Пять белых на борту жили на середине судн
а, изолированные от человеческого груза. Тент белой крышей протянулся на
д палубой с носа до кормы, и только слабое жужжанье Ц тихий шепот грустны
х голосов Ц обнаруживало присутствие толпы людей на ослепительной гла
ди океана. Так проходили дни, безмолвные, горячие, тяжелые, исчезая один за
другим в прошлом, словно падая в пропасть, вечно зияющую в кильватере суд
на; а «Патна», одинокая под облачком дыма, упорно шла вперед, черная и дымя
щаяся в лучезарном пространстве, как будто опаленная пламенем, безжалос
тно хлеставшим ее с неба.
Ночи спускались на нее как благословение.

3

Чудесная тишина объяла мир, и звезды, казалось, посылали на землю вместе с
ясными своими лучами заверение в вечной безопасности; Молодой месяц, изо
гнутый, сияющий низко на западе, походил на тонкую стружку, оторвавшуюся
от золотого слитка, а Аравийское море, ровное и казавшееся холодным слов
но ледяная гладь, простиралось до темного горизонта. Винт вертелся безос
тановочно, как будто удары его являлись частью схемы какой-то надежной в
селенной; а по обе стороны «Патны» две глубокие складки воды, неподвижны
е и мрачные, протянулись на мерцающей глади; между этими прямыми расходя
щимися гребнями виднелось несколько белых завитков пены, вскипающей с т
ихим шипением, легкая рябь, зыбь и маленькие волны, которые, оставшись поз
ади, за кормой, еще секунду шевелили поверхность моря, потом с мягким плес
ком успокаивались, умиротворенные тишиной воды и неба, а черное пятно Ц
движущееся судно Ц по-прежнему оставалось в самом центре тишины.
Джим, стоявший на мостике, был проникнут великой уверенностью в безграни
чной безопасности и спокойствии, запечатленных на безмолвном лике прир
оды, как любовь запечатлевается на кротком и неясном лице матери. Под тен
том, отдавшись мудрости белых людей и их мужеству, доверяя могуществу их
неверия и железной скорлупе их огненного корабля, Ц паломники взыскате
льной веры спали на циновках, на одеялах, на голых досках, на всех палубах,
во всех темных углах Ц спали, завернутые в окрашенные ткани, закутанные
в грязные лохмотья, а головы их покоились на маленьких узелках, и лица был
и прикрыты согнутыми руками; спали мужчины, женщины, дети, старые вместе с
молодыми, дряхлые вместе с сильными Ц все равные перед лицом сна, брата с
мерти.
Струя воздуха, навеваемая с носа благодаря быстрому ходу судна, прорезал
а темное пространство между высокими бульварками, проносилась над ряда
ми распростертых тел; тускло горели круглые лампы, подвешенные к перекла
динам, и в мутных кругах света, отбрасываемого вниз и слегка трепещущего
в ответ на непрекращающуюся вибрацию судна, виднелись задранный вверх п
одбородок, сомкнутые веки, темная рука с серебряными кольцами, худая ног
а под рваным одеялом, голова, откинутая назад, голая ступня, шея, обнаженна
я и вытянутая, словно подставленная под нож. Люди зажиточные устроили дл
я своих семей уголки, огородившись тяжелыми ящиками и пыльными циновкам
и; бедные лежали бок о бок, а все свое имущество, завязанное в узел, засунул
и себе под голову; одинокие старики спали, подогнув колени, на ковриках, ра
сстилаемых для молитвы, раздвинув локти, прикрывая руками уши; какой-то м
ужчина, втянув голову в плечи и уткнувшись лбом в колени, грустно дремал п
одле растрепанного мальчика, который спал на спине, повелительно вытяну
в руку; одна женщина, прикрытая с головы до ног, словно покойница, белой пр
остыней, держала в каждой руке по голому ребенку; имущество араба, сложен
ное на корме, громоздилось тяжелой глыбой с ломаными очертаниями, а ламп
а, спускавшаяся сверху, тускло освещала груду наваленных вещей: виднелис
ь пузатые медные горшки, подножка стула, клинки копий, прямые ножны старо
го меча, прислоненные к куче подушек, нос жестяного кофейника. Патентова
нный лаг на поручнях кормы ритмически выбивал раздельные звенящие удар
ы, отмечая каждую милю, пройденную паломниками. Время от времени над тела
ми спящих всплывал слабый и терпеливый вздох Ц испарения тревожного сн
а; из недр судна внезапно вырывался короткий металлический стук, слышно
было, как жестко скребла лопата, с шумом захлопывалась дверца печи, словн
о люди, священнодействующие над чем-то таинственным там, внизу, были испо
лнены ярости и гнева; а стройный, высокий корпус парохода мерно продвига
лся вперед, неподвижно застыли голые мачты, а нос упорно разрезал велики
й покой вод, спящих под недоступным и ясным небом.
Джим ходил взад и вперед, и в необъятном молчании шаги его раздавались гр
омко, словно настороженные звезды отзывались на них эхом. Глаза его, блуж
дая вдоль линии горизонта, как будто жадно вглядывались в недосягаемое и
не видели тени надвигающегося события. Единственной тенью на море была
тень от черного дыма, тяжело выбрасывающего из трубы широкий флаг, конец
которого растворялся в воздухе. Два малайца, молчаливые и неподвижные, с
тоя по обе стороны штурвала, управляли рулем; медный обод колеса поблеск
ивал в овальном пятне света, отбрасываемого лампой в нактоузе. Время от в
ремени рука с черными пальцами, то отпуская, то снова сжимая вращающиеся
спицы, показывалась на светлом пятне; звенья рулевых цепей тяжело скреже
тали в пазах вала. Джим посматривал на компас, окидывал взглядом недосяг
аемый горизонт, потягивался так, что суставы трещали, лениво изгибался в
сем телом, охваченный сознанием собственного благополучия; нерушимое с
покойствие словно придало ему мужества, и он чувствовал Ц ему все равно,
что бы ни случилось с ним до конца его дней. Изредка он лениво взглядывал н
а карту, прикрепленную четырьмя кнопками к низкому трехногому столу, сто
явшему позади штурвала. При свете фонаря, подвешенного к пиллерсу, лист б
умаги, отображающий глубины моря, слегка отсвечивал; дно, изображенное н
а нем, было такое же гладкое, как мерцающая поверхность вод. На карте лежал
и линейка для проведения параллелей и циркуль; положение судна в полдень
было отмечено черным крестиком, а твердая прямая линия, проведенная кар
андашом до перима, обозначала курс судна Ц тропу душ к святому месту, к об
етованному спасению, к вечной жизни; карандаш, касаясь острием берега Со
мали, лежал круглый и неподвижный, словно голая мачта, всплывшая в заводи
защищенного дока.
«Как ровно идет судно», Ц с удивлением подумал Джим, с какою-то благодар
ностью воспринимая великий покой моря и неба. В такие минуты мысли его вр
ащались в кругу доблестных подвигов, он любил эти мечты и успех своих воо
бражаемых достижений. То было лучшее в жизни, тайная ее истина, скрытая ее
реальность. В этих мечтах была великолепная мужественность, очарование
неуловимого, они проходили перед ним героической процессией, они увлека
ли его душу и опьяняли ее божественным напитком Ц безграничной верой в
самое себя. Не было ничего, чему бы он не смог противостоять. Эта мысль так
ему понравилась, что он улыбнулся, беспечно глядя вперед; оглянувшись, он
увидел белую полосу кильватера, проведенную по морю килем судна, Ц поло
су такую же прямую, как черная линия, проведенная карандашом на карте.
Ведра с золой ударялись о вентиляторы кочегарки, и этот металлический ст
ук напомнил ему, что близится конец его вахты. Он вздохнул с удовольствие
м, но в то же время пожалел, что приходится расставаться с этим невозмутим
ым спокойствием, поощряющим свободные дерзания его мыслей. Ему немножко
хотелось спать, он ощущал приятную усталость во всем теле, словно вся кро
вь его превратилась в теплое молоко. Шкипер бесшумно поднялся на мостик;
он был в пижаме, и широко распахнутая куртка открывала голую грудь. Он еще
не совсем проснулся; лицо у него было красное, левый глаз полузакрыт, прав
ый, мутный, тупо вытаращен; свесив свою большую голову над картой, он сонно
чесал себе бок. Было что-то непристойное в этом голом теле. Грудь его, мягк
ая и сильная, лоснилась, словно он вспотел во сне, и из пор выступил жир. Он с
делал какое-то профессиональное замечание голосом хриплым и безжизнен
ным, напоминающим скрежет пилы, врезающейся в доску; складка его двойног
о подбородка свисала, как мешок, подвязанный к челюсти; Джим вздрогнул и о
тветил очень почтительно; но отвратительная мясистая фигура, словно уви
денная впервые в минуту просветления, навсегда запечатлелась в его памя
ти как воплощение всего порочного и подлого, что таится в мире, нами любим
ом: оно таится в наших сердцах, которым мы вверяем наше спасение; в людях, н
ас окружающих; в картинах, какие раскрываются перед нашими глазами; в зву
ках, касающихся нашего слуха; в воздухе, наполняющем наши легкие. Тонкая з
олотая стружка месяца, медленно опускаясь, погрузилась в потемневшую во
ду, и вечность словно придвинулась к земле, ярче замерцали звезды, интенс
ивнее стал блеск полупрозрачного купола, нависшего над плоским диском т
емного моря. Судно скользило так ровно, что не ощущалось никакого движен
ия вперед, как будто «Патна» была планетой, несущейся сквозь темные прос
транства эфира, за роем солнц, в устрашающей и спокойной пустыне, ожидающ
ей дыхания новых творений.
Ц Мало сказать, жарко Ц там, внизу, Ц раздался чей-то голос.
Джим, не оборачиваясь, улыбнулся. Шкипер, невозмутимый, стоял, повернувши
сь к нему широкой спиной; в обычае ренегата было не замечать сначала ваше
го присутствия, а затем, пожирая вас глазами, разразиться, с пеной у рта, по
током брани, вырывающимся словно из водосточной трубы. Сейчас он только
угрюмо что-то проворчал; второй механик поднялся на мостик и, вытирая вла
жные ладони грязной тряпкой, нимало не смущаясь, продолжал жаловаться. М
орякам хорошо здесь, наверху, и хотел бы он знать, какой от них толк? Бедные
механики должны вести судно, и они прекрасно справились бы и со всем оста
льным; ей-богу, они…
Ц Замолчите! Ц флегматично проворчал немец.
Ц Ну конечно! Замолчать! А как что неладно, вы сейчас же бежите к нам, верно
? Ц продолжал тот. Он уже наполовину изжарился там, внизу. Во всяком случа
е, теперь ему все равно, как бы он ни нагрешил: за последние три дня он получ
ил прекрасное представление о том местечке, куда отправляются после сме
рти дрянные людишки… ей-богу, получил… и вдобавок оглох от адского шума т
ам, внизу. Проклятая гнилая развалина грохочет и тарахтит, словно старая
лебедка, даже еще громче; и какого черта ему рисковать своею жизнью дни и н
очи среди всей этой рухляди, будто на кладбище для кораблей, он понятия не
имеет! Должно быть, он от рождения такой легкомысленный. Он…
Ц Где вы напились? Ц осведомился немец; он был взбешен, но стоял соверше
нно неподвижно, освещенный лампой нактоуза, похожий на грубую статую чел
овека, вырезанную из глыбы жира. Джим по-прежнему улыбался, глядя на отсту
пающий горизонт; исполненный благородных стремлений, он упивался созна
нием своего превосходства.
Ц Напился! Ц презрительно повторил механик; обеими руками он держался
за поручни Ц темная фигура с подгибающимися коленями. Ц Да уж не вы меня
напоили, капитан. Слишком вы скаредны, ей-богу. Скорее уморите парня, чем п
редложите ему капельку шнапса. Вот что у вас, немцев, называется экономие
й. На пенни ума, на фунт глупости.
Он расчувствовался. Около десяти часов старший механик дал ему одну рюмо
чку… Ц всего-навсего одну, ей-богу! добрый старикашка; но теперь старого
мошенника не стащишь с койки Ц пятитонным краном не поднять его. Ц Э, не
т! Во всяком случае, не сегодня! Он спит сладким сном, словно младенец, а под
подушкой у него бутылка с первоклассным бренди. Ц С уст командира «Патн
ы» сорвалась хриплая ругань, и слово «schwein»
свинья (нем.)
запорхало, как капризное перышко, подхваченное ветерком. Он и стар
ший механик были знакомы много лет Ц вместе служили веселому, хитрому с
тарику китайцу, носившему очки в роговой оправе и вплетавшему красные ше
лковые тесемочки в свою почтенную седую косу. В родном порту «Патны» жит
ели побережья придерживались того мнения, что эти двое Ц шкипер и механ
ик Ц по части наглых хищений друг другу не уступают. Внешне они гармонир
овали плохо: один Ц с мутными глазами, злобный и мясистый; другой Ц тощий
, с головой длинной и костлявой, словно голова старой клячи, с ввалившимис
я глазами и остекленевшим взором. Старшего механика прибило к берегу где
-то на Востоке Ц в Кантоне, Шанхае или, быть может, в Иокогаме; он и сам, долж
но быть, не помнил, где именно произошло крушение и чем оно было вызвано. Д
вадцать лет назад его, из сострадания к его молодости, спокойно выпихнул
и с судна, а могло быть и куда хуже для него, так что, вспоминая об этом эпизо
де, он не испытывал и тени сожаления. В то время в восточных морях стало ра
звиваться пароходство, а так как людей его профессии поначалу было мало,
то он «сделал карьеру». Всем приезжим он неуклонно сообщал грустным шепо
том, что он «здешний старожил». Когда он двигался, казалось Ц скелет болт
ается в его платье. Походка у него была раскачивающаяся, и так, раскачивая
сь, бродил он вокруг застекленного люка машинного отделения, курил без в
сякой любви к куренью, набивал табаком медную чашечку, приделанную к чет
ырехфутовому мундштуку из вишневого дерева, и держался с глупо-торжеств
енным видом мыслителя, развивающего философскую систему из туманных пр
облесков истины. Обычно он скупился и оберегал свой личный запас спирта,
но в эту ночь отказался от своих принципов, а потому второй механик Ц у юн
ца из Уэппинга голова была слабая Ц от неожиданного угощения крепким на
питком стал очень весел, дерзок и болтлив.
Немец из Нового Южного Уэльса бесновался и пыхтел, как выхлопная труба, а
Джим, забавляясь этим зрелищем, с нетерпением ждал, когда можно будет спу
ститься вниз:
1 2 3 4 5 6 7 8