Мило мертв, а вину свалили на Брука. И в ответе за все это профессор Бронзини. Пропагандист этрусского образа жизни. Черт, только подумайте, эта интрига достойна самих этрусков!
Капитан отложил ручку жестом дирижера, успешно справившегося со сложным оркестровым пассажем.
Тина захлопала в ладони. Капитан говорил по-английски, и она только слабо догадывалась, о чем, но одно ей было ясно. Синьор Роберто невиновен, настоящий виновник – профессор Бронзини.
– Си, си, – твердила она. – Этот мерзкий профессор убил папу. Он за это ответит.
– Любопытно, – сказала Элизабет. – Но как мы это докажем?
– Я спрошу Меркурио, – решила Тина. – Профессор его любит. Если здесь какая-то тайна, Меркурио из него все вытянет.
– Даже если Бронзини настолько ему доверяет, в чем я сомневаюсь, – сказал капитан, – почему вы уверены, что Меркурио доверится вам?
Тина прижала к груди сложенные колечком большой и указательный палец правой руки, отставив три остальных.
– У Меркурио по мне давно слюнки текут, – сказала она. – Прибежит, только свистну.
– Чтобы только у вас не было неприятностей…
– Неприятностей? – переспросила Тина. – Неприятности могут быть только у Меркурио. – Она на миг оскалила в улыбке острые зубки.
– Бедный Меркурио, – вздохнула Элизабет.
После ухода Тины она спросила:
– Вы хотели успокоить девушку, или говорили всерьез?
– Конечно, всерьез, – ответил капитан. – Я убежден, что Брук угодил в коварную и опасную сеть. Хотя это и звучит банально, но нам пока видна только верхушка айсберга, скрытого под водой. Другое дело, как нам все раскрыть. Но с вашей и Тининой помощью я попытаюсь.
– Я готова на все, вы же знаете, но…
– На всякие «но» у вас нет времени, – сказал капитан. – Отступать нам некуда.
Трое могут одолеть неприятеля, но кто со мной, кто за мной?
– Ну, если вы беретесь, – заявила Элизабет, заражаясь задором капитана, – я отвечу: мы! Но кое-что я хочу вам сказать. Как-то Роберт обедал у нас, и у него был… как бы это сказать, обморок, что ли. Без сознания он не был, но отключился полностью. Положим, что Мило опаздывал и торопился по Виа Канина. Я это место знаю, освещение там ужасное и тротуара нет вовсе. Что, если Роберт сшиб его и ничего не заметил, потому что как раз был один из таких приступов? Такое возможно?
– Возможно, – обрезал капитан, – но это неправда. Бьюсь об заклад на все, что угодно, что все будет совсем не так просто. Никаких логических доводов привести не могу, просто нюхом чую, если хотите.
По странному стечению обстоятельств в это же время заговорил о нюхе и прокурор Бенцони.

3. Допрос
– Значит, до пятницы последний раз вы пользовались машиной в среду вечером?
– Да.
– Если не ошибаюсь, вы в четверг обедали у вашего консула. Не воспользовались машиной?
– Нет, шел пешком. А обратно меня отвезли.
– Кто?
– Мисс Уэйл, дочь консула.
– От вас это далеко?
– Нет, близко.
– Туда вы шли пешком. Почему же пешком не вернулись?
– Мне было нехорошо.
– И потому вас отвезли на машине?
– Да.
– Так. – Антони Риссо размышлял, поигрывая серебряным ножичком, вертя его в руке, подставляя свету, поглаживая крепкими смуглыми пальцами. – Что же с вами было?
Доктор юриспруденции Тоскафунди, молчавший до сих пор, заерзав на стуле, сказал:
– Полагаю этот вопрос недопустимым, синьор прокурор. Он не может иметь никакой связи с рассматриваемым случаем.
– Если обвиняемый откажется отвечать, это будет зафиксировано в протоколе. Мы спокойно выясним это из других источников.
