Отец засопел грустно. Вздохнул.
– А вы, тётя Мария, карты раскиньте. Может быть, карты скажут.
– Этого карты не могут.
Славка ушёл на берег. Он ходил по песчаным дюнам. Слушал тихое бормотание волн и думал: не уехать ему от отца.
Поздно вечером, когда Славка пришёл домой, он застал отца за таким занятием. Отец сидел у стола, читал открытки, которые мама прислала Славке. Он разложил их, как игральные карты, и прочитывал одну за другой.
Славка вышел из хаты. Душистый вечер дремал под деревьями. По ерику плыли белые утки. Верхом на собственном отражении. Славке захотелось спугнуть уток, закричать громко и весело. Утки загогочут, захлопают крыльями, как в ладоши. Поднимется шум и гам. Залают собаки.
Славка не успел закричать. В ерик вошла чёрная лодка – каюк. Дед Власенко гнал её шестом. На корме стоял Васька. Лодка коснулась берега. Он выпрыгнул, привязал её к бревну-лежаку. Старик передал Ваське ведро рыбы.
Славка спрятался за деревьями. Он смотрел, как дед с Васькой пришли к хате. Услышал, как старик сказал:
– Васька, надень одежду. Мария тебя любит, конечно, но…
Они засмеялись оба. Старик подтолкнул Ваську и, пока тот залезал в брюки, держал перед ним его клетчатую рубашку.
Славка отвернулся. Стал смотреть в воду. Лёгкая волна с одной стороны была тёмно-зелёной, с другой светилась багряным блеском. Плыли по этим волнам белые утки.

