https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/dushevye-ograzhdeniya/steklyanye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


OCR Angeli
«Сердце рыцаря»: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига; Москва; 2006
ISBN 5-17-036413-Х, 5-9713-1874-8, 5-9578-3821-7
Оригинал: Gillian Bradshaw, “The Wolf Hunt”
Перевод: Татьяна Черезова
Аннотация
История о великой любви – и великой ненависти. История, о которой поэты слагали баллады. История прекрасной нормандки Мари Пантьевр Шаландрийской, отвергнутой знатным бретонцем Тиарнаном Таленсакским – но продолжавшей верно любить его. История предательства и мести, темных, опасных желаний – и пламенной, пылкой страсти...
Джиллиан Брэдшоу
Сердце рыцаря
Глава 1
Позже Мари казалось, что она появилась на свет в тот майский день, когда пришло известие о смерти ее брата. До этого она пряталась в коконе своих фантазий – бесформенная девочка-червячок, изо всех сил старавшаяся быть не собой, а кем-то другим. Только когда роковое известие разбило все ее мечты, она, растерянно моргая, вышла в реальный мир.
Тот день Мари провела так же, как сотни других дней в монастыре, куда приехала почти три года назад, – за копированием рукописей и молитвами. Однако после дневной службы она внезапно почувствовала, что все в ее жизни скоро изменится. Прислужница настоятельницы подбежала к Мари, когда она выходила из храма, и сказала, что настоятельница желает ее видеть.
– Меня? – переспросила Мари с удивлением и беспокойством. – Зачем?
И она попыталась вспомнить, не высказала ли вслух какое-нибудь критическое замечание, которые мысленно адресовала настоятельнице. Настоятельница Констанция, аристократка-вдова, отличалась практичностью, и Мари – девятнадцатилетняя страстная идеалистка – испытывала к ней одно только презрение.
– Не могу знать, миледи, – равнодушно ответила девушка. – Какие-то рыцари прибыли с известиями, и миледи велела передать, чтобы вы пришли к ней сразу после службы.
У Мари от страха перехватило дыхание. Рыцари с известиями, касавшимися ее, могли прибыть только от отца, лорда Гийома Пантьевра Шаландрийского, который уехал, чтобы принять участие в крестовом походе. Он болен? Он получил награду от своего сюзерена, герцога? Или... может быть, он распорядился относительно ее замужества? На секунду она погрузилась в темную пещеру своих воспоминаний, ощутила вонь, наполнившую комнату после смерти матери, запахи родильной горячки, совокупления, брака. Она не хочет выходить замуж – никогда. Она хочет стать настоящей святой. Она перекрестилась и в смятении отправилась на зов настоятельницы.
Идти нужно было недалеко: монастырь Святого Михаила состоял из большого здания с внутренним двором и примыкавшей церковью. Конечно, он не был частью древнего аббатства, венчавшего холм, а располагался в городе, прилепившемся к его склонам. Однако монастырь пользовался покровительством аббатства и так же был защищен от постоянных грабежей и волнений. Все монахини были из уважаемой знати, и в качестве послушниц принимали только девиц благородного происхождения: такая респектабельность крайне претила пылко верующей Мари.
Комнаты настоятельницы находились на первом этаже дома. Еще приближаясь к ним, Мари услышала аристократический блеющий голос леди Констанции. Он разносился по дворику, прерываясь неслышными ответами гостей.
– Нет-нет! – вскричала она в тот момент, когда Мари вошла на темное крыльцо. – Она – милая, тихая девушка, очень скромная и послушная. Мы были рады видеть ее здесь – пожалуйста, заверьте в этом вашего господина! Мне очень неприятно вызывать ее для столь печальных известий, господа, очень неприятно, право. И мне будет очень жаль с ней расставаться.
Мари замерла на месте, не пытаясь разобрать почти неслышный ответ. Дубовая дверь гостиной прямо перед ней была закрыта, а за ее спиной теплый весенний день продолжал плавно течь под лучами солнца. Дурные известия для нее – настолько дурные, что ей предстоит покинуть монастырь Святого Михаила. Ей показалось, будто нити, связывавшие ее сердце и разум, внезапно порвались: она поняла, что случилось нечто такое, что безвозвратно поменяет ее жизнь, однако это понимание не сопровождалось никакими чувствами. Наблюдатель, поселившийся в ней, бесстрастно ждал, что же она, Мари Пантьевр Шаландрийская, предпримет в минуту кризиса. И единственной внятной мыслью, оформившейся в ее голове, была молитва: «О Боже, не допусти, чтобы мой отец был мертв!»
Она подняла руку и постучала в дверь.
