что она тоже его узнала и отчаянно пытается это скрыть.
– Мой друг поэт Никита Олейников, – непринужденно представил я. – Госпожа Алисия Штефански.
– Случайно встретились? – спросила Алисия, и в ее тоне мне послышалась ирония.
– Случайно.
– Не ври мне! – строго сказала она.
Я пожал плечами.
– Есть добыча необходимой информации, Даня, и есть праздное любопытство! – в ее голосе сквозит плохо скрываемая ярость.
Никита взял ее руку, почтительно поцеловал и тихо сказал:
– Не беспокойтесь, я умею хранить тайны.
– Будем надеяться, – холодно сказала она, резко повернулась и зашагала прочь.
– Ну что, это она? – спросил я Олейникова, когда Алисия удалилась на расстояние, с которого не могла нас услышать.
– Нет, – сказал он.
– Врешь, ты узнал ее.
– Хоть режь, Данька, ничего больше не скажу!
Я хмыкнул.
У выхода из сада меня уже ждет черный гравиплан с красным фениксом на боку. Расторопные ребята! Я не стал прибавлять им работы и направился прямиком к машине.
Двое сотрудников СБК покуривают рядом, они даже не в штатском – серая форма сотрудников службы безопасности все с теми же фениксами на рукавах и нагрудных карманах. Военная форма, в отличие от светской одежды, весьма практична: никаких длинных камзолов и жабо, все сдержанно и функционально.
При моем приближении они тушат сигареты и бросают под ноги, смотрят с некоторым удивлением. Да неужто птичка сама залетела в силок?
– Даниил Данин? – спрашивает тот, что повыше.
– Да, это я.
Он распахивает передо мной дверцу машины.
– Прошу! Экипаж подан.
Службисты обладают своеобразным юмором, но, как правило, вы не в том настроении, чтобы его оценить.
Я сажусь в машину, один из сотрудников СБК залезает следом за мной и садится рядом, второй обходит гравиплан и занимает место с другой стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46