Петр смотрел на него, уже тронутого сединой, а видел прежнего, разбитного весельчака Алексашку. Тотчас забыв о многочисленных его проступках, вспоминая только заслуги, наложил на него лишь очередной денежный штраф.
Да, так… Спасение было только в смерти царя Петра, что и сбылось.
– Фу-у… – отдувался Меншиков, сидя в царском дворце за поминальным обедом и чувствуя свалившуюся с плеч будто бы непомерную тяжесть. Теперь он, распрямившись, мог легко и полной грудью дышать. Никакой опасности больше нет. При Екатерине он станет еще сильнее, чем был при Петре.
Президентство в Военной коллегии ему уже возвращено, и он хотел теперь как можно скорее прекратить всякое следствие по прежним его злоупотреблениям, потребовав всенародного объявления о снятии денежных штрафов, к которым приговаривали его за разные неблаговидности по нарушению казенного интереса.
VI
Хотя и новомодным столичным городом значился Петербург, разбросанный по многим островкам, но с великой радостью променяли бы градожители многие столичные новшества на стародавнее житье-бытье.
Теперь, после смерти царя Петра за приверженность к старине, может, шибко карать не станут, – вот бы и передых в жизни был. Муторно проводить людям дни словно в нескончаемом половодье. Только успевай веслом огребаться – все вода да вода. Хорошо еще, что не довелось покойному государю все свои задумки в дело пустить, а то ведь намеревался он улицы на Васильевском острову водой залить наподобие венецейских сделать, чтобы по ним на лодках-гондолах плавать. А к чему такое? Зачем? Будто ему вокруг воды было мало и для ради того хотел еще улицы заливать. Сухопутный адмирал-генерал граф Федор Матвеевич Апраксин, утомившись поспевать во всем за своим (покойным теперь) царственным свояком, остановился отдышаться на жизненном перепутье и не решался, что делать дальше: продолжать ли путь, предназначенный царем Петром, или отрешиться теперь от него и обратиться вспять к памятно-привычному складу прежних неторопливых дел. Может, из Петербурга-то насовсем в град Москву возвернуться?..
Многие именитые господа дворяне уже одумались, обратились лицом к старине, а тыльной частью ко всему новомодному. Пускай останутся недостроенными каменные дома, вытянувшиеся во фрунт по улице, а на их задворках можно по стародавнему образцу поставить жилье на омшаниках. Снизу от крыльца вела бы в верхние сени длинная наружная лестница, а самые жилые покои состояли бы из двух горниц, отделенных малыми внутренними сенями. Одна горница для жизни хозяйской семьи в летнюю пору, другая – в зимнюю. Там и кухня с топкой хотя бы даже по-черному, а прислужливая челядь – в клетях да в подклетьях. Ничего, живали так испокон веков. Где кучней, там теплей.
А то размахнулись было на новоманерные комнатные анфилады, на залы да будуары, где в зимнюю стужу только волков морозить. Нешто можно такое подворье до теплости натопить! Пускай уж светлейший князь Меншиков в палатах таких прохлаждается, поскольку возвел высоченную домовую махину на Васильевском острову близко самой реки Невы. Он по иноземным городам много чего навидался, и ему привычно роскошествовать во дворцах, пускай и здесь так живет, на то его воля. Он не посовестился даже того, что его дворец намного преэосходит жилье императорское как по величине, так и по богатому убранству покоев. Заплутаешься и не обойдешь все меншиковские апартаменты, блистающие золотом да серебром, украшенные статуями, живописными картинами, златоткаными драпировками, изысканной мебелью.
До этого у светлейшего стоял так называемый Посольский дворец. Всяких иноземных посланников и гостей где царю Петру принимать? У Александра Данилыча, а никак не в своем приземистом катухе. А уж как только не предлагали царю выдумщики архитекторы – и с колоннами, и с портиками, и с мраморной самоцветной облицовкой царский дворец возвести, и внутри тоже со всем роскошеством анфиладные апартаменты с высокими изукрашенными потолками построить, а царь приказал поставить себе низкорослый домишко с двумя небольшими покоями, прихожей и кухней. Только и удалось архитектору по-новомодному, как бы в голландском виде, выкрасить под кирпич наружные стены да на крытой гонтом крыше некоторые украшения сделать: поставить посредине деревянную мортиру, а по углам – якобы пылающие, но тоже деревянные, раскрашенные бомбы. Против такого царь Петр не стал возражать. Почти половину своей петербургской жизни он в том неприметном домишке провел. Это уж потом, по настоянию императрицы Екатерины, в углу Летнего сада был поставлен Летний дворец, а в самые последние годы – Зимний, где и жизнь свою царь скончал. А у светлейшего князя – диво дивное, чудо чудное возвышалось на Невской набережной.