– Да, Господи, отвечу я вам, – недовольно сказал Брук. – У меня был обморок, вот и все.
– У вас раньше бывали обмороки? Или это впервые?
– Не впервые.
Риссо сделал паузу, чтобы стенограф успел все записать, и сказал:
– Вернемся к среде. Куда вы ездили?
– В Волатерру. В поместье между Волатеррой и Монтескадо.
– В поместье профессора Бронзини?
– Да.
– По его приглашению?
– Конечно.
– Когда вы возвращались во Флоренцию, было уже темно?
– Нет. Смеркалось, но темно ещё не было.
– Вы заезжаете в гараж сходу или сдаете задом?
– Обычно задним ходом.
– И в этом случае вы поступили так же?
– Разумеется.
– Сейчас вы поймете, почему я задаю вам эти вопросы, синьор Брук. Въезжая в сумерки в гараж передком, вы могли бы разбить противотуманную фару и не заметить этого, не так ли?
– Мог, но это крайне неправдоподобно.
– Согласен. Поскольку вы сдавали в гараж задним ходом, разбить её в этом случае вы не могли.
– Нет.
– Так когда же, как вы полагаете, она разбилась?
– Понятия не имею.
– Вы проверяли её в четверг?
– Конечно нет.
– Машина стоит в незапертом гараже между вашим домом и домом синьоры Колли.
– Я ничего не заметил. Она, видимо, да.
– Да, она действительно заметила, синьор Брук. Когда в пятницу вечером около шести вывела пса на прогулку. – Он помолчал, ожидая, что Брук вмешается, но тот тоже молчал. – Она всегда восхищалась, в каком дивном состоянии вы поддерживаете машину. Будь фара разбита – не треснувшая, а помята и разбита, как сейчас, – уверяет, она бы уж это точно заметила.
– Теперь все ясно.
Риссо недоуменно переспросил:
– Что ясно, синьор Брук?
– Фару кто-то разбил уже после шести. Дети Колли вечно играют посреди улицы. Я уже жаловался их матери, но разумеется, она не может запереть их на весь день дома.
– В пятницу вечером дети Колли были в кино.
– Я не говорил, что это именно они. Там носится уйма детей.
– Вам не кажется странным, что никто из ваших соседей в тот вечер ничего не видел и не слышал? Но пойдем дальше. Вы утверждаете, что в тот вечер отправились на встречу с кем-то, кто не пришел. И вы его подождали, потом развернулись и поехали домой.
– Да.
– Вы можете сообщить, с кем намечалась встреча?
Брук, подумав, ответил: – Полагаю, он здесь не при чем.
– Значит, вы отказываетесь дать нам такую информацию?
Еще немного подумав, Брук сказал: – С такой формулировкой я не согласен. Я не отказываюсь, но считаю, что это не относится к делу.
– Решать, относится информация к делу или нет, предоставьте нам.
– Пожалуйста, – сказал Брук. – Я должен был встретися с Мило Зеччи.
Если он ожидал какой-то реакции, то был разочарован. Похоже, прокурора это вовсе не удивило.

4. Похороны
Длинная кавалькада машин с черными атласными накладками на фарах, с черными бантами на ручках и с черными кокардами на «дворниках» тянулась по Виа дель Арте делла Лана, направляясь к собору Сан Микеле.
Капитан Комбер пришел заранее и стоял у входа в собор. Он насчитал пятнадцать машин. Никто не знает всех своих родственников, пока не умрет. В молодости похороны – тоска, в зрелом возрасте – шутка, но когда человек стареет, каждые похороны становятся репетицией его собственных. Тем временем подъехало ещё полдюжины машин.
