– Это не имеет значения. – Сейчас ничто не имело значения, кроме нее. Он привлек ее к себе и прошептал: – Можно, я вас раздену?
Она снова рассмеялась, на этот раз смех ее прозвучал неуверенно.
– Зачем? Вы же ничего не увидите здесь.
– Я мог бы прикасаться к вам. И я хочу вас ласкать.
Как легко его руки «сняли ее с якоря» и каким правильным казалось ей то, что он освободил ее от стесняющего корсета и рубашки. Он ласкал ее, дал ей время расслабиться, предвкушая дальнейшее. Он стал на колени, чтобы снять с нее чулки, и тут почувствовал, как она встревоженно напряглась.
– Гейбриел.
– Только не передумайте, – пробормотал он, резко поднимая на нее глаза. – Не заставляйте меня остановиться, иначе я умру.
В ее смехе ощущалась дрожь.
– Вы, кажется, полны решимости.
– Так оно и есть.
Он посмотрел на нее, увлеченный красотой ее обнаженного тела. Выступающие темные соски груди, округлый живот, пышные бедра. Она застенчиво улыбнулась, и у него перехватило дыхание.
Гейбриел улыбнулся в ответ:
– Я бы подумал, что это сон, если бы требования моего тела не говорили о другом.
– Я перестала верить в сны. – Она легко провела пальцами по его коротким черным волосам. – И не верила до тех пор, пока вы не вернулись.
Этим вечером он получил от нее столько намеков. Она открывала ему себя так тонко, что это должен был бы понять проницательный человек. А он не понял. Единственным оправданием ему могло служить лишь то, что желание лишало его возможности прислушиваться к чему бы то ни было, кроме его основных инстинктов. Завтра будет день, и можно будет поразмышлять над нюансами. Он мог только следовать за ней и справляться со своим желанием.
Он поцеловал ее лодыжку и мягкую впадинку под коленом. Потом встал, снял фрак и шейную косынку, расстегнул рубашку и панталоны.
– Вы никогда мне этого не простите, – грустно сказал Гейбриел, снимая сапоги.
Когда он повернулся к ней, обнажив свое сердце и тело, она молчала. Но кажется, ее не оттолкнули его шрамы и откровенное возбуждение. Ему оставалось только надеяться, что она считает его хотя бы вполовину таким же желанным, какой он считает ее.
– Откуда вы знаете, что я не прощу? – сказала она наконец. – Разве вы вообще меня знаете?
Он сел рядом с ней.
– Я хочу узнать. – Он погладил ее по лицу и обвил рукой ее шею.
– Я не та, какой была, – прошептала Элетея.
– Вы гораздо лучше, – прошептал Гейбриел и наклонился, чтобы поцеловать ее.
Будь на ее месте другая женщина, он приписал бы ее замечания ложной скромности и желанию подразнить. Но он хотел ее слишком сильно, чтобы раздумывать над тем, что она скажет. Будучи надменным дураком, он полагал, что обладает монополией на сердечную боль. Он воспринимал только то, что говорит ему внешность, да еще то, что мир наносил ему один удар за другим, а Элетея оставалась незапятнанной, совершенной молодой леди, безгрешной и милосердной. Каковой ей и полагается быть.
– Единственное, что я знаю, – сказал он, – это то, что я не покину вас, пока вы моя, и не погублю.
– А разве не это полагается делать повесам? – спросила она, на этот раз действительно поддразнивая его.
– Не всегда. – Он провел пальцем по ее шее, грудям, животу, ниже, пока она не задрожала. Но она не отодвинулась. Он чувствовал под своей рукой биение ее сердца. – Некоторые из нас просто губят сами себя.
– А вы думаете, что те, кому вы дороги, не страдают от этого? – спросила она и задохнулась, потому что его палец проник в ее ножны.
Ее тело напряглось, но не от сопротивления, а от отчаянного желания. А потом раскрылось, медленно тая.
Его голос стал грубым.
– Значит ли это, что я вам дорог?
Она двигала бедрами, жаждая большего.
– Разве это не понятно?
– Вы избрали меня?
Она заглушила стон. Что бы он ни делал с ней, этого осторожного проникновения было достаточно, но ей хотелось большего. Но откуда он это знает, коль она сама этого не понимает?
Его рука замерла. Она попыталась сжать бедра, перевести дух.
– Очень жаль, – сказал он; голос у него был низкий, неотразимый. – Я должен был уехать тогда, но… если бы я не уехал, разве от этого что-нибудь изменилось бы?
– Да. Наверное… да.
– То есть?
– Тогда… тогда меня не обручили бы с… ним.
Что она пытается ему сказать? Что ее утрата так глубока, что она предпочла бы вообще никогда не любить Джереми?
– Был ли рядом с Хазлеттом другой мужчина? – спросил он медленно, затаив дыхание, с почти не бьющимся сердцем.
Она обвила рукой его шею. Тронула выпуклый шрам.
– Вы вернулись сюда сегодня, чтобы выяснять историю Хелбурна или чтобы ласкать меня? – весело спросила она.