Небывалый по высоте дворец в четыре этажа стоял под редкостной кровлей с крутым переломом, а его стены снаружи и изнутри украшены княжескими коронами и гербами. Начиная с парадной лестницы, роспись стен была «на вид мрамора», а на лестничной площадке – кованые решетки с переплетенными вензелями имен Петра и Александра. На стене в первой зале – красочный портрет молодого царя Петра, а на соседней стене – портрет Меншикова, изображенного во время битвы при Калише, с которой началась его беспримерная воинская слава, и олицетворял то геройское его возвышение вздыбившийся конь с восседавшим на нем князем, а музыканты трубили ему великую почесть.
Примечательной была в смежной зале гравюра, изображавшая застолье и сидевшего с бокалом в руке царя, а князь Меншиков, склонившийся в глубоком поклоне, представляет ему молодую особу, в которой угадывалась Екатерина, и в пояснительной надписи сообщалось: «Верноподданный уступает возлюбленному государю самое драгоценное из всего, что имеет».
С лепных розеток на потолке свисали чугунные паникадила, а в углах залы были украшенные лепкой камины. Беда только, что они плохо обогревали сырые каменные помещения. Главным украшением стен во всех комнатах меншиковского дворца были до того еще не виданные в России изразцовые плитки, на которых глазурью нанесены белые с синим рисунки. Такие плитки изготовлялись в голландском городе Дельфте и оттуда доставлены в Петербург для дворца светлейшего князя. Во всю высоту – от пола до потолка – покрывали они внутренние дворцовые стены, и, разглядывая их, можно было как бы путешествовать по Голландии. На каждом изразце своя, нигде не повторяющаяся картинка. Вот собравшиеся пересмешницы, голландские женки, уперев руки в боки, готовы заливисто рассмеяться; на других плитках – шкиперы, плотники и иные корабельщики, рыбаки. А вон – торговки в белых чепцах и передниках предлагают полакомиться разной снедью; работные люди плетут сети, латают паруса, переносят груз в корабельный трюм, орудуют топором на верфи. Крытые черепицей дома, кирхи, корабли, мосты, воды в каналах и озерах, пенистые морские прибои, взлетевшие чайки, бакланы. И словно от всех этих видов морской свежестью веяло.
А вот на узорчатых изразцах распустились всех видов цветы, какие только цветут на голландской земле. А еще – вперемежку с изразцами – картины: «Праздник на воде» художника Якоба Старка, – изображено увеселение царя Петра и его подручного Александра Меншикова во время их пребывания в Голландии в давнем 1697 году. Тут же и «Бурное море с парусниками» – картина, изображавшая морской рейд в Амстердаме.
Всего во дворце более сотни комнат, отделанных и обставленных с невиданной роскошью и затейливостью. С лестничной площадки дверь вела в прихожую, из нее – в парадную приемную, потом была предспальня, за ней – спальня, и самая любимая хозяином – Ореховая комната, служившая как бы кабинетом и гостиной. Это – на половине самого светлейшего князя.
Многолюдно было во дворце по торжественным дням, когда разных чинов и званий, большие и малые вельможные люди торопились явиться, чтобы поздравить князя. В подражание царю Петру, любил иной раз Александр Данилыч сразиться с кем-нибудь в шахматы, и рассудительный партнер никак не считал возможным для себя обыгрывать светлейшего и тем самым задевать его тщеславие да как непременное следствие такого опрометчивого поступка испытывать потом на себе его неприязнь. Лучше сделать вид, будто допустил неверный ход, на что князь великодушно и снисходительно посмеется. Ну, и хорошо, коли так.
Из Ореховой комнаты с ее пятью окнами во все стороны, как с командного мостика корабля, виднелись Нева, Адмиралтейство, Петропавловская крепость и Галерная гавань с выходом в Финский залив. Бывая в гостях у светлейшего, императрица Екатерина любила проводить время именно в этой комнате, обставленной несравненно богаче, нежели у нее во дворце.
Обтянутые узорчатой кожей стулья по новомодному голландскому образцу, диваны да кресла с пружинными сиденьями, длинный дубовый стол с наборной из дорогих древесных пород столешницей, – все было новизной, заменявшей прежние скамьи по пристенью да столы на скрещенных козлах, все еще стоявшие во многих богатых домах. Прежние сундуки, служившие хранилищами меховой и другой рухляди, заменялись у Меншикова невиданными прежде комодами да гардеробами, кои украшались высокими вазами с расписанными на них сказочной красы птицами, как подобает то по восточному образцу. А в свободном уголке притулилась на виду у всех трость, собственноручно сделанная царем Петром по его царской выдумке, украшенная крупными изумрудами и алмазами с изображенным на ней княжеским гербом Меншикова. Больших денег стоила эта трость и подарена была царем своему любимцу после одержанной им калишской победы.
