И еще увидела Лиразель дозорных, поднявших к губам рога, на которых играли яркие краски рассвета, и это было ясным доказательством величайшего триумфа ее отца, сумевшего при помощи сокровенного искусства приманить из невообразимой дали утреннюю зарю, призвать только для того, чтобы умиротворить дух дочери, потрафить ее капризам и отвлечь от мечтаний о Земле. Лиразель видела лужайки, на которых веками праздно дремало Время, не засушившее ни одного цветка из тех, что их обрамляли. Новая заря, рассеивая томные краски Страны Эльфов, вставала над любимыми ею лужайками и пришлась Лиразели по душе, так как с ее приходом они обрели красоту, какой не знали до тех пор, пока рассвет не совершил свое дальнее путешествие, чтобы смешаться с сумерками зачарованной земли. Так прежде горели, сверкали и серебрились над лужайками лишь легендарные шпили и башни дворца, о котором может рассказать только песня.
Король эльфов оторвал свой взгляд от этой ослепительной красоты и взглянул в лицо дочери, надеясь увидеть радостное удивление, с каким она станет озирать свой сияющий дом. Он надеялся, что все ее мысли отвратятся от полей, где властвуют старость и смерть и где — увы! — они все это время блуждали. Глаза Лиразели, ради которых он заставил рассвет отклониться от предначертанного природой пути, были обращены к Эльфийским горам, с которыми они удивительно сочетались своей голубизной и таинственностью, и все же в их магических глубинах, в которые пытливо заглянул король, он увидел все ту же затаенную мысль о Земле!
Мысль о Земле… И это несмотря на то, что он взмахнул рукой и, использовав свое могущество, начертал в воздухе таинственный знак, призывающий в Страну Эльфов чудо, которое должно бы доставить Лиразели удовольствие и радость от встречи с родным домом! Все его владения ликовали при встрече с этим волшебством, и даже дозорные на поднебесных наблюдательных площадках протрубили свои странные сигналы, и все чудища, насекомые, птицы и цветы — все радовались новой радостью, и только здесь, в сердце зачарованного края, его дочь сидела и грустила по чужим полям.
Если бы король показал Лиразели какое-нибудь другое чудо вместо рассвета, он, может быть, и сумел бы вернуть домой ее мысли, однако, вызвав в Страну Эльфов эту экзотическую красоту и позволив ей смешаться с древним очарованием волшебной земли, он только сильней пробудил в дочери воспоминания об утрах, встающих над неизвестными ему полями, где Лиразель в своем воображении играла с маленьким Орионом и где среди английских трав росли наши английские, не зачарованные цветы.
— Тебе этого мало? — спросил король своим густым и удивительным голосом и указал на свои обширные земли рукой, которая могла вызвать чудо.
Лиразель вздохнула: этого было мало, вернее, это было не то.
Великая грусть овладела королем-волшебником. Дочь была ему дороже всего, но она вздыхала о Земле. Когда-то была у него и королева, которая вместе с ним правила Страной Эльфов, но она была смертной и — как все смертные — умерла. Ее вечно влекли к себе холмы Земли, и она часто отправлялась за сумеречную границу, чтобы увидеть цветущий май или буковые леса в царственном осеннем уборе. Хотя каждый раз она оставалась в полях, которые мы знаем, не больше одного дня и всегда возвращалась во дворец за сумеречный барьер еще до того, как садилось наше солнце, все же Время чуть касалось ее в каждый такой визит, и понемногу королева состарилась и умерла, так как была всего лишь смертной, хотя и жила в Стране Эльфов. И эльфы, недоумевая, похоронили ее, как хоронят людей, а король остался один со своей дочерью. И вот теперь Лиразель тоже стала тосковать о Земле.
Печаль охватила его, но, как часто бывает и с людьми, из мрака этой печали, из погруженного в грусть разума возникло иное настроение — поющее, звонкое, исполненное смеха и радости, и тогда король встал со своего трона и поднял вверх обе руки. Охватившее его воодушевление обратилось музыкой, зазвучавшей над Страной Эльфов. Вместе с музыкой, подобно возвращающемуся в свои берега морю, весело и мощно разливался над зачарованной землей, все шире и шире распространялся неожиданный и вдохновенный порыв, звавший вскочить и пуститься в пляс. Никто и ничто в Стране Эльфов даже не думало ему противиться. Король торжественно взмахнул руками, и все, что кралось сквозь лесную чащу, что ползало среди листвы, что прыгало с одной голой скалы на другую или паслось среди лилий, заплясало под эту музыку, словно брызжущую весенним настроением, вселившимся в козье стадо на выпасе ранним и теплым земным утром.
