- Еще одно вложенное письмо! - Он показал голубой листок с отпечатанной золотыми буквами шапкой.
- "Отель Карлтон, Мадрид", - прочел Дейли через его плечо. - Письмо написано, кажется, по-испански. Енсен, надо немедленно вызвать переводчика.
- Я изучал язык, - отозвался Фредди. - Владею им, конечно, куда хуже Мэнкупа, но достаточно, чтобы объясниться.
- Давайте! - нетерпеливо пробурчал Мун.
- Это все же не по-немецки. - Фредди внимательно изучил текст, пару раз чертыхнулся, потом объявил: - Несколько слов я не понял, но это медицинские термины, так что, по сути, неважно. - Он быстро записал перевод в блокноте и подал Енсену: - Читайте сами, а я бегу к телефону. Даже если наш главный редактор уже лежит с инфарктом, это его быстро оживит.
Письмо, приведшее репортера в такое возбуждение, было написано неким профессором Контисола.
Дорогой господин Мэнкуп!
После вашего визита ко мне прошло уже два года. С прискорбием я узнал из газет, что у моего дома вас поджидали полицейские, чтобы арестовать. Мне совестно, что я испанец. Но вы, должно быть, уже сами заметили, что между нашим правительством, выдавшим вас западногерманским властям, и испанским народом есть разница. Вы, должно быть, догадываетесь, что пишу я не для того, чтобы выразить вам свои симпатии. Если я не сделал это сразу же, то тем более неуместны такие запоздалые эмоции сейчас. У меня есть для вас отличная новость, которая стоит намного больше самого искреннего сочувствия. Уже тогда, после тщательного осмотра и изучения рентгенограмм, я подал вам некоторую надежду. Обещать вам жизнь я не мог. Мои опыты еще не были закончены. Сейчас могу сообщить вам, что в результате восьмилетнего труда мне удалось выработать сыворотку, которая даст вам возможность прожить еще минимум десять лет, а может быть, и куда больше. Лечение придется провести в моей частной клинике под Валенсией, и будет оно вам стоить, заранее предупреждаю, весьма дорого. К сожалению, опыты отняли у меня целое состояние. Будет только справедливо, если я переложу часть своих расходов на своих будущих пациентов. К тому же жизнь такая штука, которая стоит многого. На днях я улетаю в Париж, на международный симпозиум онкологов, чтобы доложить коллегам о своем открытии. По дороге специально заеду в Гамбург, чтобы встретиться с вами лично и договориться обо всем.
Всецело ваш,
профессор Мануэл Контисола".
- То-то наш Фредди повис на телефоне! - радостно засмеялся Дейли. - Все подтверждается! Мы почти у цели... Енсен, почитайте дневник, начиная с места, из которого выпало письмо.
- Дайте мне отдышаться! - взмолился Енсен. - Я еще не пришел в себя от изумления. Сейчас полдвенадцатого, а я здесь с половины первого ночи.
- Ну и что? - проворчал Мун. - Я торчу здесь еще дольше и все же не считаю нужным это особо запротоколировать.
- Да, сейчас уже можно шутить, - покачал головой Енсен. - А вспомните, какие сумасшедшие зигзаги пришлось нам пережить! Сначала самоубийство, потом моя гипотеза без определенного адреса, затем мы поочередно подозревали госпожу Мэнкуп, Магду Штрелиц, Дитера Баллина, Лерха Цвиккау, под конец даже Ловизу. Затем нас как холодной водой окатили документально заверенным самоубийством, а теперь опять...
- Вы будете читать или нет? - угрожающе спросил Дейли.
- Давайте-ка сюда! - И, одной рукой бросив трубку, Фредди второй уже схватился за тетрадь. - Представьте себе, я ведь лично знаю профессора. Только позавчера брал у него интервью. Он остановился в гостинице "Четыре времени года".
- А как вы к нему попали? Вы ведь специалист по уголовной хронике...
- Но зато единственный сотрудник, знающий испанский. Поскольку с испанскими гостями обычно разговаривал сам Мэнкуп, не было надобности в специальном человеке... Все, все! Я уже читаю... Да, забыл сказать интервью помещено в сегодняшнем специальном выпуске. Мы собирались дать его в очередной номер, но надо было на скорую руку заполнить этот. Целых два материала за один день - такой удачи у меня еще ни разу не было.
- Хватит! - Дейли вырвал у него дневник и передал Енсену: - Читайте! Только побыстрее, без эмоций и разглагольствований.
- Пожалуйста! - Енсен начал быстро переводить: - "Письмо от профессора Контисолы, я его ждал два года. Неужели опять жизнь? Даже не верится!.." Так. Здесь ничего примечательного. - Енсен пропустил полстраницы. - Вот запись позавчерашним числом: "Только что был у профессора. Гостиница "Четыре времени года", номер 210. Эту цифру и название гостиницы я бы поставил в паспорте, введя специальную графу - место вторичного рождения. Через месяц в Испанию, затем полгода в клинике - и снова Гамбург, снова редакция журнала, снова жизнь!.." Следующая запись... - Енсен, внезапно замолчав, побледнел.
