Слабоадекватные от выпитого, друзья открыли форточку, чтобы на утреннем обходе не воняло перегаром. Полюбовались на мое пятнистое тельце и ушли домой.
Утром пришел врач.
– Скажите, Андрей Владимирович, а у меня волосы от лекарства выпадут? – спросила я, едва ворочая языком.
– Возможно.
– А правду говорят соседи по этажу, что вместо выпавших могут вырасти совсем другие волосы?
– Правда.
– То есть у меня вместо моих прямых и черных могут вырасти белые и кудрявые?
– Не исключено.
– Я боюсь.
– Чего?
– Что буду похожа на дешевую проститутку.
– Не бойся.
– Не буду похожа?
– Будешь. Но не бойся.
Я тут же начала его обожать. Я всегда обожала врачей за их циничный юмор и безраздельную власть надо мной. Они не спрашивают – они назначают. То есть приказывают. Видать, несмотря на свою борзость и независимость, я осталась исторической женщиной, слабой и ведомой.
На следующий день пришел мой любовник-стоматолог, и мы занялись сексом в палате. А еще на следующий день я решила уйти от мужа. Мне надоело делать вид, что наша семья – добропорядочная.
Так все вдруг и закончилось.
Разошлись мы мирно, едва меня выпустили из больницы после первого курса лечения. Целовались, прощаясь, и обещали созваниваться. В конце концов, за двенадцать лет мы стали дороги друг другу. Грузчики, приехавшие, чтобы вывезти меня в съемную квартиру, рыдали от умиления и уговаривали нас не расставаться.
Я сняла маленькую квартиру в центре и оторвала обои, замыслив сделать ремонт. Впрочем, пока я их отрывала, энтузиазм прошел. Тогда я позвала любимую племянницу, которая училась почему-то на зоотехника, и мы разрисовали комнату инфузориями, хламидомонадами и амебами из ее учебника. Под каждой тварью сделали научное описание.
Так я потом и жила несколько лет в окружении простейших одноклеточных. И могу сказать, чувствовала с ними себя весьма комфортно и даже счастливо. По крайней мере, они ничего не придумывают о себе и окружающих.
Разрисовав стены, я легла на диван и пролежала в окружении моих зоодрузей несколько дней. Я думала.
После развода мне достался торговый павильон в центре города под названием «Капризка», который сам по себе почти автономно приносил некоторое количество денег.
Мне нужно было эффективно использовать свободное время, и я решила, что пора разобраться в себе. Для чего и поступила в институт. На кафедру психологии.
Начался очередной курс лечения, врачи разрисовали меня ярко-красной краской – родамином, и я пришла на вступительные экзамены, раскрашенная как индеец. Сокурсники решили, что это такая новая модная тенденция – красный геометрический татуаж. Сопоставив это с моими заработками и независимостью, они тут же сочли меня девушкой авангардной, неординарной и продвинутой одновременно.
Все время учебы они так и относились ко мне – с интересом и уважением. Я вмиг уловила попутный ветер и, недолго думая, решила, что отныне я не только веселая, сильная и независимая, но еще и неординарная личность.
Тем более что странной меня и так считали практически все, кого я знала, а уж превратить странность в неординарность – дело элементарной техники.
С психологией, предлагаемой в рамках курса, я расправилась в два счета. И даже кое-что поняла, пожалуй. Но поняла, как видно, неправильно.
Потому что вдруг раздулась, как паук, и решила, что я уже крутой психолог. Начала разговаривать давно застывшими словесными формами и мыслить догмами. Кроме того, я решила, что вижу людей насквозь, все про них понимаю и знаю путь, которым следует идти каждому отдельно взятому индивиду.
В один прекрасный день, изрекая очередную чужую мысль, я остановилась. Мне вдруг стало страшно.
Я огляделась и увидела вместо любимых однокурсников таких же пауков. Они сидели за партами и важно обсуждали что-то неважное.
Тогда мне отчего-то стало противно, и я ушла, не удосужившись блестяще защитить дипломный проект и получить свой очередной красный диплом.

Особый случай

Пройдя еще несколько курсов лечения и продолжая поиски себя, полулысая, изможденная, но непобедимая, с огнем в глазах, я наконец попала на какой-то столичный тренинг. Стоило это по тогдашним меркам невероятно дорого, выглядело по тогдашней необразованности странно, до ощущения опасности. Тренинги, как способ образования, были никому не ведомы, по крайней мере, в моем городе. Впрочем, мне уже было нечего бояться, и я смело туда пошла.
По крайней мере, новые ощущения мне были гарантированы, и этого уже хватало для принятия решения. Кроме того, это были гарантированно новые люди, которых я могла поразить своей новоприобретенной неординарностью.
Несмотря на плачевное состояние организма, дух мой был бодр, хотя и растерян, а внешний вид по пермским меркам был отличным. На пути превращения из странной девушки в неординарную личность я научилась одеваться в дорогих бутиках, поддерживать безукоризненный маникюр и делать прическу у лучшего городского стилиста. Поэтому даже моя полулысая голова была вполне ничего себе. Вообще, где-то после двадцати пяти я вдруг ни с того ни с сего стала довольно симпатична. Видимо, Вселенная решила хоть как-то поддержать меня на моем нелегком жизненном пути.
А худоба, необычайная бледность и темные круги под глазами придавали мне тайны и трагизма.
При моем виде людям сразу становилось ясно, кто является средоточием людской скорби и с непоколебимым достоинством, не теряя веселого расположения духа, несет ответственность за все прегрешения человечества.

