Он дышит тяжело, как кузнечные мехи, так что даже пугается, что она услышит его тяжелое дыхание. Кровь словно молот бьет в ушные перепонки, и с каждым ударом его голова вздрагивает.
И, словно в подтверждение его страхов, девушка оборачивается и смотрит прямо на него. Он замирает на месте, не смея даже вздохнуть. Смотрит, оцепенев, словно на его глазах воплощается воздушное волшебное существо. Глаза ее огромны и зелены, как полированный нефрит, длинные угольночерные ресницы придают им какуюто таинственность. Широкий лоб, маленький нос и пухлые губы. Это лицо чарует его.
Затем она отворачивается, какимто чудом не заметив его, и он ощущает, как после этого жгучего взгляда его охватывает холод, словно облачко затенило лик солнца.
Теперь она чтото делает впереди себя. Он не видит, и это еще сильнее возбуждает его. Затем совершенно невероятным образом она покачивается впередназад, спуская шаровары на бедра. Теперь она совершенно обнажена.
Она начинает снова поворачиваться, но он больше не может сдерживаться. Снова отступив в тень листвы, яростно срывает с себя одежды. Он весь в поту, веточки цепляются за его рубаху, одежда прилипает к спине и рукам, когда он пытается стянуть ее с себя.
Наконец он готов и, подойдя к проему, бросается туда и прыгает в ручей.
Ручей холоден как лед. Его кожа тут же покрывается пупырышками. Он выныривает, смахивает с лица и глаз воду – но у ручья больше никого нет…
Они вошли в порт Корруньи при ясной погоде и свежем югозападном ветре.
Она была не так величественна, как огромный Шаангсей, повергавший новичка в священное восхищение, но тем не менее Коррунья представляла собой прекрасное зрелище. Из голубой воды выдавались каменные пирсы, в большинстве искусственные. Здесь хватало простора для многочисленных быстроходных джонок – тут их называли лорхами, – которые, как сказал Роха, бороздили далузийские воды при коротких торговых плаваниях.
С севера глубокая лагуна была защищена узким искривленным полуостровом – радушным приютом для усталых путников с более крупных кораблей. Стоя на носу, Мойши насчитал семь трехмачтовых шхун, стоявших на якоре в гавани.
Сам город охватывал порт широким полумесяцем. Маленькие белые домики тянулись вдоль улиц, расходящихся от круглых роскошных площадей; в центре каждой площади обязательно находился прекрасный фонтан или местечко для отдыха в сени деревьев. Над городом почти все время стоял перезвон колоколов с высоких башен тысяч храмов.
Далузийцы не использовали в строительстве обожженного кирпича – наверное, по эстетическим соображениям. Они применяли в украшении внутренних помещений только деревянные панели и разрисованную штукатурку. Почти без исключения все дома в городе были сделаны из чегото вроде сырцового кирпича. Щели тщательно заделывались, чтобы защититься от зимних холодов, затем густо покрывались известью для красоты.
Поначалу дома Корруньи казались им просто бесцветными, а вот одежда жителей, которой те очень гордились, напротив, была очень яркой – и педантично облегающие костюмы мужчин и пышные оборки женских платьев играли всеми цветами радуги.
Лорха медленно подошла бортом к пирсу, с носа и кормы сбросили на причал в руки портовых рабочих швартовы. Мойши, ожидая, пока они причалят, смотрел на Армазона. Он понимал, что нажил себе врага, когда дал боцману в морду на глазах у всей команды. Тут уж ничего не поделаешь. Пока он находится здесь, за этим человеком нужен будет глаз да глаз. Он передал Чиизаи смысл их с Армазоном разговора, но больше на эту тему не распространялся.
Они глухо стукнулись бортом о причал, и Мойши, вернувшись на палубу, сошел с лорхи вместе с Чиизаи. Они стояли, глубоко дыша и привыкая к твердой земле под ногами, когда к ним приблизился Роха.
– Ты, конечно, хочешь пойти в дом СегильясовиОривара, сказал он. – Позволь, я буду твоим провожатым.
– Если ты скажешь, куда нам идти, думаю, мы сами доберемся, – ответил Мойши. – Я бы хотел тебя кое о чем попросить.
– Если смогу, буду рад помочь.
– Вот и хорошо. Я хочу, чтобы ты тут поболтался. Делай то, что обычно делаешь. Хочу узнать, не приходил ли в порт какойнибудь корабль, следующий тем же курсом, что и мы. Это могло быть сегодня рано утром или вчера поздно ночью. Сможешь, как думаешь?
Роха ухмыльнулся, поправил красную повязку на голове. Глаза его сияли.
– Да, пилото.Это легко.
– Не относись к этому слишком легкомысленно, Роха, – предостерег Мойши. – Тот, кого мы преследуем, очень опасен и у него наверняка есть сообщники. Я не хочу подвергать тебя опасности…
– На этот счет не беспокойся, – сказал Роха. – Я смогу о себе позаботиться. Никто ничего не узнает.
– Это касается и Армазона, – подчеркнул Мойши.
Роха фыркнул.