- Что там такое? - глухо спросил Мун. - Что-нибудь о Баллине?
- Угадали! Слушайте! "Не удержался, проговорился на радостях Дитеру. Он сказал, что я напрасно предаюсь оптимистическим иллюзиям. По его мнению, мой испанский врач просто шарлатан. Дитер утверждает, что на рекомендованного им в свое время мюнхенского специалиста можно абсолютно положиться - до сих пор профессор Литке ни разу не ошибался, предсказывая неизлечимым пациентам максимальный срок, на который они могут рассчитывать. Я притворился, будто поверил ему. Сегодня же надо немедленно покончить с идиотской детективной игрой. Звонил Клайну. Не было дома. Обязательно позвонить еще раз".
- Все ясно! - Мун встал.
- Подождите. Осталась одна последняя запись. Вчерашнее число! "Перечел в третий раз "Заговор генералов". Воистину документальная книга. Но обилие достовернейших фактов не является оправданием для неправильного цитирования стихов, а тем более гётевских. Для писателя, - а ведь Дитер считает себя таковым, - это не простительно. Я знаю всего Гёте наизусть, но если бы не знал, скорее перелистал бы все его двадцать томов от корки до корки, чем позволил бы себе неправильно цитировать его". Все, дальше - белая бумага! Енсен захлопнул тетрадь. - Посмотрим, какую песенку запоет Боденштерн, когда я предъявлю ему это существенное дополнение к предсмертному письму самоубийцы.
- Я лично смог бы вполне обойтись без этого дополнения, - проворчал Мун. - Стихотворение говорило само за себя... - Он повернулся к Ловизе и только теперь заметил, что она спит. - Проснитесь! - сказал он тихо.
- Что такое? - Она испуганно раскрыла глаза. - Я спала? - Она окинула удивленным взглядом пустую комнату. - Унесли? Все? А рукописи?
- На подоконнике.
Ловиза облегченно вздохнула, протерла глаза, потом виновато объяснила:
- Простите... Прошлую ночь я тоже не спала... Я так боялась... Надеялась до самого последнего момента... Бывают же чудеса!.. Только что я видела во сне Магнуса... живого... он подшучивал надо мной... Сказал, что вовсе не умирал, что все это мне только приснилось, что будет еще долго-долго жить...
- Это могло быть правдой! Именно поэтому его убили. - Мун посмотрел на голубое небо, потом перевел взгляд на картину. - Скажите, Енсен, вы ведь разбираетесь в живописи... можно сделать копию, ничем не отличимую от настоящей?
Енсен молча покачал головой.
- Но в Нью-Йоркском музее висит Рембрандт, о который все эксперты сломали себе зубы. А он все-таки фальшивый.
- Секрет старых мастеров - в блестящей технике, в особых красках. объяснил Енсен. - Такой секрет можно, в конце концов, раскрыть и повторить. Скопировать душу, характер нельзя. Разве можно повторить Магнуса Мэнкупа? Мне кажется, именно этим ему был так близок этот живущий в изгнании немец. Он как бы второй Мэнкуп, только вместо пера пишет кистью - та же высекающая искры черная желчь, из которой рождается великая непримиримость ко злу.
- Жаль! Мне так хотелось иметь копию. - Мун повернулся к Ловизе и жестко сказал: - Адрес Баллина! Быстро!
ДИТЕР БАЛЛИН
Гуманный принцип правосудия: "Лучше
освободить десятерых виновных, чем
осудить одного невиновного" - применяется
и у нас. К сожалению, лишь по отношению к
тем, кто в свое время придерживался
совершенно противоположного принципа.
Магнус Мэнкуп
Баллин жил сравнительно близко, и Мун был рад, что дал себя уговорить пойти пешком. Умение почти полностью выключаться между двумя напряженными раундами помогло ему и сейчас. Он довольно прищурился от яркого солнца и рассеянно слушал Енсена.
- Классический двойной мотив. - Енсен любил порассуждать на ходу. - С одной стороны, десять тысяч были нужны, чтобы отделаться от вымогателя, с другой стороны, если бы Баллин не смог заплатить, Мэнкуп узнал бы всю его подноготную. Так или иначе, у него был только один выход - убить!
Зелени было не так уж много, но после мэнкуповской квартиры Муну казалось, что он дышит чистым кислородом. Дело было вовсе не в табачном дыме, Мун даже не замечал его, не в квартирной затхлости. Просто там даже при распахнутых повсюду окнах, при сплошном сквозняке, устроенном грузчиками, все еще сильнее всех других запахов было тяжелое дыхание смерти. А здесь кипела жизнь - люди, автомобили, дома, наполненные суетливым сердцебиением повседневных дел.
Но чем ближе к центру, тем заметнее становилось, что этот августовский день, освежаемый порывами увлажненного Эльбой ветерка, обещает быть жарким. В переносном смысле, а местами в самом прямом. Об этом раньше других примет говорили стенды газетных продавцов.