Между тем тролли подобрались уже довольно близко к сумеречной границе, и их лица сморщились, как будто они уже приготовились потешаться над людскими привычками. Со всем нетерпением, свойственным маленьким и тщеславным существам, они стремились как можно скорее пересечь черту, отделяющую Страну Эльфов от Земли. Однако, завороженные чудесной мелодией, они не могли больше двигаться к своей цели и только плавно скользили по кругу или по затейливой спирали, отплясывая некий странный танец, больше всего напоминающий вечернюю толкотню комаров, которую мы наблюдаем летом у себя в полях. Мрачные чудовища из старинных легенд в заросшей папоротниками чаще тоже отплясывали менуэты, которые ведьмы создали из своих капризов и насмешек давным-давно, еще в пору своей невообразимо далекой юности, когда на Земле еще не были построены города. Даже деревья в лесу выдирали из перегноя тяжелые медлительные корни и неуклюже раскачивались на них, а потом затанцевали на скрюченных узловатых петлях, напоминающих чудовищные когти, и на их трепещущих листьях водили свои хороводы мошки и жуки. А в колдовском уединении мрачных глубоких пещер пробудились от столетнего сна немыслимые существа и тоже заплясали по сырым каменным полам.
Принцесса Лиразель стояла рядом с королем-волшебником, слегка покачиваясь в такт музыке, заставившей плясать всех обитателей зачарованной земли, и на лице ее играл слабый отсвет сдерживаемой улыбки, так как в тайне ото всех она неизменно посмеивалась над могуществом своей непревзойденной красоты. И вдруг король эльфов поднял правую руку еще выше и остановил всех зачарованных танцоров в своей земле, внушив благоговейный трепет всем магическим существам, и над Страной Эльфов зазвучала новая мелодия — гармония нот, уловленных королем среди бессвязных откровений, что с негромким пением бесцельно блуждают в прозрачной голубизне далеко от земных берегов; и тогда вся заколдованная страна окуталась волшебным очарованием этой странной музыки. Все дикие твари — и те, о существовании которых Земля догадывалась, и те, что сумели укрыться даже от наших легенд, — вдруг запели древние песни, которые давно изгладились даже из их памяти; и сказочные духи воздуха спустились пониже из своих заоблачных высот, чтобы присоединить свои голоса к общему хору. Неведомые и странные чувства вдруг вторглись в вековечное спокойствие Страны Эльфов, и половодье музыки билось своими удивительными волнами о склоны темно-голубых Эльфийских гор до тех пор, пока их вершины не откликнулись странным эхом, похожим на голоса бронзовых колоколов.
Но на Земле ни музыки, ни даже эха не было слышно. Ни одна нота, ни один звук, ни один еле слышный обертон не сумели преодолеть тонкую границу сумерек, хотя кое-где эти ноты взвивались так высоко, что достигали Небес, и носились над райскими полями, словно невиданные, редкие мотыльки, отзываясь в душах праведников чуть слышными колебаниями, похожими на отзвуки неведомо откуда взявшихся воспоминаний. Ангелы тоже слышали эту музыку, но им было запрещено завидовать ей. И хотя эта чарующая мелодия так и не достигла Земли и наши поля так и не услышали музыки Страны Эльфов, все же и тогда — как и в любые другие века — находились те, кто создавал песни нашей печали и нашей радости, не давая отчаянию овладеть человечеством. Они не слышали ни одной ноты из-за границы зачарованной земли, заглушавшей всякие звуки, и все же их сердца чувствовали танец тех магических нот, и тогда они записывали их на бумаге, и земные инструменты исполняли их. Так, и только так, можем мы услышать музыку Страны Эльфов.
Король эльфов еще некоторое время владел вниманием всех существ, бывших его верными подданными, и все их желания, недоумения, страхи и мечты медленно плыли перед ним вместе с музыкой, что была соткана не из земных звуков, а из вещества сумрачных пространств, в которых несутся по своим орбитам планеты, и к которому было добавлено великое множество магических чудес. И наконец, когда вся Страна Эльфов напилась этой музыкой, совсем как наша Земля — теплым весенним дождем, король повернулся к дочери, и глаза его говорили: «Какая земля столь же прекрасна, как наша?»
Лиразель повернулась к нему, чтобы сказать: «Здесь мой дом — навсегда!» Ее губы даже слегка приоткрылись, в голубизне ее эльфийских глаз засияла любовь, и прекрасные руки простерлись к отцу, но вдруг и Лиразель, и король Страны Эльфов услышали печальный голос рога, в который трубил какой-то усталый охотник, бродивший вдоль самой границы зачарованной земли.