ЕЩЁ НЕМНОГО О ВАСЬКЕ

Камыш-ш… Камыш-ш…
Шуршит, поднимается тонкими стеблями, колышется над головой.
Тихо. Редко аукнет птица, ударит крылом по воде и замрёт, испугавшись своего шума.
Грузнет багор. Лодка движется медленно. Всё темнее, всё гуще камыш. И вдруг резанёт по глазам ослепительным светом. Круглый плёс. Вода неподвижная, жаркая. Солнце выжгло в плавнях куты – круглые маленькие озёрца.
Уже сколько дней старик с Васькой бьют камыш кривыми серпами, прорубают просеки от кута к куту.
Старик дежурил в затоне через сутки. Сутки дежурит, на другие отправляется с Васькой в плавни. В просеках, пробитых серпами, роют они канавы, соединяют куты, чтобы рыбий малёк смог пробиться к свежим волнам, не то весь погибнет. Старик ругает глупую рыбу за то, что лезет она по весне в плавни метать икру, не заботясь о своём горемычном потомстве. Спадёт вода, малёк вылупится в мелких кутах, побегает, пока маленький, и задохнётся. Так и не повидает моря, так и не вырастет в сильную рыбу.
– Рыбак же копать не будет, – говорит старик. – У рыбака сейчас самый лов – часа пустого нету. Вот я и копаю. Уже который год. Пробовал я на это дело народ скликать. Школьников одно лето послали, да тут же и сняли. Перевели в степные колхозы на виноград.
Старик раздевался в плавнях, снимал рубаху с усохшего тела. Тогда обгорелые кости становились особенно некрасивыми. Тёмные, они были словно приращены к белым рукам грубой сапожной дратвой. Плечо у старика прострелено. Шрамы с обеих сторон втянулись внутрь, будто связанные короткой жилой. И на ногах у старика шрамы, и на спине.
Старик работал подолгу. От зари до заката. Когда в канавах оседала грязь и становились видными шустрые мальки, бегущие друг другу навстречу, в стариковых глазах загоралась весёлая радость. Было похоже, будто сажает он в своем саду яблони и они тут же цветут лёгким цветом.
Каждому мальку у старика кличка. Он их вытряхивает из вентеря в воду и ругает, как ребятишек: репейными шишками, окомолками, башколомами – и сам над собой смеется. Говорит:
– Старый – что малый. Стариков жизнь толкает на печку, вас – ребятишек, тоже не подпускает к делу по малости лет. Выходит, что в жизни мы на меже, а не в поле. Вас, ребятишек, такое положение клонит к играм и к баловству, бо энергия у вас не растрачена. Нас, стариков, пихает в такую вот самодеятельность: плетень поправить, садок насадить…
– Ну, не такой уж вы старый, – возражает ему Васька.
– Старый не старый, а к большому делу не горазд. Я же ж на этом море и тралмастером плавал, и капитаном, и даже председателем сидел сразу после войны. Тогда у нас не колхоз был, а трофейный музей. На каких только диковинных кораблях не рыбалили! Даже на румынском торпедном катере. Сейчас наш колхоз океанскую флотилию приобрёл. Первым с Чёрного моря в Африку побежит. – Старик замирал с лопатой, смотрел в камышовую тень, должно быть, вспоминал свои дальние плавания. Варька смеялась над Васькой. Кричала:
– Лягушачий герой!
Красивая Варька девчонка.
Соседская Нинка, поливая ему горячую воду, ворчала:
– Вы б отдыхали. Чего вам? Другие курортники в белых рубашках, а вы всегда грязный.
– Некрасивый? – спрашивал Васька.
Нинка мяла губы в стеснении, потом говорила с хитростью:
– Рабочая грязь красоты не портит… Но ведь зачем вам?
– Для смеха, – отвечал Васька… – Чтобы смешнее…
– Да ну вас, – сердилась Нинка. – Не хотите со мной разговаривать, тогда и не смейтесь.
Васька жил в Ленинграде. Его отец работал на заводе инженером. Но Васька ни разу не был там. Мама тоже работала на заводе, и Васька много раз пытался представить её цех и всё думал, почему в больших городах труд человеческий спрятан за такие высокие стены.
Ваське нравился этот чистый старательный городок, у которого, в отличие от больших городов, все дела и заботы наружу. Даже нелюбопытные в этом смысле курортники знали, чем болеют на консервном заводе или в рыбацком колхозе. Когда лампочки в домах тлели красным накалом, все говорили и сетовали на то, что у паровой турбины подтёрся подпятник – пора бы его заменить. Все знали, что консервный завод отобрал у рыбколхоза катера, которые он давал в аренду, чтобы посылать их в береговые колхозы за вишней и ранними фруктами. Ваське нравилось встречать занятых делом людей.
Здесь не было праздногуляющих. Курортники – те не в счет, они не принадлежат к этому городу, они лишь временно пользуются его гостеприимством.
Взрослые в этом городе называли его Василий.
Ребята говорили – Вася.
И только Варька-Сонета не называла его по имени. Варька всегда отворачивалась, когда он бежал мимо свай.