– Уж об этом мне напоминать не надо, пилото.Мы и так недолюбливали друг друга еще задолго до того, как я скорешился с вами.
– Просто будь осторожен.
– Армазон старик. С ним у меня хлопот не будет. Роха пошел было прочь, но Мойши, повинуясь внезапному порыву, схватил его за руку и спросил:
– Ты знаешь чтонибудь о дуэли, на которой был убит сеньор?
Моряк немного подумал, затем пожал плечами:
– Немного, пилото.Сам я ее не видел – я не служил у СегильясовиОривара, но мне рассказывали, что сеньор с самого начала уступал противнику.
– А сеньор был опытным бойцом?
– Еще бы! Но у нас есть такая старинная поговорка: «Превосходство преходяще, ибо совершенству предела нет – всегда найдется ктото получше».
– Очень отрезвляющая мысль, – заметила Чиизаи. Роха был одним из немногих далузийцев, быстро схватывающих всеобщее наречие, с которыми приходилось встречаться Мойши. Они сейчас говорили на нем не только ради Чиизаи, но и для того, чтобы никто их не подслушал в этом людном месте.
– Да уж, – подтвердил Роха. – Очень печальная мысль. Но мы, далузийцы, считаем, что она учит скромности.
– А ты не знаешь, Роха, – спросил Мойши, – это была честная дуэль?
– Все далузийские дуэли, пилото,честны по определению.
– Похоже, что Армазон думает иначе.
– А, Армазон. Не скажу, что меня это удивляет.
– Почему?
– Ну, он любил сеньора, пилото,любил как брата. Но в последний год жизни сеньора коечто выяснилось. Не знаю, что именно, – думаю, никто не знает, – но гдето за четыре сезона до смерти сеньор перестал пользоваться лорхой Армазона, – он обернулся и ткнул пальцем, – вот этой самой. У сеньора большой флот, ты это, конечно же, знаешь, но он все время плавал с Армазоном, пока… – Он пожал плечами. – Знаешь ли, это произошло както вдруг. Очень странно после такой долгой дружбы.
– Они поссорились?
– Если и поссорились, то не на людях. И, уж конечно, Армазон об этом не рассказывал.
– Но как это связано с подозрениями Армазона насчет дуэли?
– А вот как. Сразу после смерти сеньора он очень изменился.
– Это можно понять, если…
– Нетнет. Я не только о его скорби. Он… не знаю, он стал какимто не таким. Те, кто знал его в прежние годы, когда сеньор был жив, прямо не узнают его. Он одержим чувством, которое я ненавижу. Чувством вины. – Он пожал плечами. – Большего не скажу.
Мойши глянул за плечо Рохе на слабо покачивавшуюся лорху.
– Может, мы так никогда этого и не узнаем. Слушай, Роха, мы встретимся вечером. Может, предложишь местечко?
Моряк на мгновение задумался.
– Да. Есть тут неподалеку, за пристанью, рыбачья таверна. Называется «Эль Камбиро». Она находится в конце улицы Калле Кордель, там, где та выходит к морю. – Он прищурился и посмотрел на солнце. – Дай мне времени до полуночи, пилото.Такие дела, как ты понимаешь, второпях не делают. На берегу матросы молчаливы, как камень, – он широко ухмыльнулся, – пока выпивка не развяжет им язык, а?
Им пришлось поблуждать, но в конце концов им показали, где находится Пласа дель Пескиса.
Площадь была вымощена ослепительно белым камнем, сверкающим на солнце, как алмаз. В середине ее была густая оливковая рощица, в тени которой журчал маленький источник. Он был заключен в фонтан из серого камня, крупнозернистого, почти как береговой гранит. Фонтан был сделан в форме широкоплечего мужчины с окладистой курчавой бородой и рыбьим хвостом. У него были глубоко посаженные глаза и дугообразные брови. Волосы его были сделаны из раковинок маленьких рачков. За ним поднимался камень – похоже, он от природы был таким, – напоминавший миниатюрное ущелье, из расщелины которого стремительно текла вода, падая на рыбочеловека. Он весь сверкал каплями воды из этой купели.
– Далузийцы религиозный народ, – сказал Мойши Чиизаи, когда она сделала замечание по поводу статуи, – очень подверженный предрассудкам, народным сказкам и мифам.
– Я слышала от ДайСана о шаангсейской КейИро Де, – сказала она, попрежнему рассматривая миниатюрную скульптуру.
– Да, но я думаю, что ее физическое обличье исчезло, хотя ее дух, без сомнения, никогда не оставит Шаангсей.
– Но время движется по кругу, не так ли? Эти создания, – она показала на статую, – или другие, очень на них похожие, могут однажды вернуться.
– Да уж, – криво усмехнулся Мойши. – Но уж точно, что не в наши времена.
Дома вокруг Пласа дель Пескиса были значительно больше и красивее, чем те, что они видели, идя через город, и это придавало площади некое строгое величие, что было несколько необычно для Корруньи.