Глава XXVI
РОГ АЛВЕРИКА

Алверик все продолжал свои скитания в пустынных северных землях. Он шел сквозь череду томительных лет, и уныло хлопающие на ветру крылья его вытянувшейся серой палатки омрачали и без того унылые и холодные вечера. На вечерней заре, когда приходил час зажигать в домах огни, хозяева отдаленных ферм порой ясно слышали в тишине стук деревянных колотушек Нива и Зенда, доносящийся со стороны пустоши, где никто больше не ходил. Дети фермеров, глядящие из окон в надежде увидеть падающую звезду, замечали изредка, как за последней живой изгородью, где мгновение назад не было ничего, кроме серых сумерек, полощется по ветру истрепанный серый полог. А на следующее утро бывало много разговоров и удивительных предположений. Много детской радости и страха; много рассказанных взрослыми удивительных историй и отчаянных вылазок к самому краю людских полей, чтобы тайком, обмирая от сладостного испуга, заглянуть в прореху живой изгороди. Много странных слухов и ожиданий, и все это объединялось, смешивалось, сплавлялось воедино благодаря серому чуду, которое приходило с востока и постепенно обрастало легендами, жившими еще не один год после памятного вечера, хотя сам Алверик и его палатка давно ушли дальше.
Одно время года сменялось другим, но вперед и вперед шел одинокий маленький отряд, состоящий из потерявшего жену Алверика, одного лунатика, одного безумца и старой серой палатки на старом кривом шесте. Им были знакомы все звезды и понятны все ветра, их мочили дожди, окружали сыростью туманы, сёк град. И только приветливые желтые окна, что горели в ночи, обещая приют и тепло, были близки путешественникам, поскольку именно с ними они прощались перед очередным переходом. Нетерпеливые сны Алверика будили его в самый ранний и холодный предрассветный час, и Нив тоже вскакивал с земли и принимался распоряжаться и покрикивать. Но еще до того, как сонные дома оживали с первыми признаками утра, отряд уходил, спеша продолжить свой безумный поход. Каждое утро Нив неизменно предсказывал, что уж сегодня-то они непременно набредут на Страну Эльфов. Так проходили день за днем и год за годом.
Тил, предрекавший когда-то удачу в своих зажигательных песнях, давно оставил отряд. Его воодушевление согревало Алверика в самые холодные зимние ночи и поддерживало на самых трудных и каменистых маршрутах. Но однажды у вечернего костра Тил, который должен был назавтра вновь вести их за собой, вдруг запел о локонах какой-то девушки, и прошло совсем немного времени, когда однажды в сумерках, напоенных благоуханием цветущего боярышника и песнями черных дроздов, Тил решительно повернул в сторону человеческого жилья, и вскоре женился там на юной девушке, и с той поры уже никогда ни в каких походах не участвовал.
Лошади давно околели, поэтому Нив с Зендом несли все имущество на шесте. Алверик уже не помнил, сколько лет он странствует. Одним осенним утром он оставил лагерь, чтобы дойти до полей, где жили люди. И, глядя ему вслед, Нив и Зенд недоуменно переглянулись: каким-то образом их скособоченные мозги разгадали его намерения быстрее, чем догадался бы о них нормальный человек. Зачем понадобилось Алверику спрашивать дорогу у кого-то другого? Разве для того, чтобы знать, куда идти, ему не хватает пророчеств Нива и откровений Зенда, которому по секрету поведала их полная луна?
Алверик дошел до жилищ людей. Но мало кто согласился говорить с ним о землях, лежащих к востоку; когда же он упоминал о каменистых пустынях, где его отряд скитался все эти годы, его почти не слушали, словно он признавался в том, что ставил свою палатку на равнинах слоистых облаков, которые, пылая яркими красками, плывут над самой землей перед закатом. А те немногие, кто все же отвечал Алверику, твердили одно: только волшебники могут ответить на его вопросы.
Узнав эту важную истину, Алверик отвернулся от полей и живых изгородей и пошел к своей старой серой палатке, разбитой в землях, о которых никто даже не думал. Возле нее молча сидели Нив и Зенд и исподлобья его рассматривали. Им было ясно, что Алверик больше не верит ни в истинность безумия, ни в то, что говорит луна. И когда на следующий день они по обыкновению рано снялись с места, Нив пошел впереди без единого слова.
После этого отряд пропутешествовал всего несколько недель, когда однажды утром на краю обработанных людьми полей Алверик встретил одного из местных жителей — старика, наполнявшего в колодце ведро; и его высокая коническая шапка, и таинственный вид подсказали Алверику, что перед ним, несомненно, мудрец или колдун.
— Господин, преуспевший в искусствах, коих боятся смертные, — сказал ему Алверик, — у меня есть вопрос относительно будущего, который я хотел бы задать тебе.
Колдун оставил свое ведро и с сомнением покосился на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32