СЛАВКА РАЗГОВАРИВАЕТ С ОТЦОМ НА СЕРЬЁЗНЫЕ ТЕМЫ

Славка лежал на диване. Сон к нему не шёл, гулял за тёмными окнами.
Отец пришёл поздно.
Славка слышал, как бабка Мария кормила его ужином в кухне.
Слышал, как отец вошёл в комнату, тихо и осторожно ступая. Скрипнул стул – значит, сел работать.
Отец долго чертил за своим столом, считал на линейке и кусал карандаш. Иногда он крутил настройку приёмника, ловил тихую музыку и снова принимался чертить.
Славка сидел на диване, укутавшись в одеяло. Он понимал, что взрослый, занятый человек может быть одиноким и что одиночество это во много раз тяжелее, чем его, Славкино.
Так они и сидели, два одиноких человека. И оба очень хотели, чтобы это упрямое одиночество кто-нибудь из них нарушил. И оба не решались это сделать.
Славка уснул сидя. Отец разбудил его.
– Хватит нам играть в эту нелепую игру. Давай поговорим немного.
– Давай, – сказал Славка.
– Знаешь, – сказал отец, – всё это чепуха… Давай поговорим о деле. Ты думаешь, элеватор – обыкновенное сооружение для хранения зерна? Большой амбар? Зря ты так думаешь…
Славка вылез из одеяла. Во-первых, потому, что он никогда так не думал, во-вторых, потому, что отец никогда не разговаривал с ним на такие серьёзные темы.
– Гляди, – отец вытащил из кармана завалявшееся зерно пшеницы. – А оно живое. Живёт и дышит. Его нужно защитить от всяких врагов – паразитов. И оно долго будет жить. Сто лет и пятьсот лет. Потом его можно посадить, и оно прорастёт и даст колос. И даст новую жизнь…
Отец махнул рукой, скинул туфли и лёг на свою кровать, лицом к стене.
Славка тоже лёг. Он всё удивлялся и радовался этому разговору. И вдруг он подумал, что, вероятно, отец не раз пытался говорить с мамой о своей работе и, наверно, вот так же махал рукой под конец, не увидев в маминых сонных глазах интереса. Славка соскочил с дивана и полез к отцу на кровать.
– Знаешь рыбзавод? – спросил он.
– Ну, знаю.
– На этот завод селёдку из Мурманска присылают, чтобы коптить… Почему?
– Наверно, своей рыбы мало, – ответил отец.
Славка потряс головой.
– Правильно. У колхоза плавучих средств не хватает.
Славка слышал отцовское дыхание. Чувствовал его тепло и запах табака.
– Кто тебе сказал? – спросил отец.
– Дед сказал… А когда новая флотилия прибудет, у завода всё равно с сырьем окажется недостача, – помолчав, заговорил Славка. – Слишком большой завод для этого места построили. Не подумали.
– А это тебе кто сказал? – спросил отец.
– Дед, кто…
Отец легонько спихнул Славку с кровати.
– Ладно, – сказал он. – Иди. Спи.

НАВЕРХУ, ГДЕ ВЕТЕР

На следующий день отец повёл Славку на элеватор. Он показал ему всё: силосные помещения, где хранится зерно, те самые серые башни и пространства между башнями – звёздочки, в которых тоже хранят зерно, транспортёры, которые пересыпают зерно из силоса в силос. Зерно летело по трубам, поднималось в ковшах. Лежало тихо. И его сторожили чуткие автоматы, которые построил отец. Они следили, чтобы зерно не задохлось или, наоборот, не стало дышать слишком сильно.
Отец показал бетонные козырьки-навесы. Они были похожи на крылья. Под эти крылья могло заехать машин пятьдесят с одной стороны и пятьдесят – с другой. Они висели в воздухе без колонн и подпорок.
– Напряжённая сбалансированная конструкция, – объяснял отец. – Она как бы сама себя держит. Обжимает несущее сооружение, словно вцепляется в него… – Рассказывая, отец краснел и смущался. И ему даже как будто не хватало воздуха, чтобы дышать. Может быть, поэтому он повел Славку на самый верх, на крышу, где парной воздух сгущался и уходил к морю, подхваченный степными полынными ветрами.
– Смотри, – сказал отец, – какая красота вокруг. – Он добавил тихо: –И всё-таки тебе нужно поехать к маме.
Славка не успел ответить, он вдруг увидел проклятого чёрного, облупленного Ваську, который стоял у перил и скалил нахальные зубы.
– Ты как сюда попал? – строго спросил отец.
– Я вас искал, – ответил ему Васька. – Мне рабочие сказали, что вы по элеватору со Славкой ходите. Я подумал, что уж сюда-то вы обязательно придёте.
– Кто тебя пустил? – ещё строже спросил отец.
– Если честно говорить, – никто. У меня же к вам серьёзное дело.
– По делу я принимаю в конторе!
Васька захлопнул свой дурацкий рот и опустил голову. Но отец не дал Славке насладиться Васькиным конфузом. Всё ещё недовольно, но уже мягче, он сказал ему:
– Давай.
Васька вытащил из кармана тетрадку. Подал её отцу.
– «Скромный труженик», – прочитал отец. – Тебе самому не смешно от такого названия?
Васька покраснел.
Отец посмотрел на него, облокотился на перила и принялся читать.
– Плохо, – говорил он. – Глупо. Ну, это же курам на смех!
Васька стоял возле него тёмно-малиновый. Он вытирал пот со лба, шевелил губами, проклиная, должно быть, благие порывы.
Славка покусывал губы. В его ушах отцовские слова «плохо», «отвратительно» звучали как «хорошо» и «прекрасно», потому что были в этих словах понимание и теплота.
Славка смотрел на город, распростёртый внизу, на далёкую степь, на лиман, жёлто-зелёный, будто растворивший в себе знойные соки земли. За лиманом темнело море. Оно соприкасалось с землёй и враждовало с ней. «Убегу! – думал Славка. – Ото всех убегу».
У своих ног он заметил лестницу, которая вела с вышки на плоскую крышу силосов-башен. Он спустился по этой лестнице. Ему хотелось глянуть с крыши на землю, с самого края, или свалиться вниз, чтобы отец подбежал к нему, распростёртому, и закричал дико: «Славка!»
Он шлёпал по бетону сандалиями, – может быть, сейчас крикнет? Остановился. «Ну! Крикни!..»
Тихо. Отец даже не видит его. Отец считает его слабым, ни на что не пригодным.
Славка подполз на животе к краю крыши. Глянул вниз. Воздух обтекает горячие стены. Видно, как он колеблется, свиваясь в узорчатую духоту. Внизу рабочие. Движения их странны, очертания расплывчаты. Славка представил, как он медленно, с открытым ртом, падает вниз. Опускается в цементный ил… Славка вцепился в ноздреватый бетонный карниз. Отполз на животе подальше от края.
Над крышей торчит металлический штырь. Он опускается вниз вдоль бетонной стены. Держат его железные костыли, забитые в стену. Расстояние между ними три метра. Высота элеватора – тридцать…

