- А о чем. Вы. Еще рассказывали. Этому. Человеку? - спросил бы Моров.
- Обо всем - о посетителях, разговорах, о темах исследований. О том, что я узнаю здесь, в институте.
- Зачем. Вы. Это. Делаете? - спросил бы Моров.
И тут бы Диана расхохоталась саркастическим смехом:
- А затем, что не надо задирать юбку каждой встреченной потаскушке, когда рядом есть любящая вас и преданная вам женщина, об одном прикосновении к которой мечтают многие мужчины.
Трудно предсказать, что бы ответил на это доктор Моров. Одно бесспорно - обиженная, отвергнутая женщина способна на многое.
Тем временем спустившись на лифте и пройдя еще одно колено длинного коридора, профессор и Марина оказались в наркологическом корпусе. Перед тем как открыть массивную дверь своим ключом, профессор предупредил:
- И никаких имен. Одни проблемы. Никаких имен.
Почему он это повторил дважды, Марина поняла, лишь оказавшись в коридоре отделения: первым, кого она увидела, был популярный актер театра и кино, с отекшим лицом и потухшими глазами, бредший им навстречу.
- Здравствуйте, профессор, - уныло сказал он, не глядя на профессора и его спутницу.
- Здравствуйте. Как самочувствие?
- Уже лучше, - ответил мастер. - Но все равно - бессонница. Плотно ужинаю, но ночью встаю, съедаю все, что принесли жена и дочь. Просто зверский аппетит. А днем тянет в сон, ни есть, ни читать не хочется. Вялость какая-то...
- Но ведь у вас такое состояние бывало и раньше? - спросил профессор, взяв руку актера в свои и обминая их, как скульптор мнет глину, прежде чем пришлепнуть кусочек к почти готовому сырому бюсту.
- Да, но до клиники я мог выпить. Это помогало. На время.
- Во-о-т. На время. А потом - еще хуже. Нет, батенька, лечиться надо.
- А поможет, профессор? - безнадежно спросил актер.
- Обязательно.
- За последние трое суток не было ни одного "глюка", - радостно поделился актер.
- Что это - "глюки"? - шепотом спросила Марина у Морова.
- А черти всякие. При "делириуме" они частенько навещают по ночам.
- А что такое "делириум"? - округлила глаза Марина.
- Белая горячка. Наша национальная болезнь.
Простившись с профессором, актер снова опустил голову и плечи и понуро поплелся по коридору в свою палату.
- При белой горячке все время глюки появляются. Видения, - продолжал Моров, - не обязательно черти. Вот Юрия Петровича мы сняли с капитанского мостика тонущего теплохода. Причем он мужественно его не покидал. А уж когда вода стала его захлестывать, жене пришлось вызвать "скорую". Ну, связали, конечно. Привезли к нам. Наш контингент. Ведь чтобы продолжать наши исследования, мы вынуждены лечить только состоятельных пациентов. Зато ставим на ноги...
- Я понимаю, - пролепетала Марина.
- Да... Юрия Петровича мы с капитанского мостика сняли. Он хорошо заработал во Франции и США. Но... на радостях, так сказать, не удержал равновесия. Сейчас ему значительно лучше...
- Здравствуйте, профессор, - остановил Морова полный человек с очень узнаваемым лицом.
Марина даже оторопела. Это был крупный правительственный чиновник, бывший министр. Его не раз критиковала пресса, не без оснований подозревающая, что у чиновника в зарубежных банках хранится столько же денег, сколько в месяц выплачивают всем пенсионерам России.
- Иван Данилович? Как драгоценное здоровье? - спросил Моров. При этом он не наклонил головы, даже не повернул ее в сторону пациента, и интонация звучала как-то издевательски-подобострастно.
- Лучше. Значительно лучше. Я уже звонил премьеру. Сказал, что готов выполнить любое задание, как раньше говорили, партии и правительства... Вполне в форме. Только голова побаливает еще, затылок ломит.
- Пара сеансов гипноза, и мы без всяких лекарств, без этой, знаете ли, химии голову вам выправим, - заверил его Моров.
- Вот именно, - вдруг заволновался министр, наливаясь кровью, его большая голова с пышной шевелюрой мелко затряслась, - никакой химии! А мне говорят - почему такой урожай? А где удобрения, я спрашиваю? Дайте мне удобрения, и я дам вам урожай! А они говорят, мы вам дали удобрения, где они? А я говорю...
- Успокойтесь, успокойтесь... Вам нельзя волноваться. Никаких научных споров, никаких производственных совещаний. Говорите о спорте, искусстве, о женщинах, наконец. Но ни слова про удобрения!
- Что с ним? - спросила Марина, когда они отошли на пару шагов от бывшего министра.
- Тот же делириум. К нему приехала вначале пожарная машина.
- Почему?
- Он разбил окно и кричал на всю улицу "Пожар! Пожар!".
- А что, пожара не было?
