Кольбером были организованы монопольные торговые компании для внешней торговли, главным образом колониальной (Вест-Индская, Ост-Индская, Левантийская, Сенегальская). Им был увеличен военный флот с 18 (1661 г.) до 276 судов (1683 г.).

компания была ликвидирована в 1674 году.)
В принципе, если верить их уставам, эти торговые фирмы ставили своей целью мирную разработку природных и рудных богатств заморских колоний, однако фактически самые баснословные дивиденды приносил им флибустьерский промысел; вторым по значению источником прибыли была работорговля: компания обязалась продавать колонистам-плантаторам негров, приобретенных «у откупщиков по средней цене 200 ливров за голову». Работорговле суждено было надолго пережить расцвет флибустьерства, так что еще и в наши дни почтенные господа лучших фамилий в том или ином из крупных французских портов назовут вам с улыбкой – не без примеси тщеславия – своего предка, которого работорговля не разорила, о нет, совсем наоборот.
В Англии лорды, министры, да и сама королева Елизавета I быстро сообразили, что глупо оставлять прибыль от морского разбоя проходимцам и бродягам, лишенным коммерческого размаха и не способным с толком потратить доставшиеся им деньги. Несмотря на вопли испанского посла, они начали в открытую снаряжать «промысловые» суда. Если тот или иной капитан оказывался уличен в пиратстве, его препровождали в зал суда, где выносили суровый приговор. Засим морские волки покидали дворцы правосудия и... продолжали свое дело. О грозном приговоре им никто не напоминал. Первая кампания, проведенная флибустьером-откупщиком Хоукинсом, оказалась столь успешной, что на следующий год самые именитые судовладельцы наперебой предложили ему в пользование шесть готовых кораблей, а королева Елизавета I самолично отпустила из казны деньги на снаряжение адмиральского флагмана этой небольшой армады. Корабль был закуплен в Германии и звался «Иисус из Любека».

Палач, пригибаясь, вошел в каземат, настоящий каменный мешок, где царила почти кромешная тьма; в нос ему ударила жуткая вонь. Крики, ругань и стенания понеслись из железных клеток, стоявших вдоль всей стены, словно в курятнике. Палач со скрипом повернул в замке тяжелый ключ.
– Выходи. Давай пошевеливайся!
Пленник ни о чем не спрашивал. Он и рад был бы поторопиться покинуть тесную клетку, но обездвиженное уже много недель тело плохо повиновалось ему. Губернатор нарек свою темницу Чистилищем, а ряды клеток вдоль стен – Адом. В них нельзя было ни встать, ни вытянуться во весь рост. Эта разновидность пытки бередила садистское воображение немалого числа государей, принцев, господ и вождей во многих странах в различные эпохи.
– Сюда.
Заключенный, все еще не в силах распрямиться, потащился вперед, подталкиваемый палачом. В конце подземного коридора, делившего каземат пополам, была закрытая на ключ дверь. Палач отворил ее и запер за собой. Новый коридор, освещенный слабым светом оконца, и еще одна дверь. Палач снова отворил ее и запер за собой. Тюремный церемониал почти не изменился за минувшие столетия, эта жуткая традиция оказалась едва ли не самой стойкой.
Войдя в помещение за второй дверью, заключенный сразу же увидел машину, и из груди его вырвался стон.
Эта сцена с незначительными изменениями повторялась не раз и не два в течение 1650-1651 годов, и происходила она не в тюремном замке где-то в Европе, а на Тортуге, в Скальном форте. Тюрьма и клетки были построены по приказу губернатора Левассера – того самого, что изгнал англичан с Черепашьего острова в 1641 году. Первую метаморфозу, случившуюся со вчерашним флибустьером, можно объяснить лишь овладевшей им манией величия: он стал одеваться как в Версале, есть на золотом сервизе, а обращаться к нему отныне следовало, чуть ли не падая на колени. Второй метаморфозой была жестокость.
Машина, один вид которой исторгал стоны и страшные вопли из груди пленников, была личным изобретением Левассера; она представляла собой систему подъемных блоков. Несчастному продевали голову, руки и ноги в деревянные захваты, после чего прицепляли блоки к конечностям и начинали их выворачивать. Те, кому доводилось остаться в живых, становились калеками на всю жизнь.
Левассер посылал в машину «строптивцев». Чаще всего это были обыватели Черепахи, пытавшиеся увильнуть от уплаты налогов – за два года бесчисленные поборы возросли до невозможности, как в современных государствах, – или же католики, пытавшиеся протестовать против изгнания с острова их священников и предания огню (по приказу губернатора) их церквей. Даже протестантский пастор Бас-Тера по имени Рошфор, возмутившийся подобными мерами, едва-едва избежал знакомства с машиной. Левассер велел посадить его на первое же судно и наказал никогда не появляться больше на Черепашьем острове.
