Тут местность представляла совершенно особенную картину: повсюду казались нагромождёнными, как бы нарочно, несметные кучи песку, образовавшие высокие песчаные холмы один подле другого; между ними впадины или довольно глубокие овраги. Поэтому, позиция для расположения отряда оказалась довольно тесною, в особенности при размещении тянувшейся с нами вереницы верблюдов. Войска разместились в лощинах, между холмами, только цепь и пикеты были выставлены на холмах. Хотя луна, как говорится, светила полным своим блеском, но, всё-таки, ночное время, в походе как и всюду, мешает хорошенько ориентироваться и поудобнее устроиться. Ариергард присоединился к нам немного позже. По прибытии на Адам-крылган, командующий войсками, не сходя с коня, объехал весь бивак, в сопровождении главной квартиры и своего конвоя. При этом, он благодарил нижних чинов отряда генерала Бардовского за их труды по вырытию колодцев и добыванию воды.
Прибыв на Адам-крылган вместе с главною квартирою и объехав за командующим войсками всю позицию, я попал на то место, где были расположены сапёры, так как место главной квартиры было близко от них. Ко мне присоединился мой сын, адъютант генерал-адъютанта фон-Кауфмана, и ещё кое-кто из товарищей, и наши гостеприимные друзья-сапёры накормили и напоили нас чаем за целый день. Затем, дождались прибытия наших верблюдов; пошёл опять шум, возня, развьючивание этих кораблей пустыни, отыскивание места для них, расстановка палаток… Насытившись у сапёров, я почувствовал, что усталость берёт верх и меня сильно клонит ко сну. Тут меня взяло раздумье: раздеваться, или нет? Сделав такой переход и не предвидя [22] возможности появления неприятеля, о близости которого не имелось никаких признаков, я решился раздеться и тотчас заснул, как убитый.
Вдруг, на утренней заре, когда луна начинала уже потухать, сапёрный горнист до такой степени неистово затрубил тревогу, что я вскочил, как говорится, совершенно без памяти. Слуга мой уже подавал мне платье, а татарин оседлал лошадь; я в минуту был готов, и так как командующий войсками был близко, то вся главная квартира почти одновременно присоединилась к нему. Князь Евгений Максимилианович был одним из первых подъехавших к главному начальнику войск, а чрез пять минут подскакал и страдавший лихорадкою, Великий Князь Николай Константинович.
Генерал-адъютант фон-Кауфман впереди, а мы все за ним, групою переезжали с холма на холм, так как вся местность состояла из крутых возвышенностей и спусков. Вскакавши, по мягкому песку, на первый высокий холм, нам всем чрезвычайно ясно было видно, во первых, все наши войска, стройно стоявшие на своих местах; а, во-вторых, с помощью занимавшейся зари и потухающей луны, мы могли рассмотреть и неприятеля. Он то разъезжал взад и вперёд, то собирался на месте в кучки, то внезапно бросался вскачь по направлению к нашей позиции, как будто делая вид, что хочет атаковать нас; вероятно же он сам сильно трусил выдвинутых против его кучек стрелковых взводов.
Переезжая, во главе своей свиты, с одного холма на другой, командующий войсками совершенно спокойно рассматривал все движения неприятеля и делал необходимые распоряжения относительно высылки пехотных частей вперёд, по направлению к неприятелю; все приказания отдавались им тихо, с невозмутимым хладнокровием. Тем больший контраст представляла его свита и адъютанты, скакавшие в разные стороны для передачи приказаний главного начальника.
Туркмены, между тем, в виду нас, продолжали творить разного рода эволюции: и стреляли и собирались в кучки, потом пускались с гиком вскачь к нашей позиции; но так только раздавался залп какого нибудь из наших стрелковых взводов, тотчас все кучки рассеивались во все стороны. Я видел, как командующей войсками несколько раз отдавал приказания Князю Евгению Максимилиановичу ехать к выдвинутым взводам и давать [23] им направления, соответственно изменявшимся движениям неприятеля, и Его Высочество, всякий раз, пускаясь с места во весь карьер, по крутым спускам и подъёмам, с быстротою и точностью исполнял возложенные на него поручения.
Во время наших переездов, на одном из фасов отрядного расположения, командующему войсками было доложено, что несколько тюков от павших дорогою верблюдов оставлены при небольшом прикрытии, в недальнем расстоянии от позиции, и что, в настоящее время, при появлении неприятеля, они могут подвергнуться опасности. Командующий войсками подозвал к себе генерального штаба подполковника барона Каульбарса, обратившего на себя внимание ещё в кульджинской экспедиции, где он был ранен в рукопашной схватке, и приказал ему взять одну из рот, чтобы отогнать неприятеля от наших тюков. С холма, на котором мы находились, видно было, как барон Каульбарс повёл роту в сомкнутом строе по направлению к неприятелю, и затем, оставив один взвод на возвышенности, которая командовала местностью, где находились наши брошенные тюки и отсталые верблюды, пошёл с другим взводом на встречу туркменам, которых и разогнал несколькими выстрелами.