Он прижал ее к софе.
– Я был бы дураком, если бы отказался от такого предложения, потому что в вашем присутствии я почти ничего не соображаю.
– Его уже нет, Гейбриел, – сказала она призрачным шепотом. И тихо добавила: – Мне бы хотелось, чтобы его никогда не существовало.
– Вы уверены, что этого хотите?
– Нет. Но все равно – сделайте это. Чего я хочу – так это забыть.
Она видела на его лице удивление и надеялась, что он не попросит объяснений. Она сказала правду. С Гейбриелом она забывала те периоды своей жизни, которые казались ей отвратительными. И что бы ни произошло между ними сейчас – это ее выбор. Да. Сегодня ночью она сделает выбор.
Она спрятала лицо в изгиб его крепкого плеча. От него слегка пахло мускусом и одеколоном. Как чудесно! Кожа у него была горячая, под щитом силы переплелись мускулы и сухожилия. Как соблазнительно дать ему волю над собой! Оттаять. И – зима кончится.
– Когда мы соединимся, – сказал он, целуя ее в голову, – будут определенные последствия, с которыми нам придется столкнуться.
– Вы говорите о зачатии?
Когда это она стала так откровенна в житейских делах? В зеркале времени, она осталась невинной, нетронутой. Или это он не усвоил какие-то более глубокие уроки жизни? Искренен ли он с ней? А она?
– Да, – сказал он, сглотнув, – Эту возможность мы должны учесть.
– У вас есть дети, Гейбриел?
– Нет. Я…
Что он мог сказать? Что был человеком, который уклонялся от обязательств судьбы, вероятно вполне заслуженной? Он не всегда был осторожен. Но теперь все то, что он прежде презирал, вдруг оказалось важным.
– Вы всегда хотели меня? – прошептала она. – Я знаю, что когда-то вам нравилось на меня смотреть. Я никогда не понимала, что это значит. О чем вы думали?
– Я не уверен, что вообще думал в те дни. Возможно, я хотел того, чего не мог иметь. – Он прижался лицом к ее грудям, вдыхая ее запах. – Я никогда не проигрывал, если решал не проигрывать.
– Я не выигрыш для победителя, Гейбриел, – сказала она с легким возмущением.
– Конечно, но если бы вы им были, что я должен был бы сделать, чтобы получить вас? – Он поднял голову, улыбка его была чарующей. – Всю жизнь я ради выживания полагался на хитрости и силу. Другого образа жизни я не знаю.
– А хотели бы узнать?
– А вы хотите мне помочь?
Она рассмеялась:
– Я всегда думала, что вы вполне способны со всем справиться сами.
– Потому что я сбивал с ног всякого, кто становился на моем пути?
– Вы забыли о вашем отчиме. Это было с вашей стороны смело.
Он сглотнул. Ему было стыдно, что она знает об этом.
– На меня в нашей деревне никогда не смотрели как на белого рыцаря.
Ее глаза блеснули озорством.
– Некоторых леди привлекает темнота.
– Я никогда не считал вас такой.
– Вы не хотите меня, Гейбриел? – спросила она прерывающимся голосом.
– Хочу. Но не на одну ночь.
– Разве это не запрещено кодексом правил?
– А вы не могли бы думать обо мне в каких-нибудь иных терминах? – с раздражением сказал он.
– Я бы хотела просить вас об этом же.
– Вы всегда были в моих глазах совершенством.
– Но я вовсе не совершенство. И если это единственная причина, по которой вы меня хотите, значит, вы обманулись.
– Вы скоро будете думать иначе.
– О, Гейбриел, вы не понимаете!
Он закрыл глаза.
– Я не хочу причинить вам боль.
– Тогда не покидайте меня.
Как мог он покинуть ее? Его тело впитывало ее жар, ее зов. Его дыхание трепетало на ее губах. Он приподнялся над ней. Он уже тысячи раз брал ее в своем воображении. Представлял ее под собой, когда другие женщины разделяли с ним ложе.
Он сказал себе, что потом будет время обсудить то, что обременяет ее душу. Ему не хотелось предоставлять ей ни мгновения на раздумье и отступление. Все его инстинкты требовали утвердить их связь.
«Не дай ей передумать. Не дай ей понять, насколько я ей не подхожу. Конечно, я не заслуживаю женщины такой чистой и совершенной, но, клянусь, я никогда больше ничего не попрошу в моей жизни, если мне дадут возможность любить ее».
– Вы смотрите на меня так же, как смотрели тогда, – прошептала она, широко раскрыв глаза. – О чем вы думаете теперь?
– О том, что я никогда не видел более красивой женщины. – Он поцеловал ее, его рука запуталась в ее волосах.
Элетея застонала. От этого раскованного выражения поощрения глубокие волны наслаждения пробежали от его плеч к ногам. Элетея, нагая, раскрывалась ему навстречу, готовая подарить ему блаженство. Соблазнительная чувственность ее тела гипнотизировала его.
