Пускай ты убедил Анри, что мы друзья, но меня в этом убеждать не следует, я-то знаю, что стоит между нами, и предупреждаю тебя, чтоб ты держался от меня подальше. – Внезапно он подозрительно прищурился. – Кстати, а что вообще ты делал во Франции? Когда ты уехал с Мартиники?
Капитан Жискар переводил взгляд с одного собеседника на другого, озадаченный поворотом событий. Он понятия не имел, что Марсель Дюваль каким-то образом был замешан в смерти Сесили Сент-Сир. Если это в самом деле так, получается, что он причинил Филиппу большую неприятность, когда позволил этому человеку плыть на «Стремительном».
– Я отплыл с Мартиники на «Тристане», пока ты был в Америке, – непринужденно ответил Марсель. – А дело у меня во Франции очень простое. Я приехал, чтобы найти подходящую партию для моей сестры Линетт.
– Ну и как, получилось? – спросил Филип.
– Конечно, мой друг, и просто превосходно, – гордо ответил Марсель. – В следующем году Линетт выйдет замуж за Пьера Боннара, единственного сына и наследника основателя знаменитого банковского дома Боннаров. Неплохая партия, скажу я вам. Мне есть что поставить себе в заслугу.
– Да, – с неохотой признал Филип. – Ты вечно из кожи вон лезешь, чтобы породниться со знатными европейскими семьями, не так ли, Дюваль? Наверно, предложил щедрое приданое. Должно быть, дела у тебя лучше, чем я думал. Но скажи-ка мне, откуда ты узнал, что «Стремительный» стоит в Бресте?
– Я этого не знал. Мне просто повезло – я увидел «Стремительный» в порту, когда расспрашивал, как мне добраться до Мартиники. Похоже, в эту поездку мне вообще везет, – добавил он невозмутимо.
– Да, похоже на то, – ответил Филип, но без особого убеждения в голосе. – Ну что ж, раз ты на
борту, я ничего не могу с этим поделать. – Он жестом показал, чтобы Марсель удалился. – У меня тут личный разговор с Анри, поэтому...
– Конечно, конечно. Я не хочу вам мешать и пожелаю вам обоим спокойной ночи. Кстати, – прибавил он лукаво, – я слышал, тебя можно поздравить, твоя миссия оказалась успешной.
– Что?! – хором воскликнули Филип и Анри.
– В чем дело, господа? – спросил Марсель с невинным видом. – Разумеется, я говорю о твоей женитьбе. Если я правильно понял капитана Жискара, мадам Сент-Сир восхитительная красавица. – Пустив эту прощальную стрелу, он быстро вышел из каюты и, напевая, пошел по коридору.
– На какую-то секунду мне показалось, что он знает истинную причину нашего путешествия во Францию, – сказал Анри с беспокойством. – Ты ведь не думаешь, что он что-то пронюхал, а, Филип?
– Не думаю, Анри, – Филип постарался придать голосу убедительность, хотя сам был не очень уверен. – Может быть, это чистое совпадение, что «Стремительный» готовился к отплытию как раз в тот момент, когда Дювалю нужно было возвращаться на Мартинику. – Потом он пристально взглянул на своего старшего товарища. – Ты ведь не говорил ему о том, куда мы направляемся?
– Нет, что ты! – быстро заверил его Анри. – Я решил, что ты сам скажешь, когда найдешь нужным.
Забыв на время о человеке, которого он ненавидел, Филип вернулся к более важным делам. Он снял камзол и с помощью ножа для разрезания конвертов аккуратно вспорол шов и вынул тонкий пакет, обернутый клеенкой. Только дыхание Анри Жискара нарушало тишину в комнате.
– Значит, ничего непредвиденного не стряслось? – спросил Анри, обводя осторожным взглядом небольшую каюту.
– Ничего. Документ мне доставил доверенный человек прямо в мою гостиницу под видом письма от несуществующей тетушки. Насколько я знаю, кроме нас двоих, никому не известно его значение, не считая агента, который работает на американское правительство.
– А если другие узнают?
– Они предпримут все усилия, чтобы помешать нам доставить этот документ.
– Боже мой! – воскликнул Анри, и пот выступил у него на лбу.
– Я выучил наизусть его содержание и хочу, чтобы ты сделал то же самое. Если что-то случится с бумагами, один из нас сможет устно передать содержание послания. Предлагаю тебе выучить прямо сейчас, а потом положим пакет в сейф.