Часу в пятом утра, неприятель был окончательно рассеян, так что ни одного человека не оставалось вблизи нашего расположения.

1-е мая. Бивак на Адам крылгане

Название, данное урочищу Адам крылган, занимающему песчаное пространство слишком в 60 кв. вёрст, в переводе значит «гибель человеческая». Однако, к тому месту, где мы стояли и где отрядом генерал-майора Бардовского были отрыты колодцы, нельзя было в точности применить ужасающего значения этого названия. Но нам необходимо было следовать вперёд; нам нужно было, во чтобы ни стало, скорее перейти открывавшееся перед нами безводное пространство. По сделанному рассчету, основанному на имевшихся в отряде запасах, и на количестве состоявших в нём людей и вьючных животных, весь переход этот надлежало совершить не иначе, как в два раза; в противном случае результатом могла бы быть действительная гибель отряда.
Трудность предстоявшего перехода никого не обманывала если движение наше от Хал-ата к Адам-крылгану, с выдержанными лошадьми и оправившимися (на Хал-ата) верблюдами, и притом, по местности, не могшей идти в сравнение с тем, что нас [24] ожидало впереди было сопряжено с большими тягостями, то возможно ли было питать уверенность в благополучном исходе нашего странствия по мёртвой и знойной пустыне, и в том, что всем нам удастся увидеть живые воды Аму-дарьи? Притом, вчерашняя ночная тревога ясно показала нам близость неприятеля, который не преминул бы воспользоваться предстоявшими нам бедствиями….
Командующим войсками решено было выступить с настоящего бивака у Адам крылгана в три часа ночи и следовать, без ночлегов, с таким рассчетом, чтобы, пройдя вёрст двадцать при наступлении сильной жары, останавливаться часов на семь или восемь, и потом опять двигаться далее. В час по-полуночи, на Адам-крылгане был подан сигнал подъёма и вьючки верблюдов. В третьем часу войска и верблюжий обоз начали вытягиваться, перебираясь чрез бесчисленное множество барханов; следования войск подобного настоящему, я полагаю, никогда не бывало. Люди, верблюды, артилерия утопали в этом, по истине, песчаном море!… А отряду надо было идти по рассчету, непременно до девятого часа утра. Когда же взошло солнце, а с ним вместе наступила жара, то картина движения нашего отряда приняла самый печальный колорит. К командующему войсками неоднократно приходили донесения о страшной потере верблюдов, валившихся сотнями, и о трудности движения артилерии. Генерал фон Кауфман, по временам, пропускал мимо себя войска, или сам объезжал их, и обоз, не останавливая следования. Ариергарду было строжайше подтверждено, не останавливаясь в пути, сжигать немедленно все брошеные вьюки, как казённые, так и частные. Опередив в последний раз весь отряд, командующий войсками остановил авангард около десятого часа утра с тем, чтобы сделать большой привал часов на шесть или на семь; ко времени остановки авангарда, им было пройдено, по удостоверению съёмочной партии, 19 1/2 вёрст от Адам-крылгана. Остальные войска и части, конвоирующая обоз, подходили постепенно, но крайне медленно, опаздывая несколькими часами, так что ариергард пришёл на привал с последними верблюдами обоза к шести часам вечера (следовательно восьмью часами позже главного отряда), оставив по дороге, на пространстве 19 1/2 вёрст, около двухсот верблюдов.