Встав утром вовремя, что для меня является признаком энтузиазма, я одела самую короткую юбку, самые длинные, модные в ту пору сапоги, пришла в зал тренинга и села в первый ряд, положив ногу на ногу. С собой, невзирая на протесты девушки, встречавшей нас у входа в зал, я притащила кружку с чаем. К тому времени я уже окончательно привыкла командовать сама, а не подчиняться.
От любопытства меня разрывало на кусочки. Я ждала тренера, представляя себе мрачного, сутулого старикана.
Неожиданно вошел высокий и красивый парень в дорогущем костюме, с идеальной стрижкой, в отполированных до сияния ботинках.
– Ух ты, какой красивый! – воскликнула я на весь зал и тут же забыла про своего стоматолога, с которым к тому же успела расстаться.
Весь зал посмотрел на меня. Сергей же не обратил внимания. Кроме того, он плевал на мой бледный и героический вид. Ни капли сострадания к моей исстрадавшейся персоне я не дождалась.
– Для чего вы пришли? – поинтересовался он у аудитории, закончив вводную лекционную часть.
Я встала первая:
– Хочу понять.
– Что?
– Куда я иду и зачем.
– Ты стоишь у микрофона.
– Ну, я имею в виду свою жизнь. Что-то идет не так, как мне бы хотелось.
– А! Выражайся яснее. И что с жизнью? – Он критически оглядел меня с ног до головы.
– Невезуха…
– Эта идиотка готова заморить себя до смерти, лишь бы привлечь внимание к своей персоне, – объявил он залу, едва дослушав краткую историю моих поисков.
– Слушай, – возмутилась я, – что за оскорбления с порога? Уж не хочешь ли ты сказать, что я специально заболела?
– Хочу.
– Как это? – растерялась я.
– Вот так. Ты ВСЕГДА делаешь то, что тебе выгодно!
– И какие же выгоды я извлекаю из столь сомнительного приобретения?
– Жалость. Любовь. Сострадание. Восхищение. Ведь ты же герой, правда? Стойко переносишь тяготы жизни с улыбкой на пересохших губах!
Как он узнал?
– Почему это на пересохших?
– Никто, кроме тебя, не притащил в зал кружку с чаем.
– У меня после врачебных процедур плохо слюнные железы работают. Я даже везде с собой таскаю бутылку с водой – рот пересыхает.
– Это мне неинтересно, – ответил Сергей. – Есть и пить в зале запрещено. Всем. Исключений нет.
– У меня медицинские показания.
– Значит, этот тренинг не для тебя. Изволь покинуть зал. Деньги тебе вернут.
– Нет, я не уйду!
– Тогда дай слово не пить в зале.
Я прямо растерялась. Я привыкла, что моя болезнь делает меня исключительной. Что мне зачастую позволено то, что не позволено другим. Люди из сострадания дают мне отступления от правил. К тому же я не врала, у меня действительно отказали слюнные железы. Во рту пересохло.
– Хватит манипулировать своей болезнью! И ты еще про выгоды спрашиваешь! – вдруг возмутился он. – Мисс Особый Случай. Миссис, простите.
– Я, между прочим, инвалид второй группы! – как последний аргумент выдала я от отчаяния.
– Вот я и говорю, Особый Случай. Знаешь что? – продолжал тренер.
– Что? – сердито осведомилась я, сопротивляясь Сергею и тем чувствам, которые неумолимо накатывали на меня. Страх, стыд, еще раз стыд, растерянность, недоумение – все это пыталось прорваться сквозь мои горячо любимые и лелеемые годами веселье, силу, независимость, неординарность и еще множество приобретенных за годы цивилизованной жизни черт моего несносного характера.
– Мне наплевать. Из меня тебе не удастся выудить ни капли жалости. Хочешь любви? Начни ее создавать. И отдавать, а не потреблять.
– А я что делаю? – оскорбилась я.
– А ты высасываешь ее из других с помощью своей болезни, – сказал Сергей, – да еще изображаешь из себя крутого Бэтмэна. Самого сильного, независимого и оригинального до невозможности.
– Но это же и есть я, идиот! – закричала я.
– Ты, Наташа, – это мелкий заячий хвост, который дрожит от страха, ненависти, боли и обиды. Я думаю также, – сжалился он, и голос его стал мягким, – что еще ты очень ранимый и нежный человек, который отчаянно боится быть самим собой.
– Так ведь как самим собой-то?! Это невозможно! Знаешь, что я пережила?
Я вспомнила молчание своих одноклассников, вспомнила, как они отворачивались, когда я подходила к ним с вопросом: «Что произошло?» – и вдруг разревелась. Даже тогда, во время бойкота, не плакала, а тут… Я думала, что давно забыла ту историю.
– Нет, это невозможно, – всхлипнула я.
– Ну и живи, блядь, в обнимку со своим несчастным прошлым, – устало произнес он, – года два еще проживешь. Крутая, модная, красивая и страшно одинокая.
– Врешь ты все!
Он замолчал, и я услышала в зале страшную тишину. Пятьдесят человек сидели открыв рты и переводя взгляд с меня на него и обратно. Эти гады не оспаривали его слова, не предъявляли ему претензии за грубость и оскорбления. Они просто превратились в большие уши и широко открытые глаза. Сергей тоже внимательно посмотрел в зал.
– Кто считает, что то, что я сказал, очевидно, поднимите руки. Выше!
Руки подняли все. У меня земля под ногами описала полный круг. Я сквозь слезы посмотрела на лес поднятых рук и молча села.
– Почему ты села? – без единой капли сострадания в голосе спросил тренер.
– Мне надо подумать.
– А, это хорошо, – улыбнулся Сергей в первый раз.
Мои друзья ждали меня после первого дня тренинга. Они волновались. Я зашла взъерошенная, как воробей, и они набросились на меня с вопросами:
– Ну что, что? Рассказывай, куда ты угрохала такую кучу денег?
– Знаете, что я сегодня узнала?
– Ну?
– Что я очень уязвимый, слабый и напуганный человек. И еще нежный. – Это слово я произнесла с усилием. Оно было новым в моем лексиконе. Раньше я считала, что нежность – это салат такой.
– Ты что, дура? Ты за это деньги заплатила?
– Так ведь это важно!
– А что, так это непонятно? Без тренинга?
– Нет! Я думала, что офигительно деловая колбаса. Модная такая, оригинальная, пробивная.
– Ну и это тоже. Бесит, конечно, иногда, ну да все не без глупости.
– А за что же вы со мной дружите?
– За то, что ты нежная, слабая и уязвимая. Ну добрая. И сильная.
Мир мой окончательно встал с ног на голову. Друзья решили, что я совсем рехнулась, и, уложив меня спать, пошли обсуждать план моего спасения.

