Мы, все трое, стояли и не двигались, выжидая, что предпримет Брайан.
– Спокойно, спокойно, – негромким голосом продолжал первый полицейский. – Не надо волноваться. И не надо никому делать глупости, тогда все закончится хорошо.
Во взгляде Брайана промелькнула растерянность. Дыхание его чуть успокоилось, он вроде бы начинал овладевать собой. Потом выпрямился, его напряжение спало, хотя у меня не было ощущения, что угроза миновала. Он попытался даже неодобрительно улыбнуться и уже без сопротивления позволил надеть на себя наручники. Брайан избегал встречаться со мной взглядом, и по правде говоря, меня это вполне устраивало. Было нечто унизительное в том, чтобы наблюдать, как он сдается.
– Идиоты, легавые, – буркнул он себе под нос, но полицейские никак не отреагировали на эти слова. Каждому приходится время от времени спасать свое лицо. Так что ничего обидного в его словах не было.

* * *

Дана появилась в тюрьме, когда еще продолжалось оформление поступления туда Брайана. Разодета она была хоть куда, в первый раз я увидела на ней не джинсы, а выдержанный в серых тонах строгий деловой костюм из смеси льна с синтетикой. Времени было уже одиннадцать вечера, я стояла в вестибюле с очередным стаканом скверного кофе, и тут услышала приближавшийся по коридору цокот ее высоких каблуков. Мне оказалось достаточно лишь мельком взглянуть на нее, чтобы понять, что она вне себя от злости, и причина тому не Брайан и даже не полицейские, а я. В тюрьму я приехала вслед за полицейскими, только они двинулись прямо во внутренний двор, а мне пришлось ставить машину на общую стоянку. Потом я сама позвонила Дане Джаффе, полагая необходимым сообщить ей о том, что ее младшего сыночка опять арестовали. Так что теперь я была вовсе не расположена что-либо от нее выслушивать. Она же, наоборот, кипела желанием высказать все, что у нее накипело.
– Стоило мне вас увидеть, я сразу же поняла, что кроме неприятностей ждать от вас нечего, – первым делом заявила она. Волосы у нее были стянуты в безукоризненный пучок, из которого не выбивалась ни одна прядь. Белоснежно-белая блузка, серебряные сережки, подведенные черным глаза.
– Хотите узнать, что произошло?
– Нет, не хочу. Я вам сама хочу кое-что сказать, – отрезала она. – На мой банковский счет наложен арест, черт вас побери. Я не могу воспользоваться своими собственными деньгами. У меня нет ни цента. Вы это понимаете? Ничего нет! Сын в беде, и чем, скажите на милость, я могу ему помочь?! Мне даже не на что дозвониться до его адвоката.
Костюм Даны был безупречен: ни одной морщинки, насколько я знаю, с льняными тканями такого эффекта крайне трудно добиться. Я молча смотрела на содержимое своего стакана. Кофе уже успел остыть, его поверхность подернулась мелкой сеткой порошкового молока. Я внимательно следила, не дрожит ли у меня рука, и при этом молила Бога, чтобы мне удалось удержаться и не выплеснуть этот мерзкий напиток ей в лицо. Пока что все обстояло благополучно.
Дана тем временем продолжала разглагольствовать, обвиняя меня Бог знает в каких прегрешениях. К счастью, мысленно я уже нажала на пульте управления собой кнопку выключения звука и теперь как будто видела одно только немое изображение. Конечно, какая-то частичка меня продолжала вслушиваться, но я не позволяла словам задевать себя, проникать глубоко в сознание. Однако желание выплеснуть кофе Дане в лицо все равно становилось все сильнее. В детском саду я была кусакой, и этот импульс остался во мне на всю жизнь. Когда я работала в полиции, мне пришлось однажды арестовывать женщину, плеснувшую что-то в лицо другой. Согласно статье двести сорок второй уголовного кодекса штата Калифорния, подобный поступок расценивается как нападение и оскорбление действием: «Оскорбление действием есть намеренное и противозаконное применение силы по отношению к другому лицу». Оскорбление действием предполагает, что имело место также и нападение, поэтому всякий раз, когда выдвигается обвинение в оскорблении действием, оно сопровождается также и обвинением в нападении. «Величина силы или насилия, используемых в процессе оскорбления действием, не обязательно должны быть значительными, причинять боль или телесные повреждения или же оставлять какие-либо следы», напомнила я себе. Разве что следы на ее костюме, добавила я, подумав. Оскорбление действием кофе.
У себя за спиной я услышала чьи-то приближающиеся шаги. Бросив взгляд через плечо, я увидела Тиллера, старшего помощника шерифа, который нес папку с каким-то делом. Он слегка кивнул мне и исчез за дверью.
– Тиллер, извините, можно вас на минутку?
Его голова высунулась в коридор.
– Вы меня звали?
– Простите, что вынуждена вас прервать, но мне нужно кое-что с ним обсудить, – обратилась я к Дане и вошла вслед за Тиллером в служебное помещение.