Он заключил ее в объятия, выгнул спину, не отводя взгляда от ее глаз. Вопреки тому, что о нем говорили, у него не было опыта обращения с девственницами. Но он понимал, что первый раз может оказаться не таким приятным для нее, как для него.
Когда она была готова, он проник в нее настолько глубоко, насколько осмелился.
Она несколько раз резко вздохнула. Для него не было ничего более страшного, чем необходимость остановиться; не мог он вообразить и более желанной участи, чем проникнуть в нее.
Он целовал ее веки, лицо.
– Мне кажется, я всегда был вашим.
– Гейбриел… – Она выдохнула его имя, ее пальцы сжали его плечи. – Вы хотите меня?
– Прошу вас, – хрипло сказал он.
– Мы горим от страсти или от любви? – прошептала она.
– А разве не может быть, что и от того и от другого? Разве нет?
– Да, хотя я не понимаю…
Он не дал ей договорить, додумать свой ответ. В этот миг его не очень волновало, о чем она думает.
– Расскажете потом, – пробормотал он. – Возьмите меня в себя целиком…
Она застонала, и это разбило цепи его самоконтроля. Он вошел в нее целиком. Потрясающее наслаждение пронзило его сердце. Самые сладкие из его фантазий осуществились. Он забыл обо всем.
Она выгнулась под ним. Хотя его тело напряглось в ответ, он сжал зубы и замедлил скорость. Это ее первый раз. Будут еще ночи совместных чувственных исследований. Он узнает, что ей нравится, и посвятит ее в тайну своих желаний. Конечно, он найдет место получше этой старой софы, такое же крепкое, каким, к счастью, оказалась она.
Он слышал прерывистый шепот словно издалека, очень издалека.
– Я ждала, когда ты вернешься.
– Я здесь.
– Сделай так, чтобы я забыла, Гейбриел.
Глава 24
Когда Джереми Хазлетт изнасиловал ее, Элетея не осознала, что он разрушил невинность ее сердца, а не способность любить. Плотская жажда, которую пробудил в ней Гейбриел и которую он продолжал утолять, одновременно привела ее в смятение и в волнение. Она была убеждена, что никто другой не смог бы пробудить в ней страсть.
В то время как такой же акт, или, точнее, его дикая пародия, вызвал у нее только отвращение, теперь она почувствовала, как к ней вернулись ее естественные желания с такой силой, что она не могла не подчиниться им. Он был ее первым возлюбленным, ее единственной любовью. А для человека, без сомнения, весьма опытного в грехе, в нем всегда присутствовала доблесть, уравновешивающая его темную сторону. Она наслаждалась каждым ощущением, приятным и неловким, которое он вызывал в ней, пока под конец не отдалась ему полностью.
Он помог ей миновать стыд, заставил ее не только подчиниться, но и признать свой голод. Мужественный, он заставил чувствовать ее не только живой и сильной, но и боящейся показать то, чего она жаждет. Он требовал. Она подчинялась, едва осознав момент, когда его крупное тело перестало двигаться. Она знала только – и в ее собственном неожиданном взрыве наслаждения, в ее освобождении, – что дрожь его плеч, жар глубоко у нее внутри от его семени означали, что он достиг пика. А в тот момент, когда она испугалась, что всему этому есть только одна причина – похоть, он, не теряя времени, заверил ее в обратном.
– Вы самая желанная и единственная женщина, которая когда-либо действительно вызывала у меня желание, – сказал он, подняв голову.
– Вот как? – прошептала она, поглаживая пальцем глубокую складку на его щеке.
– Я помню, когда вы впервые коснулись моего лица.
– Теперь вы стали куда более привлекательным.
Гейбриел потянул темный локон, который упал ей на грудь.
– И вы тоже.
– Я думаю…
– Мои лондонские кузены захотят познакомиться с вами.
– Ваши кузены?
– Моя родня.
Она сделала нерешительную попытку сесть, мысли об их наготе, которая все-таки смущала ее, вдруг обратились на другое – на тот скрытый смысл, который могло иметь предложение встретиться с его пользующимися дурной репутацией родственниками-мужчинами, и не в качестве его соседки, не в качестве начавшей выезжать в свет барышни, но в качестве его любовницы.
– Они обвинят нас в том, что мы поддались порыву.
Гейбриел поднял брови. Он был горячий, полный уверенности, готовый сразиться с целым светом, чтобы произвести на нее впечатление.
– Семь лет нельзя назвать порывом.
Элетея проницательно посмотрела на него:
– Нельзя сказать, что все это время мы ухаживали друг за другом.
Он усмехнулся:
– Нет, именно ухаживали.
Его игривость была заразительна, и все же тайна, стоявшая между ними, омрачала ее сердце. Если бы он знал, если бы предполагал… Изменились бы его чувства к ней? Ей казалось невыносимым разрушить эту близость, но близость не выживет без доверия, а доверие основывается на правдивости.
Придется признаться. Но как, когда? Станет ли он смотреть на нее иначе или по-прежнему желать ее, как теперь? Она посмотрела на его мрачное сардоническое лицо.
– Семь лет, – снова сказал он.
– Мы не общались!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30