И этот стражник может открывать только эту, единственную дверь и должен наблюдать за двумя прямыми участками пути, которые она контролирует.Таким образом, по видимости — свободные, заключенные на самом деле следуют от двери к двери, от пары глаз к другой паре глаз, как пакеты, передаваемые из рук в руки. За пределами здания муниципальные полицейские принимают предмет этой передачи и помещают его в одно из отделений «черного ворона».Такова практика, принятая в этом мрачном месте.Ее не стали придерживаться, однако, в отношении Люпэна.В случае с Люпэном доверия прежде всего лишили описанную выше прогулку по коридорам. Затем — тюремную машину. Стали с подозрением относиться ко всему, ужесточая для него все процедуры и правила.Господин Вебер прибыл самолично, в сопровождении двенадцати полицейских — вооруженных до зубов лучших, отборнейших из своих людей, подобрал опасного заключенного на пороге его камеры и отвел его в пролетку, на козлах которой тоже сидел один из его подчиненных. Справа и слева, спереди и сзади вокруг экипажа скакали конные полицейские.— Браво! — воскликнул Люпэн. — Такие знаки внимания трогают меня до слез. Настоящий почетный кортеж! Черт тебя побери, милый Вебер, ты всегда уважал иерархию. Помнишь, как следует себя вести с непосредственным начальством.И, похлопав его по плечу, добавил:— Я намерен, милый Вебер, подать в отставку. И рекомендовать тебя в качестве своего преемника.— Это почти сделано, — проронил Вебер.— В добрый час! А я уже тревожился об успехе моего побега. Теперь я спокоен. С того момента, когда Вебер станет шефом службы Сюрте…Господин Вебер не стал отвечать на этот выпад. Он испытывал, в сущности, весьма сложное чувство к своему противнику, замешанное на страхе, который внушал ему Люпэн, уважении, питаемом к князю Сернину, и почтительном восхищении, неизменно жившем в нем в отношении господина Ленормана. Все это — с добавлением злопамятства, зависти, а также ненависти, получившей наконец долгожданное удовлетворение.Они прибыли ко дворцу правосудия. У подъезда вестибюля, именуемого Мышеловкой, ожидали уже служащие Сюрте, среди которых, к радости Люпэна, оказались лучшие из его помощников, братья Дудвиль.— Господин Формери у себя? — спросил он их.— Да, шеф, господин следователь — в своем кабинете.Господин Вебер поднимался по лестнице впереди Люпэна, следовавшего между двумя Дудвилями.— Женевьева? — прошептал арестованный.— Спасена.— Где она?— У своей бабки.— Мадам Кессельбах?— В Париже, в отеле Бристоль.— Сюзанна?— Исчезла.— Штейнвег?— Ничего о нем не знаем.— Вилла Дюпон охраняется?— Да.— Какова сегодня утренняя пресса?— Отличная.— Хорошо. Вот инструкция о том, как со мной сообщаться.Они как раз подошли к внутреннему кулуару второго этажа. Люпэн незаметно сунул в руку одному из братьев крохотный бумажный шарик.Едва он, в сопровождении заместителя шефа, вошел в его кабинет, господин Формери произнес знаменательную фразу:— Вот и вы! Никогда не сомневался в том, что рано или поздно вы попадете наконец в наши руки.— Я тоже в этом никогда не сомневался, господин следователь, — отозвался Люпэн, — и могу только радоваться, что судьба для моего ареста избрала именно вас, отдав таким образом справедливость такому честному человеку, как я.«Он надо мной издевается», — подумал господин Формери.И тем же тоном, ироническим и в то же время серьезным, ответил:— Честному человеку, каким вы являетесь, милостивый государь, теперь придется объясниться по поводу трехсот сорока четырех дел, связанных с кражами, взломами, мошенничеством, подделками, шантажом, скупкой краденого и так далее. Трехсот сорока четырех!— Не более того? — спросил Люпэн. — Право, мне стыдно.— Честный человек, каковым вы являетесь, сударь мой, должен держать ответ по поводу убийства некоего Альтенгейма.— А это уже нечто новое. Такая идея исходит от вас, господин следователь?— Вот именно.— Здорово! Вы действительно делаете успехи, господин Формери.— Положение, в котором вас застали, не оставляет в этом сомнений.— Никаких, согласен. Позволю себе, однако, спросить: от какой раны умер Альтенгейм?— От раны в шею, причиненной ударом ножа.— Где же этот нож?— Его не нашли.— Как же получилось, что его не нашли, поскольку убийцей был я, и застали меня на том же месте, возле человека, которого я убил?— По-вашему, значит, убийца…— Не кто иной, как тот, кто зарезал господина Кессельбаха, Чемпэна и других. Характер раны — достаточное доказательство тому.— Каким же путем он ускользнул?— Через люк, который вы можете обнаружить в том же зале, где произошла трагедия.Господин Формери сделал хитрую мину.— Как же получилось, что вы не последовали такому спасительному примеру?— Я пытался это сделать. Но выход был прегражден запертой дверью, которую мне не удалось открыть. Именно во время этой моей попытки тот, другой вернулся в зал, чтобы убить своего сообщника, — из страха перед признаниями, которых Альтенгейм не мог избежать. В те же минуты он спрятал на дне шкафа, где его и нашли, тот сверток с одеждой, которую я приготовил для себя.— А одежда — для чего?— Чтобы принять другой облик. Прибыв на виллу Глициний, я был намерен выдать Альтенгейма правосудию, покончить с князем Серниным и появиться опять в виде…— Господина Ленормана, вероятно?— Совершенно верно.— Ну нет!— Что-что?Господин Формери насмешливо улыбался, покачивая указательным пальцем справа налево и слева направо.— Нет, — повторил он.— Что же — нет?— История с господином Ленорманом… Это годится для публики, друг мой. Вы не заставите следователя Формери проглотить такую утку — будто Ленорман и Люпэн были одним и тем же человеком.Он расхохотался.— Люпэн — шеф Сюрте!.. Ну нет! Все, чего ни захотите, но не это! Должны же существовать какие-то границы!.. Я добрый малый, но все-таки… Скажите, между нами, для чего вам эта новая сказка? Не вижу, признаться, смысла…Люпэн посмотрел на него в ошеломлении. Хорошо зная Формери, он не подозревал за ним такого самомнения и слепоты. Двойственность личности князя Сернина к тому времени ни у кого уже не вызывала сомнений. И только господин Формери…Люпэн повернулся к заместителю шефа, слушавшего с раскрытым ртом:— Дорогой Вебер, ваше повышение, по-моему, ставится под большой вопрос. Ибо, в конце концов, если господин Ленорман — вовсе не я, значит — он может еще существовать… А если существует, нет сомнений и в том, что господин Формери, с его удивительным чутьем, в конце концов его найдет… И в таком случае…— И он будет действительно обнаружен, мсье Люпэн, — воскликнул следователь. — Беру это на себя и полагаю, что очная ставка между вами двумя будет захватывающим зрелищем!Он потешался вовсю, барабаня пальцами по столу.— Ах, как это будет забавно! Ах! С вами не приходится скучать, Люпэн! Значит, вы — господин Ленорман! И это вы, стало быть, добились ареста своего же сообщника Марко!— Совершенно верно. Разве мне не следовало порадовать премьер-министра и спасти его правительство? Это было задачей исторического значения!Господин Формери держался за бока.— Ах, умру! Господи, как смешно! Ваш ответ обойдет весь мир! В таком случае, если поверить вам, это вместе с вами я вел следствие с начала дела в отеле Палас, после убийства господина Кессельбаха?— Точно так же, как вместе со мной, еще раньше распутывали дело о диадеме, когда я был его светлостью герцогом де Шамерас Морис Леблан. «Арсен Люпэн», пьеса в четыре акта.

, — с сарказмом отозвался Люпэн.Господин Формери вздрогнул, веселое оживление мгновенно слетело с него при этом ужасном воспоминании. Внезапно став серьезным, он сказал:— Итак, вы настаиваете на всех этих глупостях?— Поневоле, так как все это — правда. Вам будет нетрудно, съездив в Кохинхину В то время — французская колония, ныне — Вьетнам. (Прим. переводчика).

, получить в Сайгоне доказательства смерти подлинного господина Ленормана, замечательного человека, которого я подменил своей особой; я представлю вам документы о его кончине.— Вранье!— Ей-богу, господин следователь, могу признаться: все это мне совершенно безразлично. Не нравится — я не буду господином Ленорманом, не будем об этом более говорить. Если хотите — это я убил Альтенгейма. Вы отлично проведете время, добывая доказательства. Повторяю, для меня все это не имеет ни малейшего значения. Считаю ваши вопросы, как и мои ответы, не состоявшимися. Ваше следствие вообще не в счет — по той простой причине, что, когда оно завершится, я буду уже далеко. Но только…Без капли смущения он взял стул и сел напротив господина Формери, по ту сторону стола. И сухо объявил:— Есть одно-единственное «но», и вот в чем оно состоит. Знайте же, сударь мой, что вопреки всей видимости, несмотря на все ваши намерения, у меня нет ни малейшей охоты тратить даром свое время. У вас — ваши дела… У меня — мои… Вам платят за исполнение ваших задач. Я сам выполняю свои… и сам себе за это плачу. Так вот, дело, которым я теперь занят, — одно из тех, которые не терпят, чтобы от них отвлекались хотя бы на минуту. Я не могу допустить ни секундного промедления в подготовке и осуществлении действий, которые должны привести к успеху. Итак, продолжаю, — поскольку вы временно принуждаете меня вертеть большими пальцами между четырьмя стенами тюремной камеры, — двоим, господа, вам двоим поручаю я обеспечение моих интересов. Вы меня, надеюсь, поняли?Он встал и стоял перед ними в вызывающей позе, с выражением презрения на лице; и сила убеждения, подавляющее волю воздействие этого человека были таковы, что оба собеседника не посмели его прервать.Господин Формери нашел наконец выход в новом припадке смеха, — словно сторонний наблюдатель, готовый позабавиться происходящим:— Есть над чем посмеяться!.. Животики надорвешь!..— Будете вы смеяться или нет, сударь, так оно и случится. Мой процесс, расследование вопроса о том, убивал я Альтенгейма или нет, розыск моих предыдущих дел, былых правонарушений и преступлений, — вот оно, то великое множество пустышек, которыми я дозволяю вам развлечься, лишь бы, при всем этом, вы ни на минуту не теряли из виду вашей главной миссии.— Которая состоит в том?.. — спросил господин Формери, все еще хорохорясь.— Которая состоит в том, чтобы вы заменили меня в доведении до конца дела Кессельбаха и, в частности, разыскали некоего Штейнвега, германского подданного, похищенного и содержавшегося в заключении покойным бароном Альтенгеймом.— Это что еще за история?— Эта история — одна из тех, которые я оставлял для себя самого, когда был еще… когда считал себя еще, вернее, господином Ленорманом. Эта же история частично произошла в моем кабинете, неподалеку отсюда, и Вебер не мог об этом не знать. В двух словах: старик Штейнвег знает правду о таинственном проекте, которым занимался господин Кессельбах, и Альтенгейм, тоже шедший по этому следу, захватил названного Штейнвега и куда-то его упрятал.— Нельзя куда-то упрятать человека вот так, без следа. Где-то он должен быть, этот Штейнвег.— Разумеется.— И вы знаете, где он?— Знаю.— Любопытно бы и нам…— В номере двадцать девять, вилла Дюпон.Господин Вебер пожал плечами.— Значит, у Альтенгейма? В том особняке, в котором он жил?— Да.— Вот как можно верить вашим глупостям! Я нашел названный вами адрес в кармане у барона. Час спустя особняк был занят моими людьми.Люпэн вздохнул с облегчением.— Вот поистине добрая весть! А я уже опасался вмешательства сообщника, того, до которого не сумел добраться, и нового похищения Штейнвега. А слуги барона?— Исчезли еще раньше.— Надо думать, их предупредили по телефону. Но Штейнвег находится там.Господин Вебер нетерпеливо возразил:— Там никого нет. Повторяю вам, мои люди не покидали особняка.— Господин заместитель шефа Сюрте, поручаю вам самолично провести обыск в вилле Дюпон, — сказал Люпэн. — Завтра представите мне отчет об этой операции.Господин Вебер пожал опять плечами, не отзываясь на эту наглость.— У меня полно более срочных дел…— Господин заместитель шефа Сюрте, более срочного дела не существует. Если вы станете медлить, все мои планы рухнут. Старый Штейнвег никогда не заговорит.— Почему же?— Потому что он умрет с голоду в следующие сутки, самое большое — двое суток, если вы не дадите ему поесть. III — Это серьезно… Это уже звучит серьезно… — молвил господин Формери после недолгого раздумья. — Но, увы…Он усмехнулся.— Но, увы, ваши рассуждения сводятся на нет важной ошибкой.— Да ну! Какой же?— Той, что все это, мсье Люпэн, — огромное надувательство… Что поделаешь? Я начинаю разбираться в ваших фокусах, и чем они туманнее, тем меньше я им доверяю.— Идиот, — пробормотал Люпэн.Господин Формери встал.— Итак, переходим к делу. Как вы поняли, это был чисто формальный допрос, предварительная встреча двух дуэлянтов. Теперь, когда шпаги скрещены, не хватает только обязательного свидетеля для такой схватки — вашего адвоката.— Ба! Разве без него нельзя обойтись?— Никак нельзя.— Беспокоить мэтра ради таких малозначительных, в сущности, дебатов?— Придется.— В таком случае выбираю мэтра Кимбеля.— Председателя? В добрый час, у вас будет отличная защита.Первая встреча была окончена. Спускаясь по лестнице Мышеловки между обоими Дудвилями, заключенный произнес отрывистыми, повелительными фразами:— Вести наблюдение за домом Женевьевы… Четыре человека у ее жилья… У госпожи Кессельбах — тоже. Обе подвергаются опасности… В вилле Дюпон состоится обыск; вы должны присутствовать. Если Штейнвега обнаружат, устройте дело таким образом, чтобы он не проговорился… Если потребуется — щепотку порошка, пусть поспит…— Когда будете на свободе, патрон?— Сегодня ничего не придумаешь… Впрочем, никакой спешки нет… Я — на отдыхе…Внизу его сразу окружили городские полицейские, ожидавшие у машины.— Домой, ребята! — скомандовал им Люпэн. — И побыстрее, у меня назначена встреча со мною же, ровно на два часа.Переезд состоялся без инцидентов.Вернувшись в камеру, Люпэн написал большое письмо с подробными указаниями для братьев Дудвиль и еще два послания.
1 2 3 4