Князь сюда…
– Ты мудр, как старый осел, – с усмешкой остановил Ахматку сотник и добавил: – Я передумал. Ты останешься под моей рукой. В разведку пойдут другие.
Пока сотник определял, кому идти, и объяснял, что нужно разведать, трое дружинников уже выскользнули бесшумными ящерицами из своих укрытий и устремились, углубляясь в лес, к тропе, ведущей к гати. Чтобы перерезать путь лазутчикам.
Татары-лазутчики тропу нашли быстро. Она действительно была торной, ибо за ней следили конюхи и дворовые, жившие здесь постоянно, готовые в любой момент встретить князя, когда бы он ни захотел поохотиться. Обрадованные татары поспешили по этой тропе, пока еще не осторожничая. Там, ближе к гати, они свернут с тропы, а пока – вперед и вперед! Увы, не сулил им Аллах дойти до гати: два самострельных болта остановили их торопливый шаг.
– Вот что… Вы ждите следующих. Только не вдруг их убивайте. Попробуйте пугнуть, чтоб к сотнику своему возвернулись. Если же не получится, тогда – Бог им судья. А я – к гати. Мигом обернусь, – распорядился Данила, вынырнул на тропу и припустился по ней.
Двое других дружинников остались в своих укрытиях, под нижними лапами молодых елок, свисавших до самой земли, отчего у стволов было уютно и скрытно. И наблюдать к тому же можно, слегка раздвинув ветки. Правда, стрелять не так уж и ловко, но терпимо.
Более получаса прошло, уже Данила вернулся, а на тропе никто не появлялся. Сомнения начали брать дружинников: а что если на штурм терема пошли, либо какую подлость удумали? Но тогда бы пищали бахали, а их здесь слышно было бы. Нет, терпеливо нужно ждать.
Вот, наконец, появился татарин. Один. Идет хотя и быстро, но успевает зыркать по сторонам, словно пробуривает елочную густоту.
Смотри-смотри, все равно ничего, кроме своих сородичей, лежащих со стрелами в шеях, не увидишь.
Плавный изгиб тропы и – опешил татарин. Потом кинулся к своим сородичам, склонился над ними, и тут железная стрела сбила с него островерхую шапку, опушенную выдрой. Вторая стрела пролетела перед лицом, а третья впилась в землю у самых ног. Татарин трусливой ланью кинулся обратно, оправдывая свою трусость тем, что он должен живым добежать до сотника и сообщить ему о случившемся.
Дружинники, срезав угол, оказались на пути татарина, пустили, промахнувшись специально, еще по паре стрел, и это еще более подстегнуло татарина – сломя голову он подлетел к сотнику и, стараясь скрыть свой испуг, начал возбужденно небыстро тараторить:
– Полный лес гяуров. Лазутчики твои, бек, убиты стрелами. В меня тоже стреляли. И на тропе, и вот здесь, совсем рядом. Я не вступил в бой с неверными, чтобы предупредить тебя…
Но сотник уже не слушал прибежавшего со страшным известием воина, он схватил Ахматку за грудки и прошипел змеино:
– Ты привел нас в западню. Ты – продавшийся гяурам! У крепости тоже, змей ползучий, подстроена ловушка?!
– Нет! Нет! Я слышал своими ушами. Я видел своими глазами. Здесь нет много урусутов!.. Твой воин ошибается!..
– Переломите ему хребет, – приказал сотник, отшвырнув от себя Ахматку. – Гяур!
Ахматку повалили лицом вниз, один воин встал ему на спину, двое других, взявшись за плечи и ноги, согнули из него дугу, и бедняга не успел даже крикнуть от боли, только заскулил брошенным щенком. Жалобно, противно. Все ждали, что сотник прикажет: «Заткните ему рот!», но тот вроде бы даже наслаждался тоскливым попискиванием несчастного. Сотник думал.