Капитан не учел, что семейство Зеччи не было изолированной ячейкой из трех человек, а входило в сложный организм, многолетний матриархат, вросший своими корнями глубоко в почву Кампаньи. Преобладали тут женщины – гордые, самоуверенные и величественные, все как одна в траурных туалетах, переживших уже десятки таких событий. Сопровождали их расстроенные загорелые мужья и стайки чисто вымытых детей. Этот день принадлежал женщинам.
В первой машине сидела Аннунциата с Тиной, только вдвоем. С момента отъезда из дому Аннунциата не закрывала рта, и этот поток слов был настолько невероятен, что Тина начинала беспокоиться. Молчание матери или её слезы были бы ей милее чем это горячечное настроение.
– Если мы будем так тянуться, – сказала Аннунциата, – опоздаем в церковь и все пойдет вверх ногами.
– Мы поздно выехали, потому что ты заставила меня все запирать, даже мастерскую.
Неужели ты думаешь, что к нам кто-то вломится, пока мы будем на кладбище?
– Обычный вор – нет.
– Кто тогда?
– Диндони, разумеется. Он все время пытается попасть в дом. В наш дом! Он что, думает, если Мило нет, так он станет его?
– А он не сказал, что ему нужно?
– Вначале пришел выразить сочувствие. Очень надо! Потом явился насчет счетов, которые нужно оплатить. Я ответила, что не время говорить о деньгах. В третий раз влез в дом через кухню, когда думал, что меня нет. На счастье я вернулась и поймала его. Кто знает, куда бы он совал свой вонючий нос!
С тех пор я все запираю.
– Но теперь он не сможет ничего сделать. Будет в церкви.
– Разумеется. Он в предпоследней машине. С поминками все в порядке?
– В сотый раз говорю тебе, что да! – не выдержала Тина. – Синьор профессор все взял на себя. С кладбища поедем в ресторан, там уже заказали и зал, и все остальное.
– Он заботился о Мило, когда был жив, – сказал Аннунциата, – не забывает и после смерти.
Собор был полон, поскольку прибыли общины и резчиков, и мраморщиков, и даже община столяров прислала свою делегацию. Флорентийские коллеги явились все до единого. Капитан чувствовал, что это неспроста. Его преследовала фраза, вычитанная в газете: «Английский водитель оставил его умирать». Сборище в церкви походило на демонстрацию – тихую, но угрожающую.
Гроб стоял на черном катафалке в глубине собора. Вот появилась семья. Головы повернулись к Аннунциате и Тине, занявшим места в первом ряду. Тина увидела капитана и слабо ему улыбнулась.
– Вечный покой пошли ему, Господь!
В соборе было душно. Пламя свечей трепетало, как отлетавшие души.
– Пусть вечный свет Господен озаряет его!
Почему христианская церковь превращает в такой унылый обряд то, что кто-то меняет земное существование на жизнь вечную, которая по её же утверждению гораздо краше и счастливее? Этруски делали лучше. Они прощались пиром и танцами, и отправляли в путь с едой и питьем и всем необходимым.
– Будь славен наш Господь в Сионе…
В первом ряду что-то произошло, Аннунциата беспомощно пыталась встать. Опираясь на руку Тины, кое-как доковыляла к маленьким боковым дверям. Все повернули головы, но священник невозмутимо продолжал службу; ему была доверена душа умершего, чувства живых и их слабости его не интересовали.
Капитан Комбер пробрался к выходу, обогнул собор и нашел Аннунциату и Тину, сидевших на могильной плите. Аннунциата по-прежнему была бела, как мел, но уже пришла в себя.
– Хочет вернуться в церковь, – сакзала Тина. – Но я ей не разрешила, иначе это случится снова.
– Там ужасно душно, – заметил капитан. – На вашем месте я бы не рисковал, синьора Зеччи.
– Я должна вернуться, – сказала Аннунциата. Но, попытавшись встать, тут же упала обратно.
Капитан сказал Тине:
– Вы, Тина, возвращайтесь и берите все на себя. Я позабочусь о вашей матери. У меня за углом машина, и как только она сможет идти, отвезу её домой и постараюсь уговорить лечь.