Но все же и от старины еще не так просто было отрешиться, а потому в цокольном этаже дворца размещались кладовые, чуланы, винные да пивные погреба и другие хранилища разных припасов, а в первом этаже – мастерские, большая и малая кухни, помещения для дворцовой стражи.
У царя Петра имелась токарная, ну и у Меншикова был токарный станок, а при нем умелец Филимон Архипов, как у царя – Андрей Нартов. Много было прислуги и другой дворцовой челяди. Только караульных солдат и капралов почти сто человек, да еще – матросы-гребцы, денщики, писцы и другие подручные. Обретались при дворце певчие, музыканты, повара, квасники и пирожники, собственные живописцы, умельцы резать по дереву и другие работные люди. Дворцовые службы тянулись на целый квартал.
В дни торжеств во дворце гремел княжеский оркестр. Застольные «виваты» сопровождались пушечной пальбой. Гостей встречали и обслуживали сотни вышколенных и разодетых в богатые ливреи слуг. Ни у кого в Петербурге не было таких застолий, как у Меншикова. Бывало, что по два, по три раза в день накрывали столы. Сменялись залитые вином камчатые скатерти, серебряные и хрустальные блюда, вместо саксонского сервиза выставлялся богатейший английский, и сверкали дорогие кубки из разноцветного стекла.
Царь гордился своим Летним садом, но нисколько не хуже был в голландско-французском стиле регулярных парков, занимавший почти десять десятин земли, примыкавший к дворцу меншиковский сад с оранжереями и птичниками, зверинцем для охоты и другими увеселениями. Были в саду и крытые аллеи, подобные длиннющим зеленым залам, были и лабиринты, фонтаны и статуи. Городской Летний сад – общедоступный для всех градожителей, а у Меншикова – его собственный.
Никто из самой высокой петербургской знати не имел таких богатейших экипажей и прекрасных породистых лошадей, как светлейший князь. Тщеславие не позволяло ему довольствоваться иным выездом.
Не было моста через Неву, и ее следовало переплывать на лодке. Против меншиковского дворца покачивалась на воде деревянная, раскрашенная под кирпич пристань. К ней приставали лодки, гондолы, баркасы с княжескими гостями; от той пристани отчаливал и сам светлейший князь, направляясь на Адмиралтейский остров. Большая гондола, украшенная искусной резьбой, имела вызолоченную каюту, обитую по сиденьям зеленым бархатом. Двенадцать, а иной раз двадцать четыре гребца ждали княжеского сигнала, чтобы дружно взмахнуть веслами. А на том берегу Невы светлейшего ожидала тоже золоченая, с княжеской короной карета, запряженная шестерней лошадей в малиновой упряжи, окантованной серебром. Впереди кареты шли гайдуки, за ними – в бархатных голубых казакинах, отороченных золотым позументом, – пажи. Два гоф-юнкера княжеского двора сопровождали карету по ее сторонам, и шестеро конных драгун замыкали кортеж.
Ой, и далеко же было царю Петру с его обшарпанной двуколкой до столь пышного меншиковского выезда! Невзрачным был и царский Зимний дворец по сравнению с дворцом светлейшего князя, и выходило все так, что не царь Петр, а его подданный, бывший денщик, жил по-царски.
Под стать изысканному украшению дворца была у светлейшего его супруга княгиня Дарья Михайловна, урожденная Арсеньева, происходившая из старой дворянской семьи. Красивая, дородная, стройная, но, в отличие от ее высокомерного мужа, не было в ней надменности, а потому ее в семье как бы и не замечали. Управительницей всех домашних дел была ее сестра Варвара, малорослая и горбатая старая дева. Она пользовалась большим влиянием у сиятельного деверя и была самым доверенным лицом. Ни супруге, ни детям не полагалось сидеть за обеденным столом князя, и только для Варвары делалось исключение. Княжеские домочадцы не огорчались такой недозволенностью, – вольнее было вести себя без строгого надзора.
Две дочери и сын светлейшего росли в роскоши, которой не знали дети царя Петра. Эта жизнь внушала старшей княжне Марии убеждение в исключительном значении ее отца, в первенстве их дома по сравнению даже с домом царя. Она видела всю петербургскую знать на отцовских приемах, самого государя и его семью, с самого детства привыкла к царским ласкам и милостям, к подобострастному поведению всех царедворцев. И блистательная ее будущность была определена еще четыре года тому назад. В непревзойденном этом петербургском дворце светлейший князь Меншиков торжественно отметил помолвку молодого польского графа Петра Сапеги со своей девятилетней дочерью Марией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39