Он слегка усмехнулся.
– Для радио это вполне обычно.
Странный, уклончивый и заведомо неискренний ответ. Кому, как не ему, знать, что любые публичные интервью, не говоря уж о выступлениях по радио, противоречат всем традициям госслужбы! Ведь можно совершенно случайно оговориться и сказать что-нибудь по-настоящему интересное. Или даже противоречивое. Что еще хуже…
Но времена меняются, и госслужащие, похоже, перестают скрывать свои слабости. Как подтвердил сам Хамфри, „вносить требуемые исправления в послужной список – это его долг“. Хотя бы время от времени. Хотя лично мне было не совсем понятно, какие исправления он имел в виду.
– Это не для самого себя! – объяснил Хамфри. – У меня нет ни малейшего желания изображать из себя знаменитость. Мне не свойственно низменное тщеславие. Хотя, с другой стороны, так можно стать слишком уж безликим.
Да, но, как меня всегда учили, включая, кстати, его самого, мы, госслужащие, должны быть безликими, это наша работа и наша обязанность!
– По радио лиц не показывают, Бернард.
Откровенно говоря, эта откровенная буффонада начала меня утомлять. Неужели он может поддаться столь банальному искушению и принять участие в публичной дискуссии по радио? Так или иначе, но я счел своим долгом предостеречь его от столь опрометчивого поступка и напомнил:
– Но вы же сами меня учили: анонимность, служение, благоразумие!
Несколько смутившись, он налил себе бокал хереса (очевидно, было уже после 18.00 – Ред.).
– Бернард, они сказали, что если я не соглашусь, это сделает Арнольд. Сэр Арнольд Робинсон, предшественник сэра Хамфри на посту секретаря Кабинета


– Может, так было бы намного лучше, – заметил я.
Брови Хамфри стремительно взлетели вверх. Нет-нет, дело было совсем не в желании надерзить старшему. Просто сэр Арнольд был в отставке и многого уже не знал. Особенно в отношении текущих событий. Более того, он являлся президентом движения „За свободу информации“, и, значит, способствовать открытости правительства было его прямой задачей… если, конечно, это не противоречило национальным интересам!
Хамфри так и не смог избавиться от своеобразного чувства ревности к Арнольду, поэтому невольно стремился к публичному признанию самого себя и своих заслуг. Хотя ему, наверное, проще было бы умереть, чем сознаться в этом. Его неудачная попытка оправдаться до сих пор звучит у меня в ушах:
– Видите ли, Бернард, что касается лично меня, то, конечно же, я не хотел давать этого интервью. Но чувство долга, профессионального долга, обязывает не допустить, чтобы Арнольда незаслуженно считали образцом высшего государственного служащего!
Я заметил, что для этого интервью ему понадобится разрешение премьер-министра. Он тут же забеспокоился, но я не без явного удовольствия поспешил добавить, что, на мой взгляд, с ПМ особых проблем, скорее всего, не будет, поскольку канал „Радио 3“ все равно никто не слушает».
(В те годы положение постоянных заместителей в каком-то смысле было даже обидным. И не удивительно: элитная группа поистине блестящих людей, занимавших свыше сорока наиболее могущественных и высокооплачиваемых постов в иерархии британской власти, осыпаемых всеми возможными почестями и наградами, тем не менее, нередко заслуживали самого искреннего сочувствия, поскольку, с одной стороны, в силу сложившейся традиции, а с другой, в интересах их же собственной безопасности, они оставались практически совершенно безвестными. Более того, для большинства британцев «постоянный заместитель» являлся не более чем некой противоположностью «временно исполняющего обязанности», чем-то вроде старшего министерского клерка. Возможно, именно по этой причине сэр Хамфри был не в силах удержаться от соблазна выступить по радио и тем самым хоть как-то ублажить свое безутешное «эго». – Ред.)

(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
26 ноября

Сегодня утром ко мне в кабинет неожиданно и с весьма обеспокоенным видом заскочил Хамфри. Сначала я даже испугался. Случилось что-нибудь ужасное? Но потом вспомнил, что сегодня знаменательный для него день – его публичное интервью на «Радио 3»!
Я от всей души посоветовал Хамфри не волноваться, хотя секретарь Кабинета тут же заявил, что у него нет никаких причин беспокоиться.
– Кому как не мне уметь выходить из сложнейших ситуаций, – уверенно заявил он.
– Да, конечно, – согласился я. – Но когда выступаешь по радио, ни в коем случае нельзя звучать чересчур уклончиво или даже противоречиво. Они тут же все это вырезают из эфира. Им требуется что-нибудь реальное!
– Что-нибудь реальное ? – недоуменно переспросил он.
– Да, что-нибудь простое и достаточно интересное.
Кончики его пальцев слегка задрожали.
– Простое и достаточно интересное? – Он нервно облизнул почему-то вдруг пересохшие губы. – Ну, а… э-э-э… если тебе кто-нибудь помогает… если вопросы носят, скажем, агрессивный характер?
Я объяснил, что к агрессивным вопросам вполне применимы правила боулинга: если удар не совсем точен, то можно рассчитывать на собственную инерционную силу шара.
– Учтите, чем агрессивнее вопросы, тем лучше. Тем самым они невольно привлекают слушателей на вашу сторону.
– Но отвечать-то на них все равно приходится!
– Кто это вам сказал? – с искренним удивлением спросил я. – Не отвечали же вы на мои вопросы!
Он досадливо поморщился.
– Это совсем другое дело, господин премьер-министр. Мне могут задать вопрос, который потребует осмысленного ответа.
Я пристально на него посмотрел. Затем задал ему, как мне казалось, риторический вопрос:
– Послушайте, Хамфри, а зачем, собственно, вам это интервью нужно? Очевидно, чтобы разъяснить точку зрения государственной службы. Значит, вам надлежит поступать так же, как я: сами что-нибудь предлагайте, и сами же отвечайте. Просто задайте сами себе любой вопрос, на который вы хотели бы ответить, только и всего.
– Честно и бесстрашно, – добавил мой главный личный секретарь, который явно сделал правильные выводы из уроков, преподанных ему мной несколько месяцев назад.
– Ну а если вы предпочитаете еще более надежный вариант, то сначала скажите: «Вообще-то это два отдельных вопроса», – а затем задайте себе эти два вопроса и ответьте на них. Честно и бесстрашно.
Секретарь Кабинета вытер носовым платком свои вспотевшие ладошки и нервно заметил:
– Их ведущий упомянул, что, судя по предварительным опросам, многим слушателям хотелось бы услышать, почему в моих руках сконцентрировано так много власти.
– Многим слушателям? – Я с трудом попытался удержаться от улыбки. – Мало кто из избирателей вряд ли даже слышал о вас, Хамфри.
Мое совершенно справедливое замечание его явно не вдохновило.
– Может, они имели в виду многих слушателей канала «Радио 3»? – предположил Бернард.
– Нет, Бернард, это терминологическая путаница, – возразил я. – Но если этот вопрос все-таки прозвучит в эфире, то каким, по-вашему, должен быть ответ?
– Назовите хотя бы шесть из них, господин премьер-министр, – не задумываясь, ответил мой главный личный секретарь.
Что ж, неплохой, совсем неплохой ученик. Я одобрительно закивал головой.
– Точно! Тут-то вы его и поймали! Потому что больше двух ему никогда не придет в голову.
На лице секретаря Кабинета наконец-то появилось нечто вроде улыбки. Впервые за все это время.
– Понятно, господин премьер-министр, понятно. – Он повернулся к Бернарду. – Интересно, а откуда вам это известно?
– В свое время, после моего… э-э-э… не совсем удачного общения с репортерами (помните, когда я в конце августа неосторожно оговорился, что в вопросах сохранения гостайны наш ПМ «выше закона»?), мне преподали несколько весьма полезных уроков.
– Ах, вон оно как, – глубокомысленно заметил Хамфри и снова повернулся ко мне. – Господин премьер-министр, у вас случайно не найдется парочки полезных советов и для меня?
Я вопросительно посмотрел на своего главного личного секретаря.
– Да-да, конечно же, – с готовностью согласился он. – Для начала придеритесь к любому слову и поставьте его под сомнение. Ну, допустим: « Нередко? И как прикажете понимать это ваше нередко ?». Или подвергните сомнению компетентность самого интервьюера: «Судя по всему, вы не очень знакомы с соответствующими материалами Белой книги». Или, что еще проще, ответьте вопросом на вопрос: «А знаете, это очень хороший вопрос. Но позвольте и мне в свою очередь спросить вас: когда лично вы в последний раз бывали в Центре по регистрации автотранспорта в Свонси?». Ну, а уж если дела пойдут совсем плохо, всегда можно сослаться на соображения, связанные с безопасностью, и не отвечать на каверзный вопрос.
– Что ж, неплохо, Бернард, совсем неплохо, – похвалил я его. – Далеко пойдете…
Тут Хамфри в голову пришла еще одна, причем, похоже, совершенно другая мысль.
– Кстати, господин премьер-министр, боюсь, мне скоро придется предстать перед членами комитета палаты, чтобы ответить на их вопросы в отношении предполагаемого прослушивания известного вам депутата Хью Галифакса.
Да, мне это было уже известно. От Бернарда.
– Вам там придется просто подтвердить то, что я тогда сказал в палате.
Он изобразил полное непонимание.
– То есть солгать?
Я пожал плечами.
– Никто все равно не узнает.
– Какую же запутанную паутину мы плетем, о боже!
Как же велеречиво-запутанны его слова! Иногда, чтобы понять, надо сначала все это расплести.
– Да будет вам, Хамфри! – одернул я его. – Не все же так плохо!
На его лице появилось выражение обиженного мальчика из церковного хора: «Почему это я, а не он?»
– Простите, господин премьер-министр, но секретарю Кабинета не пристало лгать.
– Но, Хамфри! – Я с ужасом понял, что в моем тоне превалируют умоляющие нотки. – Поймите, если секретарь Кабинета не подтвердит мои слова, то все будет выглядеть так, будто лжет премьер-министр. То есть я!
Он молча поджал губы. И, похоже, собирался молчать и дальше, поскольку не считал происходящее своей проблемой. Я вышел из себя.
– Хамфри! Не забывайте о чувстве долга!
– О чувстве долга перед истиной, господин премьер-министр, – высокопарно заметил он. – Перед истиной и только перед ней одной!
Я вскочил со стула и раздраженно зашагал по кабинету.
– Но… – Однако нужные слова, как назло, выскочили из головы. – Но… вы не можете вот так просто прийти туда и… и сдать меня всей этой чертовой прессе и оппозиции! Причем в ситуации, когда лично я, собственно, ни в чем не виноват. Хамфри, вы должны быть на моей стороне. Нет-нет, вы просто обязаны!
Он упорно продолжал молчать, всячески избегая смотреть в мою сторону. Затем все-таки не выдержал:
– Господин премьер-министр, надеюсь, вы понимаете, что это далеко не так просто, как может показаться.
Совершенно неприемлемая реакция на серьезнейшую проблему! Ничего не поделаешь, пришлось призвать секретаря Кабинета к порядку.
– Хамфри, вы вынуждаете меня приказать вам официально подтвердить там все то, что я сказал членам палаты.
– Очень хорошо, господин премьер-министр, – не моргнув глазом, вместо ответа дерзко заявил он. – Я официально заявлю им, что вы приказали мне официально подтвердить все то, что сказали членам палаты.
Но ведь это же совсем не то, что я имел в виду!
– Хамфри, я приказываю вам не говорить им, что я вам приказал.
Он был неумолим.
– Тогда мне придется сказать им, что вы приказали мне не говорить им, что вы мне приказали…
Я бросил на него испепеляющий взгляд. Он его будто не заметил. Сохранял свое обычное ледяное величие.
– Простите, господин премьер-министр, но оказаться замешанным в недостойном сокрытии истины мне, как секретарю Кабинета Ее Величества, совсем не к лицу.
Вероломный и подлый мерзавец!

(Из Номера 10 на Даунинг-стрит сэр Хамфри сразу же направился в Дом радиовещания, где дал свое первое в жизни радиоинтервью. Его единственную копию нам посчастливилось найти не в самом «Би-би-си», а в личном архиве сэра Хамфри Эплби. – Ред.)

Сэр Хамфри: Хотя система управления Британии неизбежно требует наличия определенного элемента взаимной ответственности между законодателями, с одной стороны, и управленцами, с другой, точное распределение обязанностей от причины к следствию или от промежуточной стадии к конечному исполнению в любом достаточно конкретном примере инвариантно настолько сложно и неоднозначно, что, в конечном итоге, становится бессмысленным, если не сказать безответственным.

(Судя по всему, сэр Хамфри так и не смог выразить свою мысль ни просто, ни достаточно интересно, как, в общем-то весьма разумно, советовал ему Хэкер. – Ред.)

Интервьюер: Благодарю вас. И все-таки, не могли бы вы рассказать несколько поточнее или хотя бы дать достаточно конкретный пример того, насколько государственная служба принимает на себя ответственность за существующий уровень безработицы?
Сэр Хамфри: Безработицы? Так вот, собственно говоря, безработица – это единое определение, неправомерно применяемое средствами массовых коммуникаций в отношении широкого спектра самых различных социально-экономических явлений, политически наиболее значимым проявлением которого, безусловно, можно считать…
Интервьюер (перебивает): И все-таки, если уж быть более точным, то в какой степени…
Сэр Хамфри: Простите,… безусловно, можно с уверенностью считать, что частотность соответствующих обращений, еженедельно регистрируемых в общенациональном центре занятости, в настоящее время выше того, что традиционно принято считать исторически приемлемым уровнем. Однако даже само выделение составляющих причин, не говоря уж об определении степени ответственности за таковые, является задачей настолько сложной и по-своему в высшей степени тонкой, что ее вряд ли можно втиснуть в довольно узкие рамки такой популярной радиопрограммы, как, например, ваша.

(Замечание сэра Хамфри, что данную программу канала «Радио 3» можно считать популярной, предполагает его знакомство с соответствующей рейтинговой статистикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95