ГРОМООТВОД

– Журналиста из тебя не выйдет, – сказал Ваське Александр Степанович. – Ты стыдливый… – Он спрятал тетрадку в карман. – Вот как я сделаю: пошлю это сочинение твоему дяде в Одессу, пусть он покажет его в газете. Если им нужно, они пришлют своего корреспондента.
– Но… – хотел возразить Васька.
Александр Степанович засмеялся:
– Лучше уж я пошлю. Тебе неудобно. Я ещё от себя напишу пару слов…
– Наверно, так лучше, – сказал Васька. – Если вы… – Он оборвал фразу. Он увидел на крыше башен-силосов Славку. Славка сидел на самом краю. Вцепился руками в громоотвод. Перекинул ноги вниз…
– Славка! – закричал Васька. Толкнул Александра Степановича, потому что тот стоял на дороге. Скатился по железной лестнице на плоскость крыши и бросился к громоотводу.
– Славка! – кричал сзади Александр Степанович.
Славки уже не было видно. Васька подбежал к громоотводу. Славка стоял метрах в трех внизу на крепёжном костыле, вбитом в стену.
– Славка! – крикнул Васька. Славка не поднял головы.
Подбежал Александр Степанович.
– Верёвку, – прошептал он.
– Держись, – бормотал Васька. – Держись! – крикнул он.
Александра Степановича уже не было рядом. Он метался в чердачных отсеках…
Славка казался совсем маленьким и спокойным. Он зажал громоотводную штангу подошвами сандалий и, мелко перебирая руками, заскользил вниз к следующему крепёжному костылю.
Если бы это канат или шест, тогда ладно. Ржавая стальная штанга с зазубренными гранями! Она разорвет, разъест Славкины ладони… Васька уцепился за штырь громоотвода, перевесился через карниз и, зажимая штангу ногами, полез к Славке. Он торопился. Он хотел догнать Славку. Но и Славка, увидев такое, полез быстрее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16