В числе многих офицерских верблюдов пали и мои два, на них были мои вещи и два турсука, наполненные водою, для меня, двух моих слуг и двух лошадей, по рассчету на весь переход до Аму-дарьи. Верблюды мои были сильные, доказательством чего [25] служит то, что, во всё время похода, они всегда приходили на привал или ночлег из числа первых, и никогда не отставали. Когда пали мои верблюды, то заведующий обозом объявил моим людам, чтобы они старались перевьючить наши вещи хотя бы на ранее приставших верблюдов, валяющихся по дороге; в противном случае, как только подойдёт ариергард, вещи тотчас будут сожжены. Измученные сами, люди мои подбирали по дороге несколько раз и по нескольку верблюдов, брошенных передовым обозом, на которых и раскладывали мои вещи; но все эти бедные животные, сделав версту, полторы, вновь ложились, падали и уже поднять их не было никакой возможности. Таким образом, слуга мой, с нанятым мною татарином, понабирали и попеременяли десятков до двух верблюдов. Наконец, почти в виду самого ариергарда, из трёх верблюдов, на которых тащились мои вещи, два легли окончательно. Тогда заведующий обозом сделал было уже распоряжение о предании огню моих пожитков, но слуга мой, видя, что это уже было не простой угрозою, потому что в его же глазах сожигали даже казённые вещи, и не зная какие предметы моего имущества он может, без моего позволения, предать истреблению, решился выбросить часть вещей своих и татарина и, наконец, так как самое тяжеловесное, по его словам, были турсуки с водой, то он и из них выпустил воду!… Хотя почтённый мой Семён и сделал это «по простоте сердечной», но этим самым он поставил нас троих и моих лошадей в прескверное положение… Люди мои пришли на привал, одновременно с ариергардом, к шести часам вечера и, так сказать, тащили за собой двух верблюдов с моими вещами, но воды ни капли, а расстояние до Аму-дарьи, по гадательным рассчетам, полагали ещё вёрст в шестьдесят.

2-е мая. Продолжение следования от Адам-крылгана; большой привал

Положение моё и большинства всех нас, в шесть часов вечера 2-го мая, совершенно отвечало прозвищу Адам-крылгана, т. е. гибели человеческой…. Я, мои двое спутников и наши лошади оставались без капли воды и, вдобавок, без всяких перевозочных средств.
Однако, как ни безнадёжно было наше положение, но состояние самого отряда внушало ещё более тяжкие опасения. Кроме сожжённых и зарытых в земле казённых вещей, были брошены по дороге, не доходя вёрст 10 или 12 до привала, и такие предметы, без которых отряду немыслимо было обойтись, как, например, [26] инженерный парк и артилерийские снаряды. По распоряжению командующего войсками, с главной квартиры и с пришедших ранее на привал частей войск, немедленно было собрано до 100 более крепких верблюдов, которых тотчас и послали за оставленным казённым имуществом. Верблюды эти, действительно, доставили брошенное казённое имущество, но затем как сами они, так и остальные сотоварищи их по отряду, еле могли передвигаться.
В таком положении, имея с собою воды на каких-нибудь два дня, и не совершив даже полного первого перехода, по рассчету движения к Аму-дарье, отряд не был в состоянии следовать далее; чувствуемый уже людьми и животными недостаток воды ещё усугублял бедствия!…
Представлявшийся для решения вопрос мог поставить в тупик кого угодно. Следовать вперёд, значило бы растерять остальных истомлённых животных и лошадей, а самим оставаться в этой отверженной Богом местности и ожидать мучительной смерти от жажды и изнурения. Стоять тут, где нам дан привал, было физическою невозможностью. Воротиться же отряду вспять не приходило никому в голову. Да и мыслимо ли было бросить незаконченным дело, к которому мы все давно готовились, на которое с напряжённым, а может быть и с злорадственным, вниманием устремлены были взоры всей Средней Азии, и за исходом которого с редким интересом следили в Европе?…
Времени терять было нельзя. Не зная определительно, как велико ещё расстояние до Аму-дарьи и не удастся ли открыть где либо воду в окрестностях нашего расположения, командующей войсками решил пока не трогаться с места и приказал приступить к рытью колодцев на самой позиции. Не только солдаты, но и все мы с понятным рвением принялись за работу. Увы! старания наши были тщетны: вода не показывалась. В это время один из отрядных джигитов сообщил, что верстах может быть в семи от нас, но в стороне от пути, ведущего к Аму; должны находиться колодцы с водою. Джигиту была обещана большая награда, и этот смельчак, из преданности ли к русским, или сознавая, что и ему не миновать общей гибели, поскакал, часу в восьмом вечера, при лунном свете, отыскивать предполагаемые им колодцы. Каждый понимал, что от успеха этого джигита зависела участь всего отряда. А между тем предприятие его было крайне рискованное: будь он пойман туркменами, голове его не миновать мешка, а нам предстояло бы ещё худшее… [27]
Пока молодец этот рыщет, я опишу состояние моего личного положения, по которому можно судить и об остальных.
Прибыв вместе с главною квартирою и авангардом к месту привала в десятом часу утра, я в спокойном ещё состоянии ожидал, что мои верблюды подойдут, может быть, через час или через два, а пока пристроился к сыну моему, который, вместе с своим товарищем, также адъютантом генерала Кауфмана, майором Адеркасом, делали поход вместе. Зная, что каждый из них припас собственно для себя бутылочку, другую воды, я, не смотря на страшную сухость в горле, затруднявшую дыхание, не решился даже у сына попросить глотка из его бутылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12