Анри не знал, что Филип собирался еще до наступления утра забрать документ из сейфа в свою каюту. Если на борту «Стремительного» окажется шпион, то первое место, куда он полезет, будет сейф. А Филип собирался сделать все, что в его силах, чтобы документ был благополучно доставлен американцам.
Пока Филип возвращался к себе в каюту, его мысли обратились к Марселю Дювалю и его нежелательному появлению в Бресте за несколько часов до того, как они с Габби прибыли в этот город. Если это было совпадение, то уж слишком вовремя оно случилось.
Когда Филип вошел в каюту, то увидел, что Габби крепко спит, закутавшись, как в кокон, в свое потрепанное в дороге платье. На столе стоял поднос с нетронутым ужином. Он зажег лампу и посмотрел ^ на заплаканное лицо своей молодой жены. Она была о похожа на ребенка, прекрасного, невинного ребенка, § и в то же время это была желанная женщина. У него защемило сердце, но он не понял, что это значит. Он не вспоминал ни Сесили, ни даже Амали, пока смотрел на спящую. Еще несколько мгновений Филипп любовался Габби, а потом прикрутил лампу и тихо вышел из каюты, чтобы провести остаток ночи под звездами, пока его жена спала в своей девственной постели – впрочем, он был уверен, что скоро исправит это положение.
На следующее утро Габби проснулась растерянная, не понимая, где она. Постепенно она ощутила небольшое покачивание, одновременно услышала поскрипывание палубы, грохот цепей штурвала и сразу вспомнила, что плывет на корабле на Мартинику в сопровождении мужа. Своего мужа! Габби робко протянула руку и с облегчением убедилась – она в постели одна и полностью одета. Филип предпочел ночевать где-то в другом месте. Смеет ли она надеяться на то, что он и дальше будет вести себя так?
Она села, чувствуя, как все ее тело затекло, отчасти из-за долгого и трудного путешествия, отчасти из-за тугого корсета, который она не расстегивала уже несколько дней. С отвращением взглянула она на свое мятое, забрызганное грязью платье и подумала о том, как хорошо было бы принять горячую ванну.
Ее внимание привлек шум за дверью, и с удивлением она увидела, что Филип остановился в дверях.
– Доброе утро, моя дорогая, – сказал он весело, одним взглядом охватив ее растрепанный вид. – Надеюсь, ты хорошо спала. Тебя не укачивает?
– Нет, месье... то есть Филип, – быстро поправилась она. – Движение меня даже успокаивает.
Филип отошел в сторону, и двое мужчин внесли в каюту большую жестяную ванну, а за ним вошли еще двое с ведрами горячей воды. Когда ванна была установлена, вода налита, а мужчины покинули каюту, они остались вдвоем. Габби с трепетом следила, как муж приближался к ней, его глаза заволокла мечтательная дымка.
– Ты же не можешь купаться одетой, малышка, – мягко сказал Филип. – Постой, я расстегну твое платье.
– Я и сама могу, – сказала она, отступая на шаг от него.
– Чепуха. Если бы твой отец не был таким скупердяем, он бы отправил с тобой горничную. Но тогда я был бы лишен удовольствия раздеть тебя. Не надо, дорогая, – строго добавил он, когда она попыталась отстраниться от его рук.
Вскоре он расстегнул длинный ряд пуговичек и стал сдвигать платье, которое постепенно открыло ее плечи, грудь, бедра и наконец упало на пол у ее ног. Филип чертыхнулся, увидев невероятное количество нижних юбок, надетых на Габби. Он по очереди развязывал их шнурки, и они поочередно спадали на пол к ее ногам.
– Пожалуйста, Филип, – умоляла Габби с пунцовыми щеками, – позвольте мне вымыться одной.
– Нам нечего стесняться друг друга, Габби. Мы женаты, – ответил Филип. – Боже мой, неужели ты все время носишь на себе столько одежды? – На ней все еще был корсет, корсетный чехол, сорочка и панталоны. – Ты скоро убедишься, что на Мартинике слишком жарко для таких обременительных нарядов. А вот это тебе совсем не понадобится, – он недовольно сморщил нос, стягивая с нее корсет из китового уса. Потом, к ужасу Габби, он подошел к иллюминатору и выбросил не понравившуюся ему деталь туалета за борт. Не обращая внимания на ее обиженные протесты, Филип снова вернулся к приятному занятию – раздеванию жены. Не спеша, не обращая внимания на пожирающее его пламя, он прибавил панталоны к груде одежды у ее ног. Только тонкая сорочка теперь скрывала безупречную кожу Габби. Как ни протестовала Габби, она не смогла помешать ему снять и этот последний покров, после чего она была полностью открыта его горячему взгляду. Он среагировал мгновенно. При виде ее округлых грудей с розовыми сосками он сразу ощутил возбуждение. Он перевел взгляд на ее бедра, светлые волоски в низу живота, стройную линию ног. Филип сжал кулаки, стараясь совладать со своим желанием напасть на нее немедленно. Он застонал, рассматривая ее красоту дюйм за дюймом.