Комната была полна народу. Леди Констанция, пятидесятилетняя дама с резкими чертами лица, сидела на дубовом стуле с высокой спинкой. На ней было одно из тех украшенных вышивкой и камнями облачений, которые возмущали и шокировали братию аббатства на холме. Перед ней стояли три рыцаря. Все они повернулись к вошедшей Мари, и та с облегчением поняла, что не знает ни одного из них. Дурные вести из дома принес бы знакомый посланец. Все рыцари были молодыми людьми и все держали чаши с монастырским вином. Их островерхие шлемы стояли в ряд на столе настоятельницы. На двух мужчинах были простые кольчуги – кожаные куртки до колен с нашитыми по всей поверхности железными кольцами, кольчуга третьего была более дорогой, скованной из мельчайших скрепленных между собой колечек, с позолоченным перекрестьем на груди. Рукава кольчуги по обычаю доходили только до локтей, и из-под них выглядывал жакет алого цвета, отделанный мехом куницы. Похоже, он был человеком довольно богатым, и Мари решила, что он возглавляет этот отряд. Он был светловолосым и выбритым – красивый мужчина с большими голубыми глазами и ровными белыми зубами, которые блеснули, когда он хотел было ей улыбнуться, но вспомнил, что привез дурные известия, и стал серьезен.
– Мари, милая, – мягко сказала Констанция, – спасибо, что пришла так быстро. Дитя, ты должна крепиться и довериться Господу нашему Иисусу Христу. Боюсь, что эти господа привезли тебе плохие вести.
Мари скрестила руки на груди и склонила голову. Ее сердце по-прежнему было отрезано от разума, в горле возник тошнотворный привкус.
– Да будет милосерден Господь наш Иисус Христос, – проговорила она. – Милорды, что у вас за весть?
Весть сообщил ей светловолосый мужчина в дорогих доспехах. Он сказал, что его имя – Ален де Фужер. Его самого и его спутников послал сюзерен ее отца, герцог, чтобы сообщить, что ее брат, Роберт, был убит при осаде Никеи.
Мари приготовилась к бедствию – и теперь была ошеломлена. Она почти не знала брата. Он жил при дворе сюзерена ее отца, герцога Роберта Нормандского, уехав еще до ее рождения. Сначала он был у герцога пажом, потом – сквайром и рыцарем. В Шаландри брат приехал только для того, чтобы привезти домой глупенькую жену, которая невзлюбила Мари, а потом почти там не бывал. Она со стыдом сознавала, что испытывала к нему горькую ревность: он был ребенком, которого ее отец любил, унаследовал все, что в ее мире служило поводом для похвал. Однако она каждый день послушно молилась о нем. Он был крепким жизнерадостным мужчиной, любившим сладости и вино. Мари помнила, как он танцевал с женой гавот, пока все лицо у него не покраснело. Как он мог умереть? Она недоуменно моргала, глядя на светловолосого рыцаря, а он смотрел на нее с добропорядочной серьезностью. Молчание затягивалось. Она поняла, что все ожидают от нее каких-то слов, но, страшно смутившись, не знала, что говорить.
В ее голову пришла единственная мысль, которая была слишком честной, чтобы высказывать ее вслух: если Роберт мертв, то отцу наконец придется ее заметить. Он никогда этого не делал, никогда, хотя она старалась сделаться скромной, сдержанной и набожной – такой, какой положено быть благородной даме. Она даже сумела приобрести необычное умение – научилась читать. У Мари загорелись щеки. Дурно было радоваться смерти брата. Она крепче прижала к груди скрещенные руки и почувствовала, как колотится ее сердце. Один из рыцарей поспешно подошел и поставил ей табурет. Шатаясь от стыда и смущения, она тяжело на него опустилась.
Ален де Фужер покашлял с видом человека, который покончил с неприятным вступлением и теперь может перейти к главному.
– Из-за печальной смерти доброго рыцаря, вашего брата, – сказал он, – мой господин герцог прислал нас, чтобы сопроводить вас к его двору.
– Что? – слабо пискнула Мари, а потом уже резче спросила: – О чем вы говорите?
– В отсутствие вашего батюшки вы становитесь подопечной герцога, – сказал ей Ален, словно непонятливому ребенку. – Теперь, когда вы лишились других членов вашей семьи, его обязанностью стало заботиться о вас.
Щеки Мари разгорелись еще жарче. Она не хуже его знала правила. Сюзерен всегда был опекуном жены или сирот своего вассала. Но она – не сирота и не понимает...
А потом она внезапно поняла. У ее брата не было детей, так что в соответствии с брачным контрактом его вдова не может стать его наследницей. Теперь сама Мари стала наследницей поместья Шаландри и, как наследница, приобрела ценность. Брак с наследницей становится прекрасной наградой рыцарю, которым доволен его сеньор. Тошнотворный вкус во рту усилился, и она начала дрожать.
– Мой отец уже обо мне позаботился! – слишком высоким голосом воскликнула она. – Он отправил меня сюда.