Флибустьеры с Тортуги теперь плевались при одном упоминании имени мини-тирана, хотя в профессиональном отношении они не могли на него пожаловаться. Как и было заведено, губернатор клал себе в карман значительную часть привезенной добычи, но зато раздавал сколько угодно поручительств от имени французского короля. Тем не менее его деспотизм не мог прийтись по нраву пиратской вольнице, а описания клеток и машины, передавшиеся из уст в уста и обраставшие всякий раз новыми чудовищными подробностями, вызывали законное возмущение.
Летом 1652 года до испанских властей на Кубе дошли вести о том, что Левассер, превратившийся в невыносимого тирана, был убит двумя помощниками губернатора – Мартеном и Тьебо, которые захватили власть на Черепахе. Немного времени спустя оба владетельных князька сдали без сопротивления свои полномочия новому губернатору господину Анри де Фонтенэ, назначенному в должность кавалером де Пуэнси. Этот Фонтенэ был «французским идальго», потомком старинного дворянского рода и рыцарем Мальтийского ордена. Он долго воевал с турками, обретя в этих сражениях, как будет явствовать из дальнейшего, много полезных навыков.
В последующие месяцы испанскому губернатору на Кубе пришлось по нескольку часов в день читать ошеломительные депеши и выслушивать гонцов, которые с вытянутыми физиономиями излагали тягостные вести:
– Два галиона, вышедшие из Пуэрто-Бельо в Гавану, подверглись нападению французских пиратов и были разграблены... Октябрьский флот перехвачен на выходе из пролива Гайя-де-ла-Плата – три галиона захвачены, один подожжен... Город Ла-Вега на Эспаньоле разорен отрядом, высадившимся на мысе Исабела, на северном побережье острова. Другой отряд пиратов захватил все товары, доставленные на рынок в Барранкилью, возле Картахены... Еще один галион разграблен на пути между Картахеной и Пуэрто-Бельо; на обоих разбойничьих судах экипаж состоял из негров под командованием белых... Новое нападение на суше: ограблен Пуэрто-де-Грасиас...
Забрав бразды правления в свои руки, кавалер де Фонтенэ уверенно направлял удары французских флибустьеров. Этот потомок сиятельных аристократов стал кумиром оборванной пиратской братии. Из Мадрида, куда шли реляции о беспрерывных потерях, грозно отчитывали наместников. Куба пыталась оправдываться: «Мы вооружаем галионы до крайней возможности». Это была ложь. Будь на галионах меньше нелегальных грузов и платных пассажиров, они могли бы взять на борт больше орудий и солдат. Но привычка к жульничеству и обману уже вошла в плоть и кровь управителей испанских заморских владений, золото отравило их души. Мадрид запросил однажды, почему ничего не сделано для искоренения зла на месте – почему не уничтожены базы пиратов?
– Мы обдумываем это.
Действительно, на столе у губернатора Кубы лежал план Бас-Тера, куда заносили сведения, полученные от лазутчиков и бежавших пленных. Кавалер де Фонтенэ, словно угадывая намерения испанцев, еще больше укрепил Гору: рабы и вербованные построили два бастиона по обе стороны площадки Скального форта, где установили дополнительные батареи.
– Сие ни в коей мере не обескураживает нас, – доложил губернатор Кубы в Мадрид.
Окончательное решение он принял летом или осенью 1653 года.
Испанская эскадра была составлена из пяти крупных галионов и десятка галиотов – мелких, но очень крепких вертких суденышек. Выйдя из Гаваны, соединение обогнуло Кубу с северо-запада, а затем прошло мимо южного берега Ямайки и Эспаньолы, держась далеко от островов, дабы остаться незамеченным. Ночью флотилия втянулась в узкий пролив между Эспаньолой и Тортугой и ранним утром 10 января 1654 года подошла к Бас-Теру.
Прежде чем развернуться строем в виду вражеской гавани, эскадра разбилась надвое: четыре галиона и несколько галиотов двинулись прямо к порту, а остальные замерли на рейде. Загрохотали пушки Скального форта. Им ответили залпы испанских судов.
Огонь береговых батарей всегда более прицелен, а в описываемую эпоху разница была особенно чувствительной. Тем не менее, несмотря на сильный заградительный огонь, испанские корабли продолжали движение.
Плотные клубы черного дыма окутали Бас-Тер. Когда порывы ветра разгоняли его, испанцы могли видеть, как группы вооруженных людей спускались из форта к причалу, да и в самой гавани наблюдалось движение. Несколько флибустьерских судов отвалили от пирса, таща на буксире весельные шлюпки.