Взгляд, который Дана Джаффе бросила мне вслед, ясно говорил, что все выслушанное мною было лишь только самым началом.

23

Тиллер поднял голову от ящика, в которым засовывал папку, и вопросительно посмотрел на меня.
– Что за спектакль?
Я поднесла палец к губам и прикрыла за собой дверь. Потом указала ему глазами вглубь помещения. Он посмотрел в ту сторону, задвинул ящик и кивком головы дал понять, чтобы я шла за ним. Мы пересекли большую комнату с множеством столов и вошли в другую, меньших размеров, которая, как я поняла, служила его кабинетом. Тиллер закрыл за нами вторую дверь и жестом предложил мне садиться. Я выбросила пустой стакан из-под кофе в корзину для бумаг и с облегчением опустилась на стул.
– Спасибо. Выручили. А то я не знала, как от нее избавиться. Ей, видимо, нужно было на ком-то разрядиться, тут я и подвернулась.
– Всегда рад помочь. Хотите еще кофе? У нас тут свой, свежесваренный. А тот, что пили вы, из автомата.
– Спасибо, но я уже столько его сегодня выпила, больше душа не принимает. А то засну. Как у вас дела?
– Отлично. Я только заступил, дежурю сегодня в ночную смену. Насколько я слышал, вам удалось водворить этого парня назад в кутузку. – Тиллер уселся и откинулся на спинку, вращающееся кресло заскрипело под его тяжестью.
– Это оказалось не так уж трудно. Я прикинула, что Венделл должен был укрывать его где-нибудь неподалеку, и стала вычислять, чтобы это могло быть за место. А потом занялась проверкой. Скучно, но нетрудно. А что у вас тут нового? Разобрались, каким образом ему удалось оказаться на свободе?
– Разбираются. – Тиллер пожал плечами, чувствовалось, что ему как-то не очень уютно. Он поспешно сменил тему разговора, явно не желая обсуждать подробности внутреннего служебного расследования. Кабинет освещали резкие люминесцентные лампы и я обратила внимание, что его песочного цвета волосы и усы уже тронула седина, а вокруг глаз пролегли морщины. То мальчишеское, что еще оставалось в чертах его лица, начинало расплываться и исчезать, уступая место складкам и морщинам. Наверное, Тиллер был примерно того же возраста, что и Венделл, только он не делал себе омолаживающей пластической операции. Бросив случайный взгляд на его руки, я вдруг заметила кое-что интересное, и в голове у меня мгновенно возникла масса вопросов.
– Ой, что это?
Он перехватил мой взгляд и протянул руку поближе.
– Это? Перстень моей школы.
Я подалась вперед и присмотрелась.
– Коттонвудская академия, да?
– А вы ее знаете? Большинство людей о ней даже не слышали. Она давно закрылась, уже и не помню, сколько лет тому назад. В наше время чисто мужских школ почти не осталось. Их теперь считают чем-то вроде одного из проявлений сексуальной дискриминации. Быть может, и правильно. Я заканчивал в самом последнем выпуске. Нас было только шестнадцать человек. А после этого все, капут, – проговорил Тиллер, улыбнувшись с гордостью и теплотой при этом воспоминании. – А вы откуда о ней знаете? Хороший у вас глаз. Школьные перстни почти все одинаковы.
– Я недавно видела похожий, и тоже на руке одного из выпускников Коттонвудской академии.
– Вот как? И кто же это был? Нас не так уж много, и мы все поддерживаем связь друг с другом.
– Венделл Джаффе.
Его глаза на мгновение встретились с моими, и он тут же отвел взгляд. Потом поерзал в кресле.
– Да, верно, старина Венделл тоже там учился, – произнес он так, будто эта мысль только что впервые пришла ему в голову. – А вы действительно не хотите больше кофе?
– Это ведь вы, да?
– Что я?
– Устроили освобождение Брайана из тюрьмы, – сказала я.
Тиллер громко рассмеялся, но смех у него получился какой-то неискренний:
– Простите, но нет. Не я. И представления-то не имею, как это можно было бы сделать. Стоит мне сесть за компьютер, как начинаю себя чувствовать законченным болваном.
– Бросьте. Не притворяйтесь. Я никому не скажу. Да и какое мне до всего этого дело? Парень снова в тюрьме. Я никогда никому не скажу ни слова, клянусь. – Я замолчала, давая возможность тишине сгуститься. Тиллер принадлежал к тому типу честных в душе людей, которые в принципе могут совершить противозаконный поступок, но после этого скверно себя чувствуют и неспособны врать, если их причастность становится известной. Коллеги Тиллера очень любят таких людей: они быстро признаются, им хочется облегчить душу.
– Нет, вы ошибаетесь, – ответил Тиллер. – Принимаете меня за кого-то другого.
Он повертел головой, пытаясь избавиться от возникшего напряжения, но оно не уходило. К тому же, как я заметила, понизив интонацию, он как бы не закончил нашу беседу. Я решила пощупать его чуть поглубже.
– А в первый раз, когда Брайан сбежал с теми мальчишками, вы тоже ему помогли?
Лицо Тиллера приобрело замкнуто-отрешенное выражение, а тон стал официальным.
– Не думаю, что продолжение разговора на эту тему может оказаться продуктивным, – произнес он.
– Ну хорошо. Не будем говорить о первом побеге, поговорим только о втором. Видимо, вы чем-то здорово обязаны Венделлу, если так рискуете своей работой.
– Довольно. Оставим эту тему.
Я чувствовала, что за всем этим стояла та история с обвинением в непредумышленном убийстве, когда Венделл взял всю вину на себя, иначе осуждение по подобному обвинению навсегда закрывало бы для Тиллера возможность работать в правоохранительной системе.
– Тиллер, я слышала про то непредумышленное убийство. Можете меня не опасаться. Обещаю. Мне просто интересно, что тогда произошло. Почему Венделл принял всю вину на себя?
– Я не обязан ничего вам объяснять.
– Я и не говорю, что вы обязаны, просто спрашиваю. Мне любопытно. Это не официальный разговор. Мне нужно немножечко информации, и только.
Он долго сидел молча, уставившись в крышку письменного стола. Возможно, он происходил из такой семьи, в которой было принято трижды задавать один и тот же вопрос – как в сказке – прежде чем ваше желание исполнялось.
– Тиллер, ну пожалуйста! Мне не нужны никакие подробности. И я понимаю причины ваших колебаний. Просто опишите самыми широкими мазками, и все, – попросила я.
Он глубоко вздохнул и когда, наконец, заговорил, голос его звучал так тихо, что мне пришлось отводить глаза в сторону, чтобы Тиллер не смолк совсем.
– Честно говоря, я не знаю, почему он это сделал. Мы были молоды и являлись близкими друзьями. Нам было где-то по двадцать четыре или двадцать пять лет, что-нибудь в этом роде. Для себя он уже давно решил, что вся наша система продажна, и не собирался сдавать экзамены в адвокатуру. А я всю жизнь мечтал только об одном: стать полицейским. И тут произошла эта история. Девушка погибла совершенно случайно, хотя и по моей вине. Венделл при этом присутствовал, и взял всю вину на себя. Он был абсолютно невиновен. Он это знал. И я тоже. Он просто принял удар на себя. По-моему, это было невероятно благородным жестом. Мне такое объяснение показалось слабеньким, но в конце концов, кто знает, почему человек совершает тот или иной поступок? В молодости каждый из нас переболел своего рода честным идеализмом. Именно поэтому в армии погибает так много восемнадцатилетних.
– Но он ведь не мог вас потом этим шантажировать. Срок давности истек давным-давно, да и доказательств у него никаких. В конце концов, проблема сводилась к тому, кому бы скорее поверили: ему или вам. Допустим, Джаффе заявил бы, будто вы что-то совершили. Вы всегда могли бы ответить, что не делали ничего подобного. Он уже имеет судимость. Не понимаю, как и чем он мог на вас давить по прошествии стольких лет.
– Не было никакого давления. Все было совсем не так. Он мне не угрожал. Я просто заплатил свой долг.
– Но вы не обязаны были выполнять его просьбу.
– Не обязан, но я хотел ее выполнить и был счастлив сделать это для него.
– Зачем же было идти на подобный риск?
– Вы когда-нибудь слышали о таком понятии, как честь? У меня было перед ним моральное обязательство. И это было самое малое, что я мог бы для него сделать. Кроме того, я никому бы не принес никакого вреда. Брайан – испорченный парень. Согласен. И мне он не нравится. Но Венделл обещал мне, что увезет его из штата. Он сказал, что берет на себя за это полную ответственность, и я решил: слава Богу, если мы от них избавимся, скатертью дорожка.
– Мне кажется, насчет последнего он передумал. Правда, мои сведения противоречивы, – тут же уточнила я. – Он говорил и Майклу, и Брайану, что собирается явиться в полицию с повинной. И даже, судя по всему, пытался уговорить Брайана сделать то же самое. Но его приятельница считает, что на самом деле Джаффе не собирался делать ничего подобного.
Тиллер несколько раз качнулся на кресле, задумчиво глядя куда-то в пространство. Потом недоуменно покачал головой.
– Не понимаю, как бы он выкрутился, если бы отказался от своего плана. А где он сейчас?
– Вы слышали насчет яхты?
– Слышал. Но вопрос в том, что он собирается с ней делать? Далеко ли он сумеет на ней уйти?
– Поживем, увидим, ничего другого не остается, – ответила я. – Ну что ж, мне пора. Обычно в это время я уже вовсю сплю, а тут мне еще тридцать миль ехать. Нельзя отсюда выйти каким-нибудь другим путем? Мне бы не хотелось снова встречаться с Даной Джаффе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47