Эту игру он знал. Ему хотелось бесноваться, орать, отвергать все, навлекая на свою голову все кары Корабля. Но что-то в словах машины остановило его.
- А что случится, если они не преуспеют и на этот раз?
- Я сломаю… запись.
Попирай упрямыми стопами Землю. Куда она уйдет?
Керро Паниль, «Избранное».
Керро Паниль добил последнюю сводку по пандоранской геологии и отключил голопроектор. Время второй трапезы давно прошло, но поэт не чувствовал голода. Воздух в тесной учебной каюте был спертым, и Керро машинально удивился этому, прежде чем сообразил, что сам запер потайной люк и воздух мог поступать только через вентиляционную решетку в полу. «А на ней я сижу».
Посмеявшись над собой, он поднялся, потянулся, вспоминая усвоенные уроки. Воображение его уже так давно играло образами настоящей земли, настоящего моря, настоящего ветра, что поэт опасался, не разочарует ли его реальность. У него был большой опыт в строительстве воздушных замков… и большой запас разочарований за плечами.
В такие минуты он ощущал себя куда старше своих двадцати анно. Керро поискал глазами уверенности в какой-нибудь отражающей поверхности и наткнулся взглядом на кромку люка, отполированную до блеска множеством касаний его собственной руки.
Нет, смуглая кожа Керро сохранила юношескую гладкость, черная бородка все так же курчавилась у пухлых, чувственных (нельзя не признать) губ. И нос… определенно пиратский. Хотя мало кто из корабельников слышал такое слово - пираты.
Только глаза были намного старше. И тут уж ничего не поделаешь.
«Это работа Корабля. Нет… - Керро покачал головой. Нечего лгать себе. - Наша с Кораблем особенная связь - вот что этому виной».
Реальность скрывала в себе слои за слоями смыслов, и то неуловимое, что делало Керро поэтом, заставляло его перебирать эти слои, так же как дитя листает покрытые иероглифами страницы. И даже когда реальность оборачивалась жестоким разочарованием, он продолжал искать.
«О сила разочарования!»
Для себя он четко отделял ее от горечи отчаяния. Разочарование давало силу передумать, переиграть, пережить заново. Заставляло прислушаться к себе, как Керро привык слушать только других.
Поэт знал, что думают о нем на борту.
Его товарищи были убеждены, что поэту под силу услышать каждое слово в набитой людьми комнате, что от него не ускользнут ни жест, ни интонация. Такое с ним и впрямь случалось, но выводы, сделанные из подобных наблюдений, он всегда оставлял при себе, и внимательность поэта никого не оскорбляла. Трудно было представить себе лучшую аудиторию, чем Керро Паниль - он хотел лишь слушать, учиться, открывать внутренние связи бытия и выражать их в строках стиха.
Его богом был порядок - красота симметрии, порождаемая вдохновением. И все же… он не мог не признать, что в самом Корабле не было ничего симметричного. Однажды он попросил Корабль показаться ему со стороны. Керро ожидал, что эта насмешливая просьба будет отвергнута, но вместо этого Корабль отправил его на видеоэкскурсию - показывая себя через внутренние камеры, глазами робоксов-ремонтников и даже челноков, снующих между Кораблем и Пандорой.
Внешний облик Корабля был непередаваем. Во все стороны торчали огромные пластины-веера, точно плавники или крылья. Среди них горели огни, и за открытыми ставнями иллюминаторов порой мелькали людские тени. Гидропонные сады - так объяснил Корабль.
Протяженность Корабля составляла пятьдесят восемь километров, и по всей длине его неимоверную тушу покрывали, бугрясь и пошевеливаясь, непонятного назначения конструкции. Челноки пристыковывались к торчащим туда и сюда хрупким трубкам и отбывали от них. Гидропонные «веера» громоздились один на другой, наслаиваясь, точно наросты обезумевшей плесени.
Керро знал, что когда-то Корабль был строен и тонок - обтекаемая торпеда, чей гладкий контур нарушали лишь три стабилизатора по центру корпуса. При посадке они отклонялись назад, превращаясь в опоры. Но тысячелетия полета скрыли первоначальные очертания звездолета. Тот, первый, корабль называли теперь ядром, и, проходя длинными коридорами, можно было еще порой наткнуться на следы его существования - толстая переборка с герметичным люком или металлическая стена и ряд замурованных иллюминаторов в ней.
И внутри Корабля царил такой же пугающий хаос. Камеры показывали Керро ряды спящих в гибернационных трюмах. По его просьбе Корабль передал ему координаты этого места, но для Керро они все равно ничего не значили - бессмысленные числа и глифы. Вслед за торопливыми робоксами он скользил по служебным переходам, где не было воздуха, вылезал на поверхность Корабля и там, в тени громоздящихся выступов, смотрел, как идет ремонт и начинается строительство новых секций.
Завороженно и немного смущенно Керро наблюдал, как работают его товарищи-корабельники, - как соглядатай, вторгающийся в чужую жизнь. Он смотрел, как двое грузчиков тащат огромный цилиндрический контейнер на причал, чтобы отправить его челноком на Пандору, и понимал, что не имеет права подглядывать за ними, не давая знать о себе.