Один валялся опрокинутый, полицейский подбирал разметавшиеся по пыльной мостовой шуршащие пачки. Чуть подальше они увидели пылающий на обочине костер. Прохожие, кто просто из любопытства, кто с довольной усмешкой, глазели на вылетавшие из пламени обгоревшие, покрытые типографским шрифтом бумажные хлопья. Одна страница целиком взвилась вверх и, мгновенно охваченная огнем, рассыпалась на глазах. Мун успел заметить знакомую фотографию - лицо Мэнкупа за решеткой черной полицейской машины.
Загадка окончательно прояснилась, когда они поравнялись со станцией метро. Здесь все еще было тихо. В скверике уставшие от беготни по магазинам женщины перебирали свои покупки, пенсионеры грелись на солнышке, в детских колясках кричали младенцы, их старался перекричать пожилой мужчина с протезной рукой и двумя железными крестами на суконном френче:
- Покупайте "Ди Вельт"! Единственная правдивая информация! Великий циник покончил с собой! Трусливая смерть Гамбургского оракула! Магнус Мэнкуп увильнул от справедливого возмездия!
Мун и Енсен на минуту задержались. Хлынувшая из метро необычно большая для такого часа толпа преградила им дорогу. Возбужденные молодые люди, перебрасываясь на ходу короткими фразами, быстро пробежали дальше, не обращая внимания на притихшего продавца. Когда почти все уже скрылись за углом, замедливший шаг парень мимоходом полоснул по пачкам газет пламенем зажигалки. И бросился наутек. Газеты вспыхнули разом. Затрещала загоревшаяся фанера. Продавец пронзительно закричал. Ему ответил быстро приближавшийся свисток.
- Вы будете свидетелями! - Продавец, все еще кипя от ярости, обратился к Енсену.
- И не подумаю.
- Проклятые коммунисты! Этот тоже один из них! - Продавец ткнул пальцем в Енсена, обращаясь к подбежавшему полицейскому.
- Криминал-ассистент Енсен! - Енсен небрежно показал свое удостоверение, потом тихо сказал продавцу: - Убирайтесь лучше подобру-поздорову! Не то с вас сегодня сдерут железные кресты вместе со шкурой.
- Не слишком ли это неосмотрительно? - спросил Мун, когда они свернули в тихую боковую улицу.
- Я стараюсь сдерживаться. - Енсен виновато улыбнулся. - Конечно, у нас на службе не все такие, как комиссар Боденштерн, но все же лучше помалкивать. Но иногда прорывает. Дерьмо!
- Мангус Мэнкуп был очень популярен? - спросил Мун. Им пришлось повернуть назад. Переулочками, петляя и путаясь, они пробирались к цели.
- Не сказку, чтобы очень. Пророков боятся, но их не любят. Сейчас, когда он умер, каждый честный немец понимает, что потерял... Да, есть у нас и бездомные, и безработные, и просто нищие, но большинство получает свой, пусть маленький, ломтик "экономического чуда". А по ночам пробуждается тревога за будущее. Когда живого Мэнкупа сажали в тюрьму и обливали помоями, они молчали. Но надругательства над его гробом они не простят. Возможно, они никогда не читали его статей. Но всем им известно его прозвище...
- Гамбургский оракул?
- И второе! "Мятежная совесть немецкого благополучия"! Вот мы и пришли!
Улочка была похожа на декорацию к вагнеровской опере. Седые, неправильной формы камни, седой мох, будто прорастающий из булыжника, выбивающийся из щелей каменных оград. Эта улочка, вероятно, пережила не только страшные бомбардировки второй мировой войны, но и большой гамбургский пожар. На замшелой гранитной балюстраде стоял потрепанный петух и победоносно кукарекал навстречу солнцу. Из открытых окон шел тонкий аромат горшечных левкоев и гиацинтов. Где-то пропели старинные часы, им откликнулся хрипловатый звон потрескавшихся колоколов церквушки, спрятанной за черепичными крышами. Потом все опять застыло в вековой дреме.
- Самое подходящее место для убийцы, - усмехнулся Мун.
Решетчатые чугунные ворота пропустили их во внутренний дворик. Возможно, это был когда-то сад, по которому прогуливался придворный. Каменный фонтанный лев все еще плевался струйками воды. По деревянной решетке, за которой виднелась тенистая галерея, сползали виноградные лозы.
- Господин Баллин дома? - спросил Енсен.
- Нет, со вчерашнего дня еще не приходил. - Моложавая старушка пытливо оглядела гостей, потом, подбодренная интеллигентным видом Енсена, ударилась в откровенность. - Я-то отлично знаю почему. Сегодня надо платить за квартиру, а у него, скажу вам по секрету, денежки лежат в банке, который обанкротился еще при покойном Вильгельме Втором. Литератор! - Она презрительно фыркнула.
Енсен обрадовался. Самый лучший источник информации - квартирная хозяйка, имеющая счеты со своим жильцом.
- Разрешите войти? - Он предъявил служебное удостоверение жестом подающего свою визитную карточку желанного гостя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33