Главной заботой Гитлера было положение в воздухе, к которому он постоянно возвращался также и в разговорах с посетителями. Он все еще твердо верил в возможность производства реактивных самолетов и их применения в Северной Франции. Фюрер знал мою точку зрения по этому вопросу, но учитывать ее не желал. В «Ме-262» фюрер видел шанс повернуть военное счастье лицом к Германии.
Русские пробивались все дальше. В начале августа они взяли Брест-Литовск и Ковно, а в боях следующей недели окружили группу армий «Север» в Курляндии. Незадолго до этого они подошли к Варшаве, где вспыхнуло восстание, организованное польским вооруженным подпольем. Гиммлер приказал подавить и разгромить его всеми средствами. Сделать это удалось с большими потерями для поляков. Дальше на юг линия фронта была отодвинута русскими почти до венгерской границы.
Бои в Северной Франции тоже принесли дальнейшие успехи противнику. Прорыв американцев у Авранша открывал перед ними всю Бретань. Гитлер приказал немедленно предпринять контрнаступление с востока на запад, от основания полуострова Котантен до побережья Бискайского залива – приказ, который никак не соответствовал положению в данном районе. Наступление захлебнулось ввиду превосходства противника в воздухе, противопоставить которому нам было нечего.

Резкое ухудшение моего здоровья

В первые дни августа мое здоровье катастрофически ухудшилось из-за пережитого сотрясения мозга. Усилились головные боли, чувствовал я себя отвратительно. Пришлось лечь в постель. Мне все-таки удалось побудить Кейтеля «одолжить» Гитлеру своего адъютанта по люфтваффе майора фон Шимонского. Фельдмаршал хотя и ругался, но пошел навстречу. Фюрер на эту замену согласился и предоставил мне покой. Я продолжал находиться в Ставке и лежал в своей комнате, поскольку нуждался в спокойной и уравновешенной обстановке, чтобы оправиться от ранения в голову 20 июля. Выздоровление длилось довольно долго, я с трудом смог подняться только в конце августа, и мне был необходим продолжительный отпуск для поправки.
Об этих трех неделях никакого хорошего воспоминания у меня не осталось. Сам Гитлер порой лишь с трудом держался на ногах, а то, что мне приходилось слышать от Амзберга и Шимонского, никак восстановлению моего здоровья не способствовало. Фюрер несколько раз посетил меня. Его заботил теперь новый план. Только что сформированными дивизиями и новыми соединениями истребителей он хотел предпринять на Западном фронте далеко идущее наступление. Я сразу спросил его, почему он не сосредоточивает все силы против русских, и получил ответ: их он сможет атаковать и позже, но это станет невозможным, если американцы окажутся в рейхе. Понять позицию Гитлера я не мог. И думаю, не было в Германии тогда никого, кто смог бы понять этот замысел фюрера. Все мы тогда уже думали:
«Первым делом дать ами{280} промаршировать в рейх, а русских как можно дольше удерживать вдали от старой германской имперской границы». Гитлер такой установки не одобрял. Он давал понять, что власти евреев и американцев боится больше, чем врасти большевиков.
Во время одного такого посещения меня Гитлером зашла речь о пригодности Геринга и эффективности его действий как главнокомандующего люфтваффе. Фюрер высказался в том смысле, что падения Геринга он не желает и пойти на это не может. Заслуги Геринга уникальны, и может случиться так, что тот ему еще понадобится. Гитлеру было ясно: с люфтваффе Геринг не справился, не в последнюю очередь из-за своей бездеятельности, а также и потому, что он, фюрер, слишком считался с ним как со «старым другом». Но переходя к последним событиям, Гитлер говорил: он знает, что Геринг – на его стороне. Он все еще испытывал к Герингу доверие. Я давал понять, что у меня на это другой взгляд. Но фюрер свою точку зрения насчет Геринга менять не хотел. Я молчал, ибо убедить Гитлера в обратном было невозможно. Он также говорил, что люфтваффе должна была бы иметь нового главнокомандующего, который относился бы к своей работе с душой. Там следовало бы сделать очень многое. Фактически в те недели существовало даже два начальника генерального штаба люфтваффе – Крайне, пользовавшийся доверием Геринга, и Коллер – заместитель Кортена.
Амзберг и Шимонский приходили ко мне почти ежедневно, информируя меня о происходящем. Почти каждый день они рассказывали о раздражении Гитлера в отношении люфтваффе. На фронтах вражеские войска неудержимо продвигались вперед.