Испанские капитаны приняли меры, чтобы не дать пиратам пойти на абордаж. Однако, к своему удивлению, они узрели, что флибустьерские суда, не выходя из гавани... начали тонуть. Кавалер де Фонтенэ распорядился затопить их, чтобы не дать врагу подойти к берегу. Орудия форта изрыгали огонь. Казалось, предпринимать высадку десанта в таких условиях невозможно.
Но никто и не собирался этого делать: нападение на Бас-Тер в лоб было лишь отвлекающим маневром.
Пока грохотали пушки и все внимание было сосредоточено на гавани, оставшийся галион с несколькими галиотами тихонько исчезли с театра военных действий и приблизились к берегу в точке, отстоявшей примерно в одном лье к востоку от Бас-Тера. Берег там не был укреплен. С галиотов высадился штурмовой отряд с мулами, орудиями и ящиками с боеприпасами. Пушки и ящики были тотчас погружены на мулов, и отряд двинулся в глубь острова. Все было проделано так быстро и слаженно, что не оставалось никаких сомнений: операция была тщательнейшим образом подготовлена, а возможно, и отрепетирована.
В точности не известно, каким способом испанцам удалось втащить пушки на крутые склоны южного побережья. Узенькие осыпающиеся тропки не позволяли подниматься там даже по двое в ряд, и французы жили в уверенности, что нападения с тыла не последует. Тем не менее факт остается фактом: испанцы установили на вершине соседней гряды батарею из десяти орудий и открыли с тыла огонь по Скальному форту. Они рассчитывали, что внезапное и массированное нападение сломит сопротивление французов за несколько минут.
Но Фонтенэ громовым голосом приказал строить под огнем дополнительный бруствер. Пленные и рабы вряд ли могли считать удачей, что именно им досталась эта работа. Кстати, подобные сооружения и в современной войне возводят под орудийным огнем при бомбардировке с воздуха, так что участь саперов никогда не была завидной. В XVII веке бруствер клали из двух рядов бревен, а пространство между рядами, шириной около метра, заполняли землей. Техника эта была испытана к тому времени многократно да и в сущности мало изменилась за последующие века. В период первой мировой войны пехоте приходилось прятаться за куда менее солидными заграждениями, так что нас не должно удивлять, что защитникам форта на Горе удалось продержаться несколько дней.
Испанские корабли били в упор изо всех орудий. Порт и селение Бас-Тер всю светлую часть дня находились под разрушительным огнем. Чтобы спасти остатки судов, губернатор распорядился вывести их из гавани и поставить между полузатонувшими собратьями. Колонисты и негоцианты Черепахи без малейшего удовольствия лицезрели картину уничтожения своего имущества: ярким пламенем пылали их дома и набитые товаром склады. Вполне резонно предположить, что немалое число этих пацифистов страстно желало найти общий язык с испанцами.
Фонтенэ держал защитников форта в железной узде, проявляя личную отвагу. Когда ему сообщили, что на редут снизу явилась депутация жителей, которые хотят обратиться к нему, он поначалу решил, что горожане Бас-Тера пришли предложить свою помощь. Однако услышал он совсем другое:
– Мы полагаем, господин губернатор, что у нас нет иного выхода, кроме как капитулировать...
Глава депутации едва успел закончить фразу, как рухнул, сраженный пистолетным выстрелом в лицо. Остальные представители общественности бросились наутек.
К моменту нападения цейхгауз на Горе был битком набит порохом и ядрами. Но в трюмах испанских судов суммарный боезапас был в пять-шесть раз больше. Испанский адмирал, приказавший вначале считать ядра и меры пороха, Облегченно вздохнул, когда убедился, что огонь французских батарей начал стихать. А затем вражеские орудия замолчали. Немного погодя ему доложили, что губернатор Тортуги готов вести переговоры о сдаче.
Фонтенэ добился почетных условий: побежденные сохранили знамена и личное оружие, никаких пленных – губернатору было разрешено покинуть остров с тремя сотнями солдат и негров. Испанцы даже позволили ему остаться на острове столько времени, сколько потребуется для подъема затопленных кораблей.
Солнце нещадно слепило глаза, когда кавалер де Фонтенэ во главе своего войска маршировал к порту сквозь строй испанских солдат, выстроенных в два ряда с оружием на изготовку. Над Горой гордо развевался кастильский флаг. Большинство жителей Бас-Тера высыпали проводить своих прежних хозяев. Все проходило в полном молчании; лишь, когда шлюпки отвалили от берега, кто-то в толпе крикнул:
– До скорого!

Весть о потере Тортуги дошла до Парижа весной 1654 года, не вызвав там никакого волнения. Францию все еще терзали раздоры Фронды Фронда – общественное движение против абсолютизма во Франции в 40-50-х гг.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9