– Думаете, она вас послушает?
– Положитесь на британского моряка.
– Ну ладно. Постараюсь вернуться поскорее. Мамочка, послушайтесь капитана и пожалейте себя.
– Все пройдет, только не надо спешить, – сказал капитан. – Возьмите меня за шею и обопритесь как следует. Вот так.
В машине Аннунциата ожила. Больше волновалась не за себя, а за похороны, на которых отсутствовала.
– Идите, Бога ради, домой и отдохните как следует, – сказал капитан. – Никто не посмеет подумать о вас худо из-за того, что вас там не было. Тину я привезу, как только кончится церемония.
– Вы очень добры, – сказала Аннунциата. В доме стояла мертвая тишина. Такая, что, услышав шорох, она не сомневалась – кто-то в кухне!
Неужели Диндони? Кто же еще? Видно сбежал из церкви и вернулся домой. Но как он сюда попал? Ну, сейчас посмотри.
Она рывком распахнула дверь в кухню. Там были двое мужчин. Здоровяк стоял за дверью и захлопнул её пинком, как только Аннунциата перешагнула порог. Партнер его с искаженным от натуги лицом стоял на стуле, что-то ковыряя над очагом. В руке его была маленькая черная коробочка, а из деревянной обшивки стены тянулся длинный черный провод, который он скручивал в моток.
– Что… – начала Аннунциата.
Здоровяк подхватил одной рукой кухонный стул, поставил его перед Аннунциатой и велел:
– Садись и закрой рот!
Аннунциата возразила:
– Не сяду и рта не закрою! Убирайтесь сейчас же!
– Уйдем, когда все будет готово.
Аннунциата обожгла его взглядом. Шок избавил её от слабости. Взглянув на дверь, она поняла, что к ним не успеет. Кричать тоже смысла нет, стены слишком толстые.
Понадобится оружие. На буфете лежал нож, тяжелый и толстый кухонный нож. Она схватила его.
– А теперь прочь от двери!
– Ненормальная, – сказал здоровяк. Партнер его даже не обернулся, спокойно делая свое дело.
– Или ты меня выпустишь, или получишь свое, – сказала Аннунциата.
Она величественно выпрямилась, сжимая нож.
Здоровяк подпустил её к себе почти вплотную, не отступил, только наклонился вперед. Рука с ножом замахнулась, но как-то нерешительно, рука здоровяка последовала за ней. Он не пытался поймать запястье, но резко размахнулся и нож вылетел у Аннунциаты из руки, которая бессильно упала.
– Так, хватит дурака валять, – сказал мужчина. – Говорят тебе, сядь и заткнись!
Что, тебя вздуть, чтобы ты послушалась? Это можно.
Аннунциата села. Она все ещё не столько боялась, сколько злилась. – Я подчиняюсь, раз вас тут двое, сила солому ломит, но вечно вы тут торчать не будете, и только уйдете – я тут же пошлю за полицией. Так что увидим…
– Что увидим?
– Вы бандиты. Вы вломились сюда…
– Что? Что ты скажешь полиции? Мы вломились сюда? Докажи это! Мы что-то украли?
Что именно?
– Вон ту черную коробочку. Я знаю, что это. Я о таких вещах уже слышала. Это подслушивающее устройство.
– Подслушивающее устройство? Да тебя просто высмеют. Кому нужно утруждать себя, монтируя подслушивающее устройство у тебя в кухне? Ты что, политик? Или дипломат?
Или генерал?
– Я хозяйка этого дома, – гордо сказала Аннунциата.
– Это мой дом. Вы вломились в него. А полиция разберется.
Дело уже было сделано. Удалив мелкие черные скобочки, придерживавшие провод, его свободный конец вытянули из вентиляционного отверстия над кухонным окном. Не осталось и следа. Оба визитера, как заметила Аннунциата, были в перчатках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23