Вокруг зеленых деревьев в центре площади был! расставлены тут и там скамейки, украшенные завитками кованого железа. На одной из них сидели два старика, маленьких, с обожженной солнцем кожей, и покуривали, лениво беседуя о чемто на солнцепеке. Оба они были в белых льняных одеждах, элегантных и опрятных, словно явились в собрание. Мойши знал, что белое здесь носили люди старшего поколения.
– Нердонаме, сеньорес. Дон жта ла каса делла сеньора СегильясиОривара?
Оба старичка прекратили беседу, подняли на него глаза, оглядев его снизу доверху. Некоторое время они смотрели на Чиизаи, затем снова вернулись к нему. Один из старичков показал на Мойши костлявым пальцем и сказал чтото своему соседу на далузийском диалекте настолько быстро, что Мойши не успел понять, что именно. Второй коротко, но незлобно рассмеялся, склонил набок голову и устремил взгляд синих, как море, глаз на Мойши.
Старичок, который все еще указывал на Мойши, сказал:
– Ты не далузиец. По крайней мере, по крови. – Он постучал пальцем по своему носу. – Я знаю. – Старик загадочно улыбнулся, обнажив желтоватые от курения щербатые зубы. – Ручаюсь, что ты и в щелку пролезешь. Готов биться об заклад, что пролезешь. – Он ткнул пальцем через плечо. – Вон там твой дом. На дальней стороне плошали. – Он снова усмехнулся. – В жизни не так все просто, а? – Его приятель закивал с мудрым видом, хотя тот говорил с Мойши. – Доброго дня вам, сеньор и сеньора. Удачи.
Мойши кивнул, пробормотал чтото на прощание и вместе с Чиизаи вышел из тени деревьев, пересек прокаленную солнцем площадь, прошел мимо шелестящих олив, стрекотанья цикад, мимо чернокрылых маленьких птичек, перелетающих с дерева на дерево, оставив за спиной фонтан и статую.
Он был в шелковой рубахе цвета морской волны с широкими рукавами и в облегающих темносиних штанах, аккуратно заправленных в высокие коричневые моряцкие сапоги. На боку висел в ножнах меч, за широкий кожаный пояс были небрежно заткнуты его парные кинжалы с медными рукоятями. Чиизаи попрежнему была в кирасе, но теперь на ней были обтягивающие штаны цвета бледной морской пены, также заправленные в сапоги. Поверх доспеха она надела свою стеганую шаангсейскую кофту. Ее двойные мечи в ножнах висели на виду.
Дом СегильясовиОривара, стоявший на северной стороне площади, был огромен. Белый, в два этажа. С левой стороны к нему примыкал еще один дом, но справа он выходил на улицу, ведущую к площади. Вдоль нее росли пышные деревья, и за этой зеленой изгородью Мойши мог увидеть только часть дома, заросшую плющом вплоть до верхнего этажа.
Лесенка из твердого дерева и меди, изгибаясь изящно, как лебединая шея, поднималась к высоким двустворчатым дверям на фасаде дома – деревянным, стянутым бронзовыми полосами. Мойши мог поручиться, что эта бронза некогда долго служила на океанской шхуне, и именно морская соль придала ей зеленоватую патину.
Они поднялись по лесенке, и Мойши постучал и дверь. Маленькие балкончики с чугунными перильцами под окнами первого этажа были устроены так, чтобы на них попадал косой свет.
Двери с гулом отворились внутрь. Два невысоких темноволосых далузийца в черных хлопковых робах придерживали створки, но стоявший прямо передними третий был вовсе не далузийцем. Он был высок выше даже, чем Мойши, так что Чиизаи по сравнению с ним казалась вообще крошечной, но для своего роста он был слишком худ. Изможденное лицо было вообще без волос, за исключением жидких черных усиков, жалко свисавших по обе стороны рта. Темные миндалевидные глаза, желтоватая кожа. Высокий лоб его яйцевидной головы выдавался над узкой переносицей.
Этот явно из Шаангсея, подумал Мойши.
– Да? – на безупречном далузийском спросил он. – Что вам угодно?
Не самый радушный прием, подумал Мойши. Человек был одет подалузийски в штаны с высокой талией и свободную рубаху, перехваченную узким плетенным из шнурков поясом, одежда была светложелтого цвета. Если он и был вооружен, то очень хорошо это скрывал.
– Мы хотели бы поговорить с сеньорой СегильясиОривара, – сказал Мойши.
– Боюсь, сеньор, что это невозможно. Сеньора не принимает гостей.
– Тем не менее я уверен, что сеньора пожелает с нами встретиться. Мы прибыли в Коррунью на ее собственной лорхе и привезли вести о ее дочери.
Чтото мелькнуло в темных миндалевидных глазах, и человек склонил голову.
– Следуйте за мной, пожалуйста. Я доложу сеньоре.
Двери закрылись у них за спиной. Они вошли в короткий вестибюль и, пройдя под аркой, забранной цветным стеклом, вошли в главный зал дома. Он был высотой в два этажа, перекрыт сводом почти как собор, обшит панелями орехового дерева, и на равных расстояниях по стенам висели гобелены с изображением моря и его обитателей – морских львов, дельфинов и китов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36