Когда экскурсия закончилась, он разочарованно откинулся на спинку кресла. Ему пришло в голову, что Корабль подглядывает так постоянно и за всеми. Ничто на Корабле не могло укрыться от корабельного взора. Мысль эта кольнула его негодованием, тут же сменившимся тихим смехом.
«И что с того? Я во чреве Корабля и от плоти его. В каком-то смысле я и есть Корабль».
- Керро!
Поэт вздрогнул, услыхав донесшийся из компульта голос. Как она его здесь нашла?
- Да, Хали?
- Ты где?
А, так она не нашла его. Это сделала программа поиска.
- Учусь, - ответил он.
- Не прогуляешься со мной? Я совсем извелась что-то.
- Где?
- Может, в арборетуме, где кедры?
- Через пару минут могу тебя там встретить.
- А я тебе вообще-то не помешала? - с плохо скрываемой робостью спросила она.
- Ничуть. Пора мне сделать перерыв.
- Увидимся у входа в архивы.
Послышался щелчок - Хали прервала связь. Керро тупо уставился на компульт.
«Как она узнала, что я занимаюсь в секторе архивов?» Программа поиска не выдавала местоположения объекта. «Или я настолько предсказуем?»
Подобрав блокнот и рекордер, он вылез через потайной люк и запер его за собой. Через зону хранения программ он добрался до ближайшего коридора. Хали Экель уже стояла там, поджидая его. Она с нарочитой небрежностью помахала ему рукой.
- Привет.
Мысленно Керро еще был погружен в свои занятия и при взгляде на подругу глуповато моргнул, заново пораженный ее красотой. Встреченная вот так - неожиданно, внезапно, выскользнувшая из-за поворота, Хали всегда изумляла его.
И Керро никогда не отталкивала больничная стерильность неизменного прибокса на ее поясе. Хали работала медтехником на полную ставку; жизнь и выживание были ее вечной заботой.
Ее красота - пышные черные кудри, румянец смуглой кожи, тайные глубины темных глаз - всегда заставляла Керро тянуться к ней, наклоняться, поворачиваться, как цветок за солнцем. Они происходили от одного корня - потомки неситов, отобранные за силу, за жизнестойкость, за ту власть, что имели над ними дальние звездные дороги. Многие принимали их за брата и сестру - ошибка, усугубляемая еще тем фактом, что на памяти живущих на борту еще не бывало братьев и сестер. Иные ждали своей очереди в гибербаках, но вместе не просыпались.
Перед внутренним взором Керро промелькнули стихотворные строки, одни из многих, какие рождала в нем близость Хали. Он никогда и ни с кем не делился ими.
О темная прекрасная звезда.
Возьми мой слабый свет
И пальцы свои с моими сплети.
Ток света ощути…
Прежде чем Керро успел записать стихотворение, ему пришло в голову, что Хали не могла оказаться на этом месте так быстро - поблизости не было точек вызова.
- Откуда ты мне звонила?
- Из медсектора.
Керро покосился на часы. До медсектора было минут десять быстрым шагом.
- Но как ты…
- А я весь разговор записала и поставила на таймер.
- Но…
- Видишь, как легко тебя раскусить? Я все свои реплики записала на пленку и пришла как раз вовремя.
- Но… - Он беспомощно кивнул в сторону люка.
- О, если тебя никак не найти, ты всегда прячешься где-то здесь. - Он обвела рукой программный архив.
- Хм-м.
Рука об руку они двинулись к западному борту.
- О чем ты задумался? - спросила она. - Мне казалось, тебя это позабавит или хоть удивит… что ты посмеешься…
- Прости. Меня в последнее время тревожит, что я веду себя вот так - не замечаю людей, не могу… вовремя сказать нужное слово.
- Для поэта худшего обвинения, пожалуй, не найти.
- Распоряжаться персонажами на странице или в голофильме куда проще, чем распорядиться своей жизнью. «Распорядиться»! Ну почему я так нелепо разговариваю?
Хали на ходу обняла его за талию и притянула к себе. Керро улыбнулся.
Они вышли в купольный сад. Он находился сейчас на дневной стороне Корабля, и солнечные фильтры смягчали буйное сияние Реги. Листва приобретала умиротворяющий голубоватый оттенок в этом свечении. Керро глубоко вдохнул насыщенный кислородом воздух. Где-то за сонобарьером в глубине зарослей защебетали птицы. Под деревьями тут и там лежали парочки. Для многих это было излюбленное место свиданий.
Хали сбросила пояс с прибоксом и повалила Керро на землю под сенью могучего кедра. Слой мягких иголок был прогрет бьющим сквозь ветви солнцем, воздух насыщен влагой и благовонным ароматом. Влюбленные лежали под деревом бок о бок, плечом к плечу.
- М-м-м… - Хали потянулась, выгнувшись по-кошачьи. - Как здесь славно пахнет.
- Славно? И чем пахнет слава?
- Прекрати. - Она повернулась к Керро: - Ты меня понял. Пахнет хвоей, мхом… крошками в твоей бороде. - Она пригладила его усы, запустила пальцы в курчавую поросль на щеках. - Ты знаешь, что на борту ты один носишь бороду?
- Мне уже говорили.
- И тебе это нравится?
- Не знаю. - Он протянул руку, кончиком пальца погладил тоненькое проволочное колечко в ее левой ноздре. - Странная штука - традиция… Откуда у тебя это кольцо?
- Робокс уронил.
- Уронил? - удивленно переспросил Керро.
- Знаю, они ничего не теряют. Но этот чинил сенсор у маленького медкабинета близ поведенческого сектора. Я заметила, как упала проволочка… и подобрала. Словно клад нашла. Они так мало мусора за собой оставляют - одному Кораблю ведомо, что они делают с этим барахлом.
Хали обняла поэта за плечи и, притянув к себе, поцеловала.
Керро отстранился чуть и сел.
- Спасибо, но…
- У тебя всегда «спасибо, но…»! - гневно воскликнула Хали, пытаясь унять разгорающуюся страсть тела.
- Я… не готов, - смущенно пробормотал он. - Не знаю почему. Я не играю с тобой. Мне просто не под силу сделать что-то не к месту или не вовремя.
- А что может быть уместней? Нас, в конце концов, выбрали на расплод тогда, когда мы уже были столько времени.
Керро не мог заставить себя поднять глаза.
- Знаю… на борту любой может совокупляться с кем угодно, но…
- Но! - Отвернувшись, Хали пробуравила взглядом корни раскидистого кедра. - Мы могли дать приплод! Одна пара на… сколько? На две тысячи? У нас мог быть ребенок!
- Не в этом дело. Только…
- А ты весь погружен в свою историю, в традиции, ты вечно приводишь мне в оправдание какие-то обычаи и языковые структуры. Как ты не понимаешь, что…
Протянув руку, Керро прижал палец к ее губам и легонько чмокнул Хали в щеку.
- Милая моя Хали, потому что не могу. Для меня… отдаться другому - значит остаться ни с чем.
Хали повернулась к нему и подняла на поэта полные слез глаза.
- Где ты нахватался этаких мыслей?
- Они рождаются сами - из моей жизни, из всего, что я вижу.
- Этому учит тебя Корабль?
- Корабль дает мне то, что я хочу узнать сам.
Женщина угрюмо потупилась.
- Со мной Корабль даже не разговаривает, - прошептала она чуть слышно.
- Если задавать правильные вопросы, он отвечает всегда, - ответил Керро и, почуяв возникшую неловкость, добавил: - Только надо услышать его голос.
- Это ты и раньше говорил, но никогда не объяснял - как.
В голосе Хали отчетливо слышалась ревность. И Керро мог ответить ей только одним способом.
- Я подскажу тебе стихами. - Он откашлялся.
Сама синева
Учит нас синеве.
Хали нахмурилась, вдумываясь в его слова, потом помотала головой.
- Я тебя не понимаю, так же как не понимаю Корабль. Я хожу на богоТворения, молюсь, делаю что велит Корабль… - Она запнулась. - Я никогда не видела тебя на богоТворениях.
- Корабль - мой друг, - ответил поэт.
Любопытство превозмогло обиду.
- Чему Корабль учит тебя? Расскажи!
- Это была бы слишком долгая повесть.
- Ну хоть слово скажи!
Он кивнул.
- Хорошо. За нашими плечами множество миров, множество людей. Их наречия, память их бытия сплетаются в чудные узоры. Их речь для меня как песня, и чтобы насладиться ею, не нужно понимать слов.
Хали закрыла глаза в недоумении.
- Корабль бубнит тебе на ухо бессмысленные слова?
- Когда я прошу послушать оригинал.
- Но зачем тебе слушать то, чего не понимаешь?
- Чтобы оживить этих людей, чтобы они стали моими. Не моими собственными, а моими близкими, хотя бы на миг. - Керро повернулся к ней, напряженно вглядываясь ей в лицо. - Неужели тебе никогда не хотелось запустить руки в древний прах и извлечь оттуда память о тех, кого давно забыли?
- Старые кости?
- Нет! Живые сердца и живую жизнь.
Хали медленно покачала головой.
- Я просто не понимаю тебя, Керро. Но я тебя люблю.
Поэт кивнул молча, думая: «Да, любовь не обязана понимать. И Хали знает это, только не хочет жить в согласии с этим знанием».
Ему вспомнились строки древней земсторонней поэмы: «Любовь не утешение, но свет». Утешение можно найти не в любви, но в мысли и в вечной поэме жизни. Когда-нибудь он заговорит с Хали Экель о любви. Но не сегодня.
Почему вы, человеки, всегда готовы нести страшное бремя своего прошлого?
Керро Паниль, вопрос из «Авааты».
Сай Мердок не любил подходить к периметру Колонии так близко, даже когда его прикрывал кристальной щит отдельного выхода Первой лаборатории. Твари Пандоры всегда находили способ преодолеть непреодолимое, обходя даже самые прочные барьеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51