А в это время вернулись к дружинникам их товарищи. Данила сообщил:
– Хортицкие казаки сдались. Ведет их сюда голова наш.
– Не ко времени. Повременить бы. Что татары удумают, нам не ведомо пока.
– Верно. Беги. Пусть в лесу нашего слова ждут.
Еще немного молчал сотник, потом решительно бросил:
– Выход один – штурм! Нас выпустят отсюда только тогда, если мы возьмем в заложники жену князя.
– А что, казну оставим?
– Нет. Возьмем и казну. Урагш!
– Ура-а-а-гш! – заметалось меж еловых лап. – Кху! Кху! Кху!
Теперь уже не было смысла таиться. Дружинники выскользнули из ерника и, миновав все еще попискивавшего Ахматку, побежали к опушке.
– Выцеливай сотника! – повелел самому меткому самострелыцику Данила. – Остальные тогда враз сабли побросают.
Так и вышло. Не с первого выстрела, но впился смертельный болт в сотника. Поначалу татары не заметили эту свою потерю, лезли на стену, будто вовсе не прореживала их дробь пищальная, не косили их стрелы не только защитников терема, но и дружинников от опушки, которые теперь стояли без утайки, выбрав удобные места для стрельбы. Не ведом, казалось, для татар страх смерти, им крепость взять – вот главное. Вперед и вперед!
Подбежали еще дружинники, которых послал на подмогу Шика. Первые их стрелы в основном полетели мимо, но когда совладали с дыханием, ловко стали целить в штурмующих, и поняли те, наконец, что оказались меж двух огней. К тому же крикнул кто-то из басурман:
– Сотник убит!
Как ушат холодной воды на голову. Растерялись штурмующие, не хотелось им играть роль джейранов, которых сгоняют в кучу загонщики, чтобы потом поразить их стрелами. Попадали ниц оставшиеся в живых. Отдали себя на волю победителей. Подходи и бери голыми руками.
Только не простаки дружинники. Знакомо им коварство татарское: подойдешь поближе, повскакивают и – пошла сеча. А их вон еще сколько! Велят дружинники поодиночке подниматься, складывать в сторонке оружие и, отойдя саженей на дюжину, там – в снег. Лицом в его мягкую водянистость. А сами их под стрелами держат. На стенах, на стрельницах – тоже готовы в любой миг спустить тетивы. Ворот тоже пока не отворяют. Зачем рисковать? Вот сложат оружие, тогда отчего не открыть и не пригласить гостей непрошеных и не рассовать их в конюшне по свободным денникам.
Покорней необлизанных телят татары, все выполняют, что им велят. Сложив оружие, лежат бездвижно, ожидая, что сниспошлет им Аллах. Сами бы они посекли головы без особого раздумья, этого же ждут и от пленивших их. У дружинников и в самом деле руки чешутся. Раздаются голоса:
– Чего ораву такую охранять да кормить? Посечь, и делу конец!
Но более благоразумные советуют:
– Сидор Шика пусть рассудит. Он голова. Никогда не поздно порешить.
– Верно, – поддержал этот совет Данила. – Запрем, пока суд да дело, в конюшню. – И к тем, кто на стенах с луками и самострелами в готовности стоит: – Отворяй ворота.
Окружив пленных, повели их строем через ворота. Во дворе посадили прямо на снег и стали отсортировывать первый десяток для одного денника, и в это самое время из терема донесся детский крик, известивший мир, что на свет появился еще один житель Руси, ее витязь, ее воевода.
– Слава тебе, Господи, – принялись креститься дружинники, перехватив мечи в левые руки. Казаки и дворовые последовали их примеру: – Слава тебе, Господи.
На резное крыльцо вышла повитуха. Светится радостью. Как же иначе, дело-то она свое хорошо исполнила. Поклонилась низко и заговорила:
– Поклон вам от княгини. Благодарит она вас сердечно за храбрость вашу, за верную службу. За спасение наследника, продолжателя славного княжеского рода.