Я много нового узнала за три дня тренинга. Плакала, кричала, спорила, сопротивлялась, удивлялась, недоумевала, хохотала и, кажется, поняла в миллион раз меньше, чем на своей кафедре психологии. Но почувствовала во столько же раз больше.
Тренинг я закончила с относительно ясным пониманием, куда мне идти, и твердым намерением прекратить свою странную социализацию.
Раз у меня не получается жить в этом мире, значит, надо изменить мир, решила я.
– Это недостижимая задача, – предупредил меня Сергей.
– Хоть начну, – засмеялась я.
– Добро пожаловать, – улыбнулся он в ответ.


Часть 2
Подготовка

– Господи! Почему я?
– А почему бы и не ты? Чем ты лучше или хуже остальных?
Идея – Ноа бенШиа «Иаков Пекарь»



За неделю до старта

Моя жизнь начинается с того, что мозг прорезает отвратительно бодрый визг будильника, вмонтированного в телефонную трубку.
По мелодии совершенно очевидно, что производители телефона мечтали наполнить мой сегодняшний день оптимизмом с самой первой минуты. Не могу сказать, что им это удалось.
В эту страшную минуту я ненавижу компанию «Нокиа». Параллельно ненавижу город Москву, раннее утро, темноту за окнами, стрелки часов, самодовольно указывающие 5.30, темные мокрые улицы, свою работу, сонных людей, которые будут ждать меня в 7.00 в офисе моей компании… Господи, дай мне в моей будущей жизни сна до полудня, и я буду благодарна тебе до самого ее окончания! А может, и после. По ситуации.
Через десять минут благодаря продуманности производителей телефонов ситуация повторяется, и я, постанывая и даже подвывая, рождаюсь из теплого одеяла. В жизнь.
С подвываниями же доплетаюсь до душа, отворачиваю краны максимально влево и сажусь на край ванны плакать. Поплакав, я, как амеба, передвигая ложноножки, заползаю под горячую воду. Процесс реанимации начался.
Душ постепенно смывает с меня сон, и я начинаю чуточку лучше относится к миру.
Стою под горячими острыми струйками воды и думаю. Думаю я о тех самых людях, которых буду встречать сегодня в офисе. Я буду думать о них теперь почти всегда. Просыпаться с мыслью о них и засыпать с мыслью о них же. Эти люди теперь моя новая головная и душевная боль, мои новые страх, радость и надежда.
Новая Игра.
Еще через некоторое время я еду в офис, вполне проснувшаяся и веселая, по пустым московским дорогам.
1 2 3 4 5