Старослужащему положено хорошенько обучить и погонять молодого, вышколить его, до того как настанет им пора отправиться…

Глава третья
НА ВОЙНУ!

Жуть случившегося приходит как озарение. Хрень полная, точно! Как вязкая кровь Серёги по пальцам. Кореш, бля! Вчера дёрнули по сотке. И всё! Мясо, труп, бля! Нету ни его, ни меня, наверное. Секунда-две – и абзац! Завтра просто нет и не будет. Пули снайпера, аки перст Божий, – везде достанут.
Бессмысленность происходящего – за пределами понимания. Как такое случилось, как я сюда попал?! Верка, сука, из-за тебя, бля!.. Какого хрена!
БАХ!
Больно, уй! Пуля срубила половину уха и погасла в стене. Куски бетона расцарапали морду, пыль забила глаза. Ничком вниз – срастись с щебнем. Ниже, ещё ниже… Теперь прочь, прочь от раздолбанного снарядами проёма окна.
Серёга остался там с открытыми глазами и оборвавшейся фразой на губах. Теперь вместо слов с них слетали капли крови. Да будь всё проклято! Отряд лёг в этих развалинах почти весь. Внизу крики духов и очереди. Суки, идут под прикрытием снайперов. Почти сутки выбивали три квартала и теперь за полчаса потеряем пять. Да что там полчаса – минут за десять по уцелевшим этажам пробегут толпы бородатых «дедушек-морозов» и подарят всем выжившим вечный покой. А всего-то: снайперов у них оказалось больше или у оных опыта… жопой жуй! Всё одно – конец.
Достаю пару оставшихся «лимонов». Сам сдохну, но, бля, не один! Пальцы липнут… Кровь… Уже моя. С ресниц – кап-кап. Рукой по лбу провёл. А! Рассёк осколок… Прощупал пальцами. Ого – сантиметров десять голой плоти. Надо заклеить пластырем, перевязать тряпкой… На хрен! Сколько тут осталось…
Ненавижу! Верка! Тебя и себя! Трахнулась с Петрухой, а я отомстил, бля, – не женился и в призыв пошёл. Мститель, ё, неуловимый! А мог ведь сейчас однокурсниц пороть и папино бабло проссыкать в «ночниках». Так не-е-е – мужиком решил стать!..
И даже выбор не дадут сделать – между живым псом и дохлым львом. Что осталось? Сдохнуть, реально, как лев. И сдохну! Одну чеку вырвал. Левая рука держит комок стали, ждущей своей секунды разлететься, прошивая насквозь всё, бля! Правая рука мёртвой хваткой сжала «калаш». Мысли несутся быстро, быстрее ветра… Откуда силы берутся? До подсознания, наверное, дошло: всё… писец!.. остались минуты жизни. А энергии не выработанной – море, вот и хлынули её потоки, сметая дамбу дозатора.
Всё вокруг изменилось – пространство искривилось, стены стали выпуклыми, звуки поменяли тональность. В проёме окна появилась тёмная игла. Красиво вращаясь, медленно проползла через всю комнату, оставляя за собой размытый шлейф, и так же медленно вклинилась в стену. Та лопнула, как спелый арбуз. Что это было… пуля?! Время замедлилось?!
Бах! Бах! Бах! Та-та-та-та-та! За окном раздалось несколько коротких очередей. Затем вопли духов – ага, глотнули свинца, гады! Бах! Бах! Бах! Та-та-та! Ещё пару очередей, но уже ближе – кто-то идёт в атаку?!