Лечение и выздоровление

В день моего отъезда – это было в конце августа – я доложил о своем событии Гитлеру. Он стоял в уже восстановленном бараке для обсуждения обстановки, в котором четыре недели назад взорвалась бомба. После покушения фюрер стал горбиться больше, чем прежде. У меня возникло впечатление, что он еще не здоров. Гитлер попрощался со мной очень дружески и напутствовал пожеланиями скорого выздоровления. О делах мы не говорили. Фюрер вручил мне специально учрежденный им для уцелевших при покушении особый Знак за ранение. От обычного он отличался тем, что стальной шлем и мечи были немного подвинуты вверх, чтобы было место для надписи: «20 июля 1944» и его росчерка на металле.
Ночным поездом я выехал в Берлин, а оттуда – сразу в имение родителей жены около Хальберштадта. В пути мне стало плохо. Только в середине сентября я смог на машине отправиться с женой на курорт Зальцбрунн в Силезии. За четыре недели, проведенные здесь, я довольно быстро поправился и хорошо отдохнул. Когда я находился в Ниенхагене, моя жена получила написанное фюрером от руки письмо с пожеланием мне быстрого выздоровления. Я был просто потрясен этим выражением высокий оценки, но прежде всего тем, что в тяжелых военных условиях он нашел время для такого письма, и счел это знаком доверия фюрера, налагающим на меня большие обязательства. Письмо Гитлера жена сожгла в конце войны, прежде чем американцы вошли в Ниенхаген.
Находясь в Зальцбрунне, я снова живо следил за военными событиями. Налеты на Берлин становились все сильнее; наш дом уцелел, но рядом стоящие были разбомблены или выгорели. Здесь же война мною почти не чувствовалась, не в последнюю очередь благодаря моим дружеским, еще с довоенных времен, отношениям с Карлом Ханке, тогдашним гауляйтером Бреслау, который заботился обо мне. Вместе с ним мы побывали на стройке новой Ставки фюрера. Здесь пока не было ничего, кроме фундамента. Я всегда считал ее постройку в этом месте совершенно излишней и теперь оказался прав: строительство было приостановлено.

Вести из Ставки фюрера

Важнее всего в Зальцбрунне были для меня приезды замещавшего меня Шимонского. Каждый раз он привозил с собой кучу опасений, но обладал достаточным чувством юмора, чтобы преодолевать свои тревоги, несмотря на плохие вести. В Восточной Пруссии русский все ближе и ближе. Ставку фюрера вскоре придется эвакуировать. Противник ведет бои уже у Гольдапа, пробиваясь дальше на запад и в других пунктах. Я сказал Шимонскому, что, по моему мнению, неотъемлемую часть Ставки следует передислоцировать в Цоссен, около Берлина. Сам он был потрясен обстановкой в воздухе. Боеспособных авиационных соединений почти нет. Фактически люфтваффе боевых действий не ведет. Гидрогенизационные предприятия не работают, а заводы каучука сильно разрушены, так же как и шарикоподшипниковые. Это сказывается не только на выпуске продукции, но и на снабжении и пополнении войск. Американская авиация все сильнее сосредоточивается на разрушении ключевых отраслей промышленности. В общем и целом положение и на Востоке и на Западе – катастрофическое.
Шимонский рассказывал мне и о том плохом состоянии, в котором находится Гитлер. 26 сентября Гиммлер доложил фюреру о действиях Сопротивления еще в 1938-1939 гг., назвав при этом имена Канариса, Герделера, Остера{281}, Донаньи{282} и Бека. Из этого доклада явствовало, что даты начала кампании на Западе постоянно выдавались противнику. Дальнейшие расследования показали, что предпринимались сорвавшиеся попытки отстранить Гитлера от власти или убить его{283}. Эти сообщения вызвали у него катастрофическое ухудшение здоровья. В конце сентября у фюрера начались острые желудочные колики и судороги. Морелль поставил диагноз: это и другие заболевания вызваны его тяжелым душевным состоянием. Несколько дней ему пришлось бездеятельно пролежать в постели, и только в начале октября он вернулся к делам, однако поначалу очень медленно. Смерть Шмундта 1 октября от полученных при взрыве в «Волчьем логове» ранений тоже сыграла свою роль. Мне известно, что в последние месяцы Гитлер ни с кем не разговаривал столь доверительно, как с ним.
Шимонский рассказал мне также о том, что в самом конце сентября у Гитлера побывал кавалер фон Грайм. Фюрер намеревался назначить его фактическим главнокомандующим люфтваффе, оставив Геринга почетным. Я же предположил, что Грайм, также и ввиду бесперспективного положения, от работы вместе с Герингом откажется. Смещенного к тому времени начальника генерального штаба люфтваффе генерала Крайпе Шимонский назвал «человеком, которому не повезло», но причины его увольнения с этой должности назвать не смог. Однако мы сошлись на том, что решающее слово здесь сказали люди партии. Группенфюрер СС Фегеляйн, после покушения возомнивший себя важной персоной, шпионил за Крайне.
С озлобленностью и ожесточением рассказал мне Шимонский о смерти фельдмаршала Роммеля, который перед тем по распоряжению Гитлера вышел в отставку. Ему пришлось пойти на самоубийство, поскольку стала известна его принадлежность к движению Сопротивления. Мы пришли к мысли, что Роммель стал его участником только под влиянием третьих лиц и вряд ли по собственному побуждению выступить против Гитлера. Мы знали, что начальник его штаба генерал Шпейдель{284} поддерживал теснейший контакт с движением Сопротивления, и сделали из этого факта вывод, что Роммель знал о заговоре или участвовал в нем. Но то, чтобы он являлся его движущей силой, мы полностью исключали.
Единственной положительной новостью, полученной от Шимонского, явилось сообщение о первом успешном запуске «Фау-1» по Лондону в начале сентября. Хотя целый ряд этих снарядов падал на открытой местности, многие из них наносили большой ущерб. Реакция англичан показывала, как болезненно они воспринимали обстрелы. От дальнейшего применения этого оружия Гитлер ожидал многого.
Шимонский сообщил мне и об отбитой высадке англичан в районе Арнгейма, затем о тяжелых боях за Ахен, об отпадении Венгрии, о высадке англичан в Греции и захвате Афин, о потере Антверпена, а под конец, о восстании поляков в Варшаве, вспыхнувшем 2 октября 1944 г. Сообщил он и о планах Гитлера предпринять в Арденнах новое наступление против американцев с целью вернуть Антверпен. Я спросил Шимонского, чего же фюрер хочет этим добиться. Даже если Антверпен и будет снова взят нами, решающего прорыва этим не добиться. Шимонский сказал только, что Гитлер желает этого наступления, чтобы выиграть время для производства нового оружия. Я спросил: какого? На этот вопрос он ответить не смог.
В середине октября я поехал по лечебным делам в Ниен-хаген. 22 октября мне позвонил Путткамер и спросил, могу ли я вернуться: люфтваффе все еще – тема № 1, а между Гитлером и Герингом – постоянная напряженность. Я ответил, что на следующий день выезжаю в Берлин и ночью с 23 на 24 октября прибуду в Восточную Пруссию, хотя чувствую себя еще не вполне здоровым. Мне было ясно: я должен сейчас помочь Гитлеру. На этом мой отпуск для поправки здоровья неожиданно закончился.