- Конечно. Померещилось. И на носилках, когда его специальным "галстуком" привязали, все кричал: "Берегитесь! Стены падают! Сейчас кровля рухнет!" А санитаров принимал за членов коллегии министерства. В машине провел "заседание". Санитары потом очень смеялись. Но, конечно, наши сотрудники дают подписку о неразглашении. Такие люди... Надо быть аккуратными с информацией. Вам все - только для сведения. Если напишете с именами, - проклянете маму, которая вас родила. У нас с этим строго.
- Я поняла. Я - аккуратно, - пообещала Марина.
- Эти все уже пошли на поправку, - заметил не останавливаясь Моров. А вот у этого нашего пациента болезнь еще не купирована. Он поступил вчера.
- Ой. Но я вчера смотрела по телевидению его программу "Панорама". Это же...
- Никаких имен, - предупредил Моров. - Да, это Олег Ковалев, известный телеобозреватель. Но и на старуху бывает проруха. Слава, напряженный труд, большие деньги, влияние... И вот - все чаще наш телегерой прибегает к спиртному. Перед вами - результат длившейся неделю белой горячки.
- Как неделю? Я вчера его видела.
- Это была запись, сделанная перед срывом. В понедельник он сделал черновой вариант обзора. И - сорвался. Потом на студии в его обзор добавили репортажи, свежие съемки, оперативные сюжеты, смонтировали... А он уже у нас был. Смотрел себя по телевизору и вот так же рыдал.
Знаменитый телеведущий рыдал громко и безутешно.
- Еще за два дня до срыва, - говорил шепотом Моров, разминая своими сухими тонкими руками большие крестьянские руки телекомментатора, - он был весел, остроумен, шумен. И вдруг, видимо, после сильного перенапряжения на работе, выпил дома подряд два стакана виски, и его "понесло": плач, рыдания, крики, депрессия. Он ужено жалел себя за что-то.
- Это не про него писала наша газета?..
- Про него...
- А не про него Жириновский в Госдуме?..
- Про него...
- Тогда я понимаю, почему ему так жаль себя. Талантливый человек...
- У нас почти все талантливые. А ему уже лучше. Вчера он еще звал маму.
- А мама почему не приходит?
- Она три года как умерла.
- А...
- Теперь ему лучше.
Словно оспаривая это утверждение, телеведущий поднял на доктора заплаканное лицо и жалостно прошептал:
- Мама, мамочка...
- Добавьте трипронитад, вместо одного укола сделайте две инъекции, приказал доктор ординаторше, подобострастно застывшей с блокнотом у двери. - И через час ко мне в кабинет, на сеанс гипноза. Мы поднимем его на ноги.
- Скажите, профессор, а гипноз не оказывает негативного воздействия на психику, на подсознание?
- Что вы имеете в виду? - насторожился профессор.
- Ну, медикаментозное воздействие, сеансы гипноза... Эти люди вернутся на свои рабочие места, но не останутся ли они под вашим воздействием? Вы стараетесь, чтобы у них не возникало привыкания к "химии". А к вашему психическому воздействию не будет привыкания?
- Главное - снять состояние бреда, страха, - словно не слыша вопроса Марины, пробормотал Моров, но по тому, как он на нее взглянул, она поняла, что вопрос профессор расслышал и игнорировал его не случайно. - Приступы белой горячки, или, как мы ее еще называем, "белочки", возникают обычно с наступлением сумерек. Сегодня экскурсия закончена, - вдруг заявил он. Встретимся послезавтра.
КНЯЗЬ. "ОПЕРАЦИЯ "ВНЕДРЕНИЕ
Уходя от "высотки", в которой до недавнего времени жил полковник Верестаев, Князь четко фиксировал все нештатные детали, все лица и жесты людей, увиденных им из окна машины, представляющие оперативный интерес. И, конечно же, он засек бегущих к месту падения полковника. Визг тормозов, собровцы, "скорая помощь"... Все происходящее было в рамках штатной ситуации. А вот лица двух людей, мелькнувшие за окном машины на выезде со двора, были, что называется, нештатными.
Во-первых, они внимательно и спокойно смотрели на машину, а не в глубь двора, где лежало тело полковника.
Во-вторых, они внимательно смотрели именно на машину Князя, а не на приближающиеся ко двору машины "скорой помощи" и "канарейку" с собровцами.
В-третьих, они смотрели внимательно и спокойно, оценивая ситуацию и обстановку.
"Значит, я все правильно сделал. Значит, меня проверяли. Если бы я не отомстил Верестаеву, то вызвал бы этим подозрение".
Разумеется, убийство оправдать трудно. С точки зрения закона, христианской морали - вообще нельзя. Но его профессия давала широкое толкование мерам необходимой обороны. С точки зрения профессии Князь был прав. И не собирался более копаться в глубинах своей души, виня себя в смерти полковника. Тот должен был умереть. Не ради мести. А ради дела.
Его проверили - он в этом убедился. И его действия сочли правильными. То есть он поступил так, как логически должен был, с точки зрения заказавших проверку, поступить человек, который им нужен. Князь не хотел разочаровывать этих людей.
Он раскрыл "бардачок", достал пачку "Кемела", вынул сигарету, понюхал ее, сунул в рот, подержал так секунду другую, и сунул обратно в пачку.
Не тот случай, чтобы снова начинать курить. Он с таким трудом отказался от этой привычки. Отказался не столько ради здоровья - старость и болезни казались чем-то недостижимо далеким, - он бросил курить, чтобы быть независимым. При его профессии человек должен быть независим от всего - от родных и близких, общепринятых норм морали, от привычек, заставляющих ломать линию поведения.
Не выпуская руль, он достал из кармана куртки бутерброд с сыром и съел его, потом достал бутылочку минеральной воды и опорожнил ее. Еда была невкусной, вместо теплой воды он бы с большим удовольствием выпил сейчас чашку горячего сладкого кофе с коньяком. Но надо было спешить.
Не для обеспечения алиби. Он был на нелегальном положении, и попадаться в руки работников правоохранительных органов ему было, мягко говоря, нежелательно. Но спешить надо: скорее всего, профессор Моров ценит свое время и терпеть не может опозданий.
...Пропуск на имя Юрия Евграфова был выписан. Секретарша - крохотная миловидная женщина с птичьим личиком сразу пригласила его в кабинет шефа:
- Профессор ждет вас.
Миновав своего рода шкаф между дверью из приемной и дверью в кабинет профессора и испытав в то короткое время, когда одна дверь уже закрылась, а вторая еще нет, странное чувство пронизывания тела колющими лучами, Князь наконец оказался в просторном кабинете профессора.
Выглядел он так, как его и описывали. Костистое ухоженное лицо с крупным крючковатым носом, тонкие жесткие губы, седые виски. Элегантный костюм, со вкусом подобранные рубашка и галстук. В кабинете был еще один человек: плотный, среднего роста, в сером костюме-тройке и синем клубном галстуке.
Кабинет был таким, каким его Князь себе представлял, - большим, в меру уютным, в меру официальным.
Огромный аквариум у стены привлек внимание Князя. Ожидая вопросов от хозяина кабинета, он не мог долго задерживать свой взгляд на предметах его убранства, но успел краешком глаза засечь движение в гроте аквариума и узнал неприятную морду мурены. Она хищно раскрыла пасть, но тут же захлопнула и снова втянулась в грот.
- Узнали старую знакомую? - спросил человек в сером костюме.
- Что вы имеете в виду? - тянул время с ответом Князь, поворачивая голову в сторону задавшего вопрос человека.
- Я имею в виду, что на Кубе вам наверняка приходилось видеть вблизи эту очаровательную зверюшку, не так ли? И не только в аквариуме, - сказал тот.
- У вас клубный галстук лайонс-клуба, что в штате Майами. Но я никогда не был в Майами.
- Я знаю. Но зато вы были в Варадеро летом 1989 года.
- Не вижу оснований скрывать этот факт. В этом ведь нет ничего предосудительного.
- Если не считать того, что в Варадеро вы помогли арестовать Рауля Хименеса, а потом, в Никарагуа, в джунглях, помогли поймать Верхилио Моралеса.
- Если учесть, где и кем я в то время служил, это тоже формальный факт моей биографии. Я никогда не скрывал, в том числе и предлагая свои услуги новым работодателям, что служил в спецназе ГРУ. Сейчас много профессионалов осталось без работы.
- Значит, ваша настоящая фамилия не Евграфов, - сказал профессор.
- Думаю, ваш приятель знает ее.
- Разумеется. Вы - майор Князев.
- Нет оснований отказываться. Да.
- Мне вас рекомендовал доктор Неведомский. А ему?
- Доктор Каценеленбоген.
- А ему? - продолжал профессор.
- Такая глубокая проверка нужна на более высоком уровне. Речь-то идет о работе в службе охраны института.
- Не беспокойтесь. Уровень тут самый высокий, - скрипуче рассмеялся Моров.
- Я вас, однако, не знаю, - выигрывая время Князь обернулся к крепышу в сером костюме.
- Я был на нелегальном положении и на Кубе, и в Никарагуа, и в США. Но служили мы с вами по одному ведомству. Кстати, я ваш коллега не только по основной профессии.
- Что вы имеете в виду?
- Я тоже переводил латиноамериканских поэтов. Вы, насколько я знаю, переводили Пабло Неруду? А я Хосе Марти.
- Выбор был продиктован личным пристрастием, или?..
- Или, конечно. Конъюнктура. Зато больше доверия. Я вас видел, вы меня нет. Ничего удивительного. У нас были разные функции.
- Итак, кто вас рекомендовал Каценеленбогену? - спросил профессор.
- Врач в СИЗО.
- Только ли... А может, и этот господин?
Моров небрежно бросил на стол фотографию "Корня", сделанную еще в зоне, - в бушлате, кепи, с настороженным выражением лица.
- И этот. Это плохо?
- Нет, - рассмеялся Моров. - Это как раз хорошо. Я предпочитаю, чтобы рекомендации моим новым сотрудникам предоставлялись как бы от разных структур. Плохо было бы, если бы... Ну, да вы умный человек, сами понимаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58