Ломанулся к окну. Замедленное кино было и на улице. Напротив меня пятнадцать… Бах! Бах! Бах… э-э, тринадцать «духов» пытались найти какое-то укрытие. Со стороны «нашей» территории бежали двое. Один, с виду такой же, как я, – пацан свежепризванный, и постарше дядька, контрактник наверняка. Эти двое тоже поняли, что конец – он не за горами, и, наверное, крышу у них сорвало. Может быть, их реальность сейчас тоже – замедленные кадры киноленты…
Луч прожектора из дома напротив лупит по глазам. Спустя мгновенье смекаю: это был всего лишь блик. Блик от оптики снайпера, вслед за которым обычно приходят темнота и небытие. Но не в этот раз! Замедленная вспышка и бесконечно долгий полёт пули. Я даже не спрятался за стену, так, просто голову наклонил вбок, освобождая дорогу свинцу. Эх! Левая рука описала дугу, и Ф-1 полетела почти по прямой, в то самое окно. Вот это силища! Ещё один бонус!
Бесконечно долгая пауза Потом клубы пыли и осколков, точно гейзер, выплюнули наружу тело… Женское?
Сучка вместе с винтовкой плюхнулась на арматуру.
Обезображенная плоть разок дёрнулась и успокоилась.
Ещё один прожектор отвлекает от созерцания смерти. Но я не успеваю ничего сделать…
Несколько пуль с нашей стороны заплыли в щель обрушившихся бетонных перекрытий. Две штуки прошли мимо, лишь облачко пыли подняли. Но минимум три чвякнулись в тело снайпера – три раза дёрнулась оптика, три раза прощальные блики подмигнули мне.
Опускаю глаза и встречаюсь взглядом с «духом». Все боевики из его отряда залегли на брюхо, а этот один – в канаву, на спину. Ненавидящие глаза смотрят на меня, а руки медленно поднимают «калаш» – такой же, как у меня. Тюнь! Пуля красиво пошла в его сторону, настолько красиво, что захотелось её погладить, как котёнка. Бородача начало колбасить, клинышек вошёл в солнечное сплетение, его рука с автоматом непроизвольно дёрнулась и описала дугу. Бах! Бах! Бах! Бах! Судорожно сжатый указательный палец выпустил всю обойму в момент. Пули прочесали спины пятерым боевикам. Трое из них даже смогли подняться, чтобы в следующий миг нарваться на свинец, который щедро разбрасывала пара отчаянных ребят, контрактник и молодой.
А чё эт я торможу?! Меня вдруг осенило. Все духи передо мной как на ладони. Надо ребятам помочь! Тюнь! Тюнь! Тюнь! Есть!!! Три выстрела – три трупа! Тюнь! Тюнь! Тюнь! Кто сказал: пуля – дура? Пуля умница, коль ты сам молодец! Эх, месиво-кровесимо! Тюнь! Тюнь! Тюнь! Чик! Чик!
Обойма пуста. Последняя гильза скатилась по камням. Залегаю… Надо мной пролетела свинцовая стая, так же медленно и грациозно, как и все предыдущие.
– Коля-а-ан…
Хриплый голос Серёги порвал эту нереальность по швам.
Всё вернулось в норму. Время возвратилось в привычное русло.
Ощущение этого стегануло, как хлыст сонную кобылу. Холод бетонного пола прошёл сквозь спину прямо в душу.
– Серёга! Бля… Ты живой! Живой!!!
Он смотрит на меня. В глазах тлеет искорка жизни, которая держит его в этом мире. Секунды не прошло, я бросаю затраханный «калаш» и, подхватив друга, как ребёнка, тащу на себе по раздолбанным лестницам вниз.
– Держись, кабан, не смей умирать! Держись, сука… пять минут!.. Клянусь, ты выживешь… Живи, гад! Что я скажу твоей Любке и сыну?! Ты же имя ему не придумал даже – позавчера пацан родился!
Слова вылетают, как пух из старой подушки. Надо говорить, чтобы он опять не провалился в небытие.
– Слушай меня, сволочь! Говори со мной!
– Ничего-о-о, Ко-олян, прорвё-о-омся. Сам не-е хочу подыха-а-ать…
Радость придаёт силы. Выскакиваю на открытое раздолбанное пространство, которое некогда было центральной улицей… Чвяк! Нога запуталась в кишках чьего-то тела. Реальность настолько ужасна, что перестаю её воспринимать.
Изувеченные трупы, оторванные конечности, кишки, намотанные на арматуру, висящие на деревьях, – здесь только что полёг отряд «духов».
Это уже не шокировало, только изумляло своей бессмысленностью. Ради чего всё это, кому ЭТО надо? Козлам в кожаных креслах? Ну не мне же! И уж точно не Серёге.
Оп-па… Я оказываюсь в центре проспекта на плите перекрытия. Любое «тело» с пушкой снимет меня без усилий. Но выстрела нет… Тишина. Вокруг мёртвые тела, не просто мёртвые, а безобразно мёртвые. Смерть постаралась. Художественно постаралась. Хорошо, что не жрал утром. Спазмы желудка остались спазмами. Блевать нечем.
«Дух», с половиной черепа, смотрит на меня ещё живыми глазами, судороги его тела затихают. Ненависти к нему уже нет – бедолага ни в чём не виноват, кроме как в любви к тому, что он ошибочно считал свободой и независимостью родины.
Так… дальше… назад на три квартала – там санитары и пара грузовиков. Тяжёлое дыхание Серёги подгоняет похлеще кнута. Кажется, все звуки канули в бездну. Остался только один – дыхание Серого на фоне гробовой тишины.
Надо же, в самом центре войны тишина… Неправильная такая.
Добавилось шуршание гравия под ногами, моими и тех двоих наших, идущих навстречу. Теперь я могу их рассмотреть. Тот, что постарше, – с каменным лицом и тяжёлым взглядом. Взглядом, через который, кажется, смотрит сама вечность… Воин. Другой, что помоложе, – просто пацан, на лице выражение азарта. Даже не азарта, а наслаждения происходящим. Ещё не наигрался в войнушку, ему пока что нравится кровавое игрище…
– Жив, солдатик? – обращается ко мне старший.
– Да, батя, ещё живой!
– Ну, давай, шустренько к санитарам. Два квартала назад, знаешь где?
– Да, батя. Прикроете?
– Не боись. – Он улыбнулся, и двое уходят дальше. Два окровавленных квартала остались позади. Позади остались и трупы. Кости, Игорька, Валеры, Юрчика, Жоры, Мишки, Руслана, Ваньки… БЛЯ!!! Зачем мне это всё!!!
Санитары уже перехватили Серёгу, поднимают в кузов его и меня. Грузовик трогается. Серёга лежит и смотрит на меня, настоящим осмысленным взглядом. Выживет, сучёнок…
Ещё я успел услышать тихое: «Спасибо, брат…» Успел оглянуться туда, куда ушли двое сумасшедших бойцов. И вселенская усталость накрывает моё сознание плотной тёмной пеленой – сном без сновидений. Как я узнал потом – на три дня.

Просачивание на космическое расстояние непреодолимых трудностей не доставило. Да, наблюдение с дальней дистанции оказалось намного более трудоёмким, нежели в пределах планеты, и отбирало уйму энергии, но никаких принципиальных отличий в процессе поиска и захвата цели не обнаружилось. К тому же Тич питала надежду, что вскоре приспособится и на порядок сократит расходование сил.
Объекты наблюдения покинули Локос, она потянулась за ними, по горячим следам, на краешках их ментальных сущностей, и, без проблем очутившись благодаря проводке на другой планете, мгновенно вцепилась во все разумы, что только сумела обнаружить ТАМ. Зацепок нашлось предостаточно.
Трудности начались, когда объекты ушли из настоящего в прошлое. Слишком мало было у неё опыта. Ей в буквальном смысле пришлось на ходу изобретать способы улавливать присутствие разума, просачиваясь на темпоральное расстояние, да ещё параллельно с космическим преодолением…
Её связь с объектами начала слабеть, сбоить, но – главное – не исчезала, не прерывалась. Она находила их раз за разом, всё увереннее и увереннее, хотя о полной стабилизации приёма-передачи говорить было рановато… Потерять – почти не боялась, у неё имелось достаточно оснований верить в собственную ЗОРКОСТЬ. Больше боялась, что со временем просто устанет, выдохнется и не выдержит бессменного «патрулирования».