Возвращение в «Волчье логово»

Утром 24 октября я уже снова находился в «Волчьем логове», обнаружив здесь некоторые перемены. Бункер фюрера превратился в бетонный колосс с 7-метровыми стенами. Усилены были стены и других бункеров, а все простенки прежних деревянных бараков и построек залиты бетоном толщиной 60 см.
Меня сердечно приветствовали прежде всего Путткамер и Шимонский. Первая половина дня прошла очень быстро – меня вводили в курс дел. Путткамер сообщил о тех заботах, которые изо дня в день доставляла Гитлеру люфтваффе. Он рассказал мне о посещении Грайма и намерении фюрера сделать его главнокомандующим ВВС. Путткамер был недоволен затяжкой этого дела и стремился к его решению.
В адъютантуре произошли перемены персонального характера. Генерал Бургдорф, являвшийся прежде заместителем Шмундта, теперь выполнял обе его функции: начальника Управления личного состава сухопутных воск и шеф-адъютанта фюрера. Он привел с собой молодого майора Иоханнмейера, офицера-фронтовика, награжденного Рыцарским крестом. Амзберг и Шимонский вернулись к прежним местам службы, а вскоре после Рождества появился подполковник генштаба Боргман.
О ходе событий на фронтах Путткамер смог сообщить мне только неблагоприятные вещи. В Восточной Пруссии русский стоял у Гольдапа. Гумбинен удалось вернуть, дороги были забиты возвращающимися беженцами. В районе Гумбинена русские свирепствовали: насиловали и убивали женщин, грабили и поджигали дома. На дорогах царит хаос. На более южном участке Восточного фронта ОКХ со дня на день ожидает нового крупного русского наступления. Немецкие дивизии удается пополнять лишь частично. Особенно велики потери танков, которые едва ли удастся восполнить. Немецкие соединения на Балканах в полном порядке отступают в рейх из Греции, пробиваясь через Болгарию, Румынию и Югославию. На Западе американцы и англичане оружием прокладывают себе путь к германской границе. Гитлер готовит наступление в Арденнах, которое начнется примерно 1 декабря. Надеются, что западные союзники до этого сами не проведут в этом районе более крупную операцию. Крайнюю тревогу вызывает положение в воздухе. Американцы и англичане летают над германской территорией как над собственной. О какой-либо нашей противовоздушной обороне и говорить не приходится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91