– Ради твоей безопасности, дитя, – мягко вмешалась леди Констанция. – Твой отец распорядился, чтобы ты оставалась здесь на время крестового похода, но он очень твердо сказал, чтобы ты не приносила обетов без его разрешения. Теперь обстоятельства изменились – и тебе следует отправиться ко двору.
Мари устремила на нее отчаянный взгляд, а потом поспешно повернулась обратно к Алену де Фужеру:
– Как герцог Роберт мог вас послать? Он в крестовом походе вместе с моим отцом!
– Я действую от имени герцога, – ответил Ален и после короткой паузы добавил: – У герцога Роберта есть управляющий, знаете ли.
Один из рыцарей ухмыльнулся. Мари перевела взгляд с его ухмылки на лицо Алена де Фужера, пытаясь победить ужас и заставить свой потрясенный разум работать. Ей казалось, что она упустила нечто очень важное. Однако она была не в состоянии связно мыслить. Она обязана подчиняться сюзерену отца. Она обязана будет по его приказу выйти замуж за какого-нибудь незнакомца – вероятно, человека, который окажется намного старше ее самой. А потом она будет обязана считать мужа своим господином и безропотно принимать любое его обращение. Большинство мужчин хотя бы изредка бьют жен. Ей придется отдать свое тело – неловкое, хрупкое, нежное – в грязную лихорадку и кровь деторождения. Ей придется полностью потерять власть над собой. Давясь паникой, не находящей выхода, она прижала ладони к лицу и разрыдалась.
Мари покинула монастырь Святого Михаила в тот же день. Леди Констанция объяснила, что ей не следует медлить.
– Ты знаешь, что должна повиноваться своему сеньору так, как повиновалась бы отцу, – сказала она. – А раз тебе необходимо ехать, то лучше сделать это немедленно. Незачем предаваться мрачным мыслям. Я уверена, что при дворе герцога о тебе хорошо будут заботиться, а по пути туда эти господа будут к тебе добры. Иди и собери вещи.
Однако немногочисленные пожитки, с которыми Мари приехала в монастырь, упаковала прислужница настоятельницы. Мари могла только сидеть на узкой кровати, сложив руки на коленях, и молиться. Она продолжала дрожать, но теперь уже не только от страха, но и от стыда. Спокойный наблюдатель, живший в ней, смотрел, как она поведет себя в момент кризиса. И ему видны были дурные мысли, постыдный страх и ребяческие слезы. И не было следа твердости и веры, которые должны были бы сопровождать столь ожидаемую святость.
Солнце все еще стояло высоко над горизонтом, когда ошеломленная Мари села на костистую серую кобылу, которая привезла ее в монастырь три года назад, и отправилась в путь с тремя рыцарями.
Леди Констанция оказалась права хотя бы в одном: дорога мгновенно заставила Мари забыть о своих тревогах. Ее кобылу Дагу отец когда-то назвал «доброй лошадкой»: она была сильная, быстрая и выносливая. А еще она была упрямая, раздражительная и тряская – и в течение трех лет ею пользовались в монастыре, что нисколько не улучшило ее от природы дурного характера. Мари с детства умела ездить верхом, но она не садилась на лошадь с момента приезда в монастырь, и Дагу потребовала от нее столько внимания, что на протяжении нескольких миль ей некогда было даже оглядеться. Однако она заметила, когда они повернули, чтобы переправиться через реку Куэнон в Бретань. Такого не заметить было нельзя.
В течение шестидесяти лет граница между герцогствами Нормандским и Бретонским проходила по Куэнон. Хотя формально оба герцогства считались собственностью короля Франции, на самом деле они являлись независимыми государствами и воевали между собой чаще, чем жили в мире. Однако многие бретонские семьи устраивались по обе стороны реки. Бретань была бедна, а Нормандия – богата. И вполне естественно было, что бедные бретонцы – вторые и третьи сыновья, не получавшие наследства, искали удачу на севере. И если они эту удачу находили, то почему бы сеньорам малых владений в Бретани не получать больших в других местах? Многочисленные ветви семейства Пантьевр были самыми удачливыми из всех этих перебежчиков отчасти из-за успешного двоедушия самых знатных представителей рода. Семейство Мари – более скромная ветвь Пантьевров – было твердо в своей верности Нормандии. Отец Гийома Пантьевра ушел со службы герцога Бретонского и принес вассальную клятву герцогу Вильгельму Завоевателю. И Гийом гордо утверждал, что эту клятву нельзя взять обратно, не потеряв чести семьи. Он хвастался тем, что никогда не пересекал Куэнон.
Мари осадила кобылу перед низким деревянным мостиком. Дагу фыркнула и прижала уши, дергая головой поводья и возмущенно переминаясь на месте. Трое рыцарей тоже развернули коней и подъехали к ней. Позади лежали безлюдные пространства засоленного болота, а вдали высилась вершина Сен-Мишель, от которой их отделяло уже мили четыре, но которая казалась такой близкой, что можно дотронуться рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49


А-П

П-Я