Конечно, первые недели она ещё была полна энергии. Только вот сил больше ни на что не оставалось. Существование физической оболочки продлевалось на «автопилоте». Состояние Тич напоминало транс творческого человека, погружённого в замысел рождающегося произведения искусства. Творец, ушедший в иные сферы бытия и сознания, находясь «не в себе», ощущает дыхание некой нездешней, тонкой вселенной, поэтому грубая реальность тает, отдаляется, растворяется…
Некоторое время Тич пыталась выполнять необходимые действия машинально, почти не затрачивая энергии мысли, старалась как-то есть и пить, мылась, справляла нужду, меняла бельё, делала гимнастические упражнения, разминая затёкшие от долгой неподвижности конечности и поясницу. Со сном, жизненно необходимым её телесной ипостаси, проблем не возникало; когда ОНИ спали, и её мозг отдыхал. Тревожный сигнал, посылаемый вечно бодрствующим подсознанием, успевал разбудить сознание прежде, чем объекты исчезали из поля наблюдения. Однако где-то на втором месяце она уразумела, что этот беспрецедентный рейд – по-настоящему НАДОЛГО. И что телом можно пренебрегать недели, но не месяцы. Слабея, мозг станет активно мешать разуму. Слишком они взаимосвязаны ещё – к превеликому сожалению!
В очередной назначенный час рапортуя госпоже, упомянула о возникшей проблеме.
– Я ждала, когда ты сама об этом заговоришь. Не хотела навязываться… Не волнуйся, девочка моя, специальный человек давно готов приступить к выполнению задачи.
Эта проблема решилась. Можно было почти полностью сосредоточиться на функционировании разума. Тич и сосредоточилась.
Получалось хорошо. Обучаясь прямо по ходу слежки, совершенствовала навыки и набиралась бесценного опыта…
Пока что она не рисковала влезать напрямую в память объектов. Наблюдала опосредованно, используя органы чувств окружающих разумных. Ситуации безлюдья, когда внезапно некого станет использовать, – не боялась. Если людей поблизости не сыщется – сойдут и неразумные, хотя с ними сложнее, много энергии уходит на ассоциативно-аналоговую конвертацию, перевод с животного мировидения на человеческий. Ну, уж если и звери-птицы-насекомые поголовно запропастятся, тогда придётся осторожненько проникать в ныне запретное – непосредственно в мозг. Но это маловероятно. Разумные вездесущи…
Впрочем, она надеялась, что к моменту возникновения патовой ситуации уже настолько свыкнется, «обживется», что рискнёт. Рано или поздно всё равно ведь ЗАГЛЯНЕТ, просто не выдержит. Особенно в душу принца, уже достаточно знакомого ей по мнемодосье… Душу, с первого взгляда более чем приглянувшуюся.
Но чем позже, тем лучше. Всё-таки не обычные разумы. Вероятность обнаружения ими присутствия ментального наблюдателя – на порядок выше. Особенно у этого, неожиданно сверхмощного, подстать Верховной. Она только сейчас выясняла, кто он, и удивлялась, что до сих пор не пересеклась с ним в дворцовой круговерти. Это ж до какой степени ЗАКРЫТЫМ нужно быть, чтобы ни разу не попасться ей «на глазок»! Силён мужчина, силён…
Впору заподозрить даже: он догадался о том, что она шатается неподалёку, хотя её мыслезрение ни разу не притрагивалось к его памяти. Мало того, это именно ОН, возможно, сейчас генерирует досадные ментальные помехи, пытаясь сбить её со следа…
Так или иначе – все возможные осложнения пока оставались лишь вариантами будущего. А будущее, как известно посвященным, не проницаемо, потому не существует, по сути. В отличие от прошлого.
Выполнять это кошмарное задание, в общем и целом, оказалось не так уж трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12