Ибо он ведает, что творит.Я припал головой к груди отца, и несколько минут мы оба молчали.Наконец отец заговорил:— Ты сильно любил ее, но я хотел бы знать: если я тебе скажу: «Я согласен, подай ей руку на всю жизнь», что ты мне ответишь?— Отец! — воскликнул я. — Любовь может улететь, но честность остается, я готов.Отец крепко поцеловал меня.— Да благословит тебя бог. Я знаю своего мальчика, но ничто тебя к этому не обязывает, это долг не твой, а Селима.— Разве он приедет сюда?— Приедет вместе с отцом. Старик уже знает все.И правда, в сумерках приехал Селим. Увидев Ганю, он покраснел, а потом побелел как полотно. По лицу его видно было, что в эту минуту в нем происходит жестокая борьба между чувством и совестью. Значит, и из его сердца улетела та крылатая птица, что зовется любовью. Но великодушие одержало в нем верх, он подошел к Гане, протянул ей руки, а потом упал перед ней на колени и горячо заговорил:— Ганя, дорогая! Я все тот же, я никогда, никогда не оставлю тебя!Обильные слезы потекли по лицу Гани, но она легонько оттолкнула Селима.— Я не верю, не верю, что теперь можно меня любить, — сказала она, а потом, закрыв лицо руками, воскликнула: — О! Как вы все добры и великодушны! А я была всех хуже и грешней, но теперь все это позади, я стала иной!И, несмотря на настояния старого Мирзы и мольбы Селима, она отказала ему в своей руке. Первая жизненная буря сломила этот прелестный, едва распустившийся цветок. Бедная девушка! После этой бури она нуждалась в тихой святой пристани, где могла бы облегчить свою совесть и успокоить сердце.И Ганя нашла эту тихую, святую пристань: она стала сестрой милосердия.Через несколько лет я неожиданно ее встретил; спокойствие и умиротворенность запечатлелись в ее ангельских чертах; следы страшной болезни совершенно исчезли; в черном платье и белом монашеском уборе она стала еще прекраснее, но то была уже неземная, поистине ангельская красота.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17