После того как он нагнулся и снял с нее башмаки и чулки, Филип поднял Габби и на руках перенес в ванну. Взяв мыло с умывальника, он стал намыливать ее тело.
Розовый оттенок ее кожи стал еще гуще – От его интимных прикосновений чувства ее бурлили, ноги подкашивались, но она стояла, как мраморная статуя, с закрытыми глазами, чтобы не выдать чувства унижения.
– Садись, – приказал он как будто непослушному ребенку. Габби, не думая, повиновалась, довольная, что скроется под мыльной водой. Потом, к ее новому разочарованию, он стал намыливать ее голову, а потом тереть так, что она вскрикнула.
– Теперь полощи, – сказал он, отворачиваясь. Она послушно окунула голову в воду, чтобы смыть мыло. После нескольких таких окунаний волосы стали блестящими, как золотой нимб. Габби обернулась в поисках полотенца и с ужасом увидела, что Филип снял с себя всю одежду.
– Что... что вы делаете? – спросила она со страхом, смущенно отводя взгляд.
– То, что мне хотелось сделать с того самого момента, как я тебя увидел, и что вынужден был отложить. – Он подошел ближе и протянул ей полотенце.
– Я еще не готова вылезать, – запротестовала она, ныряя обратно в остывающую воду, стараясь не глядеть на его восставшее мужское естество.
– Готова, малышка, – ответил он с вызовом, вынимая ее из ванны, и стал вытирать ее полотенцем, пока ее кожа не заблестела.
– Ну а теперь что вы хотите сделать? – спросила Габби, недоверчиво глядя на него.
Филип отступил и посмотрел на нее озадаченно.
– Наверняка твоя мать говорила тебе о том, что тебя ждет? Она мне обещала.
– Она сказала мне только то, что я должна вам покориться, и больше ничего. – При этих словах Габби вызывающе посмотрела на него, как бы давая понять, что она не собирается следовать материнскому совету.
– Боже мой, неужели мне придется быть не только возлюбленным, но и учителем? – в ужасе воскликнул Филип. – Ну что же, моя невинная малышка, вижу, что должен объяснить тебе то, о чем умолчала твоя матушка.
После этого, без всякого вступления Филип в самых прямолинейных выражениях объяснил Габби, что он собирается сделать. Он сказал, что ей пора обучиться роли, которую ей суждено играть в его жизни, и со снисходительной улыбкой наблюдал, как сменялись чувства на ее выразительном лице.
Губки Габби сложились в виде буквы О, а ее нежные белокурые брови поползли вверх.
– Но это невозможно, – жалобно возразила она. – Ведь вы слишком... То есть я хочу сказать, что я... – От смущения она замолчала. По выражению его лица она поняла, что он сказал ей правду и что ей придется вынести этот позор.
– Это не только возможно, малышка, но даже приятно, – пообещал он таинственно. Габби открыла рот, чтобы возразить, но он закрыл ее губы мучительным, медленным поцелуем, его язык настойчиво проникал в рот. Она стала бороться, пыталась своими слабыми кулачками наносить удары по его плечам и спине, но ее мольбы и жалобы заглушал звук ветра.
Он был как одержимый. Ее похожие на бутоны соски как будто были созданы для его губ, и от его ласк они затвердели. Его губы и руки были повсюду, когда он пытался вызвать искру желания в ее дрожащем теле. Страсть его росла, пока он покрывал поцелуями ее груди и живот, а Габби внутри была как мертвая, до смерти перепуганная мужчиной, который домогался ее. Наконец, не в силах сдержать сжигавший его огонь, он раздвинул коленом ее ноги и схватил ее за ягодицы, чтобы она перестала биться.
– Послушайся совета твоей мамочки, дорогая, – сказал он, – потому что, если ты будешь сопротивляться, тебе будет труднее. Сначала будет больно, но я тебе обещаю, что в следующий раз будет лучше.
Габби сжала зубы, напряглась всем телом и приготовилась к тому моменту, когда он войдет в нее, дав себе слово, что никогда не согласится добровольно на это осквернение ее тела.
Хотя Филип старался быть мягким, из-за сопротивления Габби это было невозможно. Его вожделение было похоже на пