В конце концов ее прибило к берегам Южной Америки.
В ней нашли только двух полуживых пассажиров. Они рассказали, что все остальные погибли от голода и жажды. Когда умерли последние трое, эти еще остававшиеся в живых были так слабы, что не могли выбросить трупы за борт. Так шлюпка и носилась по волнам с двумя умирающими и тремя умершими.
На глазах Тани показались слезы, она быстро отвернулась.
– А шлюпки номер два и номер шесть? – спросил Петров. – О них ничего не слышно?
– Ровно ничего. Я думаю, их больше нет.
Все, склонив головы, замолчали, отдавая дань памяти погибших спутников по «Диане».
Долгожданное судно все еще не появлялось. Невольные пленники острова Девы все чаще нервничали, томились.
В конце февраля Петров отправил в Лондон телеграмму с просьбой сообщить, когда примерно можно ожидать эвакуации с острова. Через два дня от советского посла в Англии пришел ответ: «Перспективы вашей эвакуации проясняются. Делаю все возможное для ее ускорения. Проявите терпение».
За телеграммой последовал новый денежный перевод. Прошел еще месяц, но о желанном судне ничего не было слышно. Петровы и Потапов волновались. Ведь там, в большом мире, идет жестокая борьба за будущее человечества, каждый из них должен занять место на линии огня. Особенно нервничала Таня. Она настойчиво просила Степана снова телеграфировать послу. Но не успел он сделать это, как пришло еще одно сообщение: «Ваше пребывание на острове Девы близится к концу. Не теряйте выдержки».
Советские путешественники воспрянули духом, но все-таки оставалось загадкой, сколько еще времени им придется провести на острове. И что там происходит, в далеком и туманном Лондоне? Кто и как решает там их вопрос?
А там, в Лондоне, происходило вот что. Когда в разговоре с товарищем министра иностранных дел советский посол коснулся вопроса об эвакуации трех его соотечественников с острова Девы, он получил от своего собеседника любезный ответ:
– Да-да, конечно, мы сделаем все возможное…
Про себя, однако, товарищ министра подумал: «У нас и без того хлопот полон рот, а тут еще возиться с этими тремя русскими. Удивляюсь бестактности большевиков!»
Товарищ министра отнесся к просьбе советского посла настолько невнимательно, что даже не упомянул о ней в официальной записи беседы, которую он составил в соответствии с дипломатическими правилами.
Предвидя возможность такого отношения, посол несколько дней спустя отправил в английское министерство иностранных дел специальную ноту, в которой, «свидетельствуя свое почтение министру иностранных дел», излагал историю злоключений советских людей и настойчиво просил принять срочные меры для вывоза их с острова Девы. Нота попала к товарищу министра иностранных дел, он поморщился и распорядился переслать ее копию в адмиралтейство с сопроводительным письмом, в котором выражалась надежда, что адмиралтейство, «в соответствии со своими возможностями», примет необходимые меры. Советскому же послу был послан краткий ответ, в котором сообщалось, что его нота получена и «ей уделяется внимание».
Начальник одного из отделов адмиралтейства, к которому попала бумага министерства иностранных дел, уголком глаза пробежал ее содержание и, увидев, что она подписана не министром и не товарищем министра, а всего лишь заместителем заведующего одного из департаментов министерства, решил, что дело не срочное, и сунул бумагу в папку, на которой крупными буквами было написано: «По мере возможности».
Так прошло около месяца. В начале февраля посол при очередной встрече с министром иностранных дел снова напомнил ему о людях на острове Девы. Это случилось сразу после капитуляции армии Паулюса под Сталинградом. В создавшейся обстановке министр иностранных дел считал необходимым проявить интерес к судьбе трех русских и обещал лично вмешаться в это дело. После ухода советского посла он позвонил начальнику морского штаба и, кратко информировав его о существе вопроса, прибавил:
– Вы, конечно, понимаете наше щекотливое положение… Сейчас, когда русские одержали такую блестящую победу на Волге, надо быть к ним внимательными.
– Да-да, – недовольно отозвался начальник штаба, – я вполне понимаю ваше положение… Но вы поймите и мое: немецкие подводные лодки и бомбардировщики свирепствуют, потребности в тоннаже громадны, судов не хватает, а остров Девы лежит так далеко от всех главных линий коммуникаций…
После этого разговора сложные колесики английского бюрократического аппарата стали медленно двигаться, и, наконец, в середине февраля товарищ министра иностранных дел уведомил советского посла, что эвакуация советских граждан с острова Девы «состоится в ближайшем будущем».
Именно это письмо и дало советскому послу основание телеграфировать Петрову, что «перспективы эвакуации проясняются». Однако судно, которому адмиралтейство предписало попутно зайти на остров, было торпедировано германской подводной лодкой, и план эвакуации сорвался. Надо было придумать что-то другое. Неизвестно, сколько времени потребовалось бы на это адмиралтейству, если бы неожиданно в игру не вошел новый и существенный фактор.
…Чем дальше затягивалось пребывание советских людей на острове Девы, тем более затруднительным становилось положение его начальника. Уже выступление Петрова перед школьниками было для мистера Липера серьезной неприятностью. Еще больше тревог и огорчений доставила ему медицинская практика Тани. Но, когда Потапов взялся за восстановление пиратской мельницы и успешно это осуществил, мистер Липер окончательно растерялся. И он решил посоветоваться с Драйденом и генералом Блимпом. Все-таки это люди высокого положения!
Однажды после обеда, когда они остались втроем, мистер Липер изложил перед своими гостями сущность возникших затруднений.
– Формально я не могу ни на что пожаловаться, – говорил начальник острова. – Они ведут себя строго лояльно в отношении наших законов. Господин Петров выступал в школе с моей санкции, мадам Петрова лечит туземцев также с моего разрешения, господин Потапов руководил работами, которые относятся к компетенции самой туземной общины. Сами по себе действия этих лиц едва ли могут вызывать какие-либо возражения. Ну, кто может возражать, в самом деле, против того, что мадам Петрова оказывает медицинскую помощь туземным женщинам? Это, так сказать, дело гуманности, филантропии. Все как будто бы в порядке. А вместе с тем все не в порядке… Весь дух их действий несовместим с установленными традициями…
Мистер Липер недоуменно развел своими короткими ручками, и, так как его собеседники сохраняли молчание, он счел своим долгом разъяснить:
– М-да… За последние два-три месяца настроение туземцев изменилось. Война вызвала у них разные ненужные мысли, а пребывание на острове большевиков еще больше развратило их скудные умы… Могу вас заверить, что среди туземцев сейчас идут неприятные разговоры, очень неприятные разговоры!
– Так зачем же вы, сэр, э… э… проявляли излишний либерализм? – заговорил, наконец, генерал Блимп. – Зачем вы, сэр… э… э… разрешили господину Петрову выступать? Зачем вы позволили… э… э… мадам Петровой практиковать?
– Ну как я мог им это не разрешить? – извиняющимся тоном отвечал мистер Липер. – Если бы я так поступил, туземцы взволновались бы, и опять-таки начались бы разные неприятные разговоры. К тому же мы не можем забывать, что эти господа прибыли из союзной страны…
Тут мистер Липер совсем сбился и замолчал. То обстоятельство, что столь почтенное лицо, как генерал Блимп, осудило его действия, сильно расстроило начальника острова. Но в разговор вступил Драйден.
– А я думаю, – медленно сказал он, – что наш хозяин не мог действовать иначе, чем он действовал.
Генерал Блимп недовольно засопел, а мистер Липер приободрился.
– При всем моем уважении к вашим боевым талантам, сэр, – продолжал Драйден, адресуясь к генералу Блимпу, – я все-таки позволю себе заметить, что на поле битвы и на поле политики действуют разные правила игры. Запретить было бы очень просто, но едва ли благоразумно. Начальник острова прав, указывая, что это только раздражило бы туземцев, а сверх того – обидело бы наших союзников. Наша страна находится сейчас в чертовски сложном положении и вынуждена пускать в ход чертовски сложные маневры. Имейте это в виду, генерал!

– Вот-вот! И я то же самое чувствую! – радостно воскликнул мистер Липер.
Генерал Блимп сердито посмотрел на Драйдена и сказал:
– Вы преувеличиваете наши трудности, сэр! К тому же мне непонятно, сэр… э… э… что же вы предлагаете, сэр… в отношении этих большевиков?
– Что я предлагаю? – оживился Драйден. – Я предлагаю прежде всего не вспоминать прошлого. Это – пролитое молоко. Что сделано, того не воротишь. А затем я предлагаю… помочь большевикам поскорее уехать с острова Девы!
– Вполне согласен! – радостно откликнулся мистер Липер. – Я и сам уже думал об этом.
– Да, это будет наилучший выход, – пояснил Драйден. – Большевики уедут, и все трудности нашего хозяина останутся позади. Да и нам с вами, генерал… – Драйден сделал легкий поклон в сторону Блимпа, – нам это тоже будет выгодно. Мы что-то уж слишком засиделись на этом прекрасном, но все-таки слишком отдаленном острове.
В результате «военного совета трех» в Лондон полетели многочисленные телеграммы. Драйден апеллировал к своим друзьям в военном кабинете. Изображая в самых мрачных красках злоключения, пережитые им с момента отплытия из Кейптауна, он просил облегчить ему возвращение в Англию. Генерал Блимп, подчеркивая свое желание быть полезным родине в строю, телеграфировал о том же военному министру. А мистер Липер забросал колониальное ведомство письмами о своих трудностях и настаивал на скорейшей эвакуации «опасных русских коммунистов», как на единственном средстве сохранить на острове Девы «основы цивилизации и порядка».
Этот нажим, странным образом совпадавший с требованием советского посла в Лондоне, возымел свое действие: колесики английского бюрократического аппарата начали двигаться быстрее.
В конце апреля наступила осень Южного полушария. Урожай был снят, и, следуя традиции, островитяне собрались на большой народный праздник.
На широкий луг возле мельницы пришел весь поселок. Дома остались только больные. Все уселись в круг. Женщины были в венках, мужчины – с трубками в зубах.
По звуку бубна начались танцы. Сначала группа юношей в легких набедренных повязках исполнила сложную пляску. Ее темп все ускорялся, и в конце концов танец превратился в бурю движений.
Внезапно раздался глухой удар большого барабана. Все пляшущие мгновенно застыли в тех позах, в каких застал их этот сигнал.
Потом закружились в хороводе девушки. С цветами в волосах и звенящими украшениями на руках и ногах, они плавно двигались в хороводе, который то распадался на отдельные кольца, то вновь превращался в сплошной круг, то извивался змеей, то вытягивался в две линии. Во время пляски девушки перебрасывались венками из цветов и колосьев. И опять по глухому удару большого барабана танцующие мгновенно замерли.
За плясками пошли песни. Пели все – мужчины, женщины, дети. Звучали протяжные, гортанные, ритмические напевы. Было в этих красивых мелодиях что-то глубокое, за душу хватающее.
В прежние годы белые обычно не присутствовали на празднике урожая. Но сегодня их собралось много: здесь были Максвелл, Мандер, Шафер, Наттинг, Мэри и Карло Таволато, несколько офицеров и матросов с капитанской шлюпки. В полном составе явились негры с «Дианы» во главе с Мако. Сюда пришли и представители английской администрации на острове. Даже Драйден и Ванболен приехали в коляске.
Петровым и Потапову туземцы отвели почетные места – рядом со старшинами.
Когда веселье достигло высшей точки, Майя, славившаяся в поселке как плясунья и певица, подбежала к Тане и стала просить ее:
– Покажите нам, как танцуют русские!
Просьбу поддержали Окано, старейшины, молодежь… Отказаться было трудно. Таня кивнула Александру Ильичу, и оба они вышли в круг.
– Что ж, спляшем «русскую»? – полувопросительно сказал Потапов.
И впервые под этим небом, на далеком острове, затерянном в просторах Атлантики, впервые перед этими бронзовыми людьми, до сих пор не подозревавшими даже о существовании Советской страны, русские люди сплясали «русскую».
Когда танец окончился, со всех сторон послышалось:
– Хорошо! Весело!
Женщины подбрасывали кверху цветы, дети восторженно кричали, прыгали и пытались повторить то, что видели.
Драйден, с презрительной улыбкой наблюдавший эту сцену, обернулся к Ванболену и, кивнув в сторону Тани, сквозь зубы процедил:
– Какая недостойная демагогия!
Всеобщее веселье нарушил темнокожий мальчишка. Запыхавшись, дико вращая глазами и размахивая руками, он ворвался в круг и что есть силы закричал:
– Пароход!
Точно ветер пронесся по толпе. Все обернулись.
На широкой глади океана виднелся корпус большого судна, направляющегося к острову. Черный столб дыма поднимался из его высокой трубы.
Прибытие парохода в жизни острова было великим событием, особенно с тех пор как началась война.
На берегу собралась огромная толпа. Отдельной небольшой группой стояли белые: начальник острова с супругой, чиновники и служащие местной английской администрации с женами и детьми. Ведь в Лондон отбывали такие видные лица, как банкир Драйден, генерал Блимп, миллионер Ванболен!
Пароход «Мальта» был грузовым судном водоизмещением в 5000 тонн. Он шел с хлебом из Аргентины в Англию. Для маленькой гавани острова пароход был слишком велик, и он стал на рейде в миле от берега. Пассажиров доставляли к борту «Мальты» на шлюпках.
Первым рейсом отправились Драйден и другие важные персоны. Мистер Липер и его супруга крепко жали отъезжающим особам руки и желали счастливого пути. Другие белые, всех рангов и положений, выражали свои чувства словами, жестами и поклонами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52