В воротах появился Шика. Следом за ним во двор входили звеньями сдавшиеся казаки под охраной всего полдюжины дружинников.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Гонцы-казаки, а вышло так, что соединились они все четверо на подъезде к Серпухову, миновав Дворы конюшенные и церковь Николы Будки, затемно еще подскакали к переправе через Нару. Бродника пришлось покричать, и он, заспанный, почесывая спину и потягиваясь, крикнул в ответ:
– Кто такие? Отколь?
– Из Воротынска. Гонцы к князю Вельскому и князю Воротынскому.
Потом, когда всадники въехали на паром, бродник спросил вроде бы даже безразлично, буднично:
– Басурманы, стало быть, появились?
– Осадили Белев, Одоев, а вот теперича и – Воротынск. Едва выскользнули.
– О-хо-хо, грехи наши тяжкие…
На холм, к Спасским воротам города всадники поднялись крупной рысью, всполошив собак редких здесь домов посадского люда, и прокричали зычно:
– Отворяй! Гонцы с вестью к главному воеводе! Из проездной башни долго и подозрительно вглядывались во всадников и только вполне удостоверившись, что у ворот свои казаки, загремели засовами.
– Проводите к воеводе, – попросили казаки воротников. – Дело спешное.
– Эко – спешное. Почивает главный воевода. Вон еще темень какая на дворе. А проводить, чего – не проводить. Осерчать только может за разбуд спозаранку князь Вельский.
Вопреки опасению, главный воевода не выразил никакого неудовольствия, вышел из опочивальни скоро, набросив лишь соболью шубу на исподнее. Спросил:
– С худой ли вестью, с доброй ли?
– Того не ведаем. Тебе, главному воеводе, судить-рядить. Воротынск осадили татары.
– Не новость. Предвидел я это. Полки идут уже к Угре к Одоеву и Белеву. Из Коломны, Каширы, из Тарусы.
– Оттого и посланы, чтобы остановить полки. Повременить пока. Разгадать прежде коварство татарское.
– Это кто же такой умный-разумный?
– Воевода наш, Двужил Никифор. Стремянный князя Воротынского. За языками посылал он, как осадили крепость. Двоих мы приволокли. Басурманы говорят, будто не станут штурмовать ни одной крепости. Ждут, будто бы, когда какая-то их рать наши полки к Угре заманит.
– Ишь ты. Ладно, покумекаем. Спасибо за весть, – затем распорядился: – Кто к князю Воротынскому послан, меняй коней и скачи к нему. Те, что ко мне, при мне и останетесь. При моей дружине.
Отпустив гонцов, князь Вельский повелел будить бояр Шуйского и Морозова, воевод младших. Совет держать. Добавил при этом строго:
– И чтоб самовар подан был.
Вскоре совет начался. Не спешили с выводами воеводы, уже по второй чашке осушили, по третьей хозяин налил, а ясности все не было. Князь Шуйский недоумевал:
– То сам князь Воротынский воду мутит, теперь вот его стремянный. Я посылал станицы за Шиворонь реку. Не единожды. Тихо в степи. Ни тебе разъездов басурманских, ни тебе сакм.
– А мне не нравится, что сакм нет, – возразил Морозов. – Каждый год с ранней весны шныряют, а нынче что-то не кажут носа. Похоже, неспроста.
– Видать, прав князь Воротынский: на Казань увел свои тумены Магметка, – по-своему повернул ответ Морозова Шуйский.
– Не иначе, – поддержал главный воевода князь Вельский. – Оттого, разумею, нынче большой рати не жди. Прогоним от верховий Оки, на том дело и кончится. На следующий год – тогда готовься. Сполчатся Казань и Крым. А нынче не успеть им. Менять, поэтому, решения своего не стану. Только повелю полку правой руки на Воротынск идти, а потом уже, гоня татар, идти на подмогу полкам левой руки и сторожевому, которым так и двигаться на Одоев. Соединившись под Одоевым, направиться к Белеву. Пусть бьют и гонят басурман, бьют и гонят. До самой степи.
Свой главный полк князь Дмитрий Вельский никуда из Серпухова не послал. Держал под рукой. На всякий случай. Как свой личный резерв.
Гонцы к князю Ивану Воротынскому спешили. Согласно приказа главного воеводы меняли коней на заслонах, которые стояли на всех бродах и переправах через Оку, успевая при этом пересказывать, внося тревогу в души ратников, полученные от «языков» сведения; и гонцам, и ратникам, да и малым воеводам, возглавлявшим заслоны, многое было непонятно, и это как раз их весьма тревожило – неведомое всегда пугает.
Скакали гонцы-казаки от заслона к заслону, быстро приближаясь к Коломне, а в это самое время скакал с пятью тысячами своих гвардейцев Мухаммед-Гирей. Половину тумена он оставил брату, чтобы не оказался тот бессильным, случись какое неповиновение со стороны луговых чуваш и черемисы; Мухаммед-Гирей не делал даже долгих остановок, летел черным вороном по Ногайскому шляху к основным своим силам, его ожидавшим.
Стремительность в действиях – достоинство Мухаммеда-Гирея. Он не привык транжирить время. Но сейчас он спешил еще и потому, что хотел, во что бы то ни стало, опередить возможные последствия не очень-то взвешенного поступка брата Сагиб-Гирея.
Для чего он отпустил Шаха-Али, да еще и воеводу? Не обязательно было предавать их смерти, с этим Мухаммед-Гирей согласен, но для чего отпускать? Не поедет же Шах-Али в свой Касимов, наверняка поначалу направится в Москву. Да, он – пеший, но коней он вполне может купить или ему могут их дать князья нагорной стороны; он вполне может оставить своих жен какому-нибудь князю на попечение, а сам скакать в Москву; но, скорее всего, воевода бросит Шаха-Али и поторопится к своему царю; и хотя Сагиб-Гирей схитрил, пообещав, что вскорости пошлет мирных послов, кто может предсказать, поверит ли этому обману князь Василий, не начнет ли спешно ополчать свою рать – такого поворота событий Мухаммед-Гирей не хотел, ему важна была внезапность. Только она позволит захватить врасплох князя Василия, который возомнил о себе, что он царь веся Руси, а не раб Орды.
Как покажет время, опасения Мухаммед-Гирея окажутся напрасными, хотя Шах-Али с воеводой тоже спешили. Вместе с рыбаками, на подводах которых восседали жены Шаха-Али. И совсем недалеко оставалось им до Воротынца, откуда понесут их ямские кони от яма до яма в Нижний, во Владимир, в Москву. Привычно ямское дело на Руси, еще при Батые заведенное, отработано до безупречности. Без остановок помчат Шах-Али с воеводой Карповым, и только гонец к царю Василию Ивановичу поскачет быстрее, тоже меняя коней на ямах. И то верно: гонец – один, к тому же – верхом. Его ничто не обременяет. Скачи себе и скачи.
Едва Шах-Али с воеводой и женами своими миновал Владимир, гонец уже предстал пред очи царя Василия Ивановича, озадачив его и расстроив. «В ссылку его! В Белоозеро! И воеводу туда же!» – гневно решил поначалу государь, но вскоре гнев его отступил перед напором здравого смысла. Славный родитель его действовал хитрей. Он не оставил Мухаммед-Эмина, когда тот не смог удержаться на казанском троне, уступив его хану Али, и оказался дальновидным: пришло время, на трон Казани снова сел Мухаммед-Эмин и многие годы мир и покой царили в Среднем Поволжье, не налетали казанцы ни на Нижний Новгород, ни на Кострому, ни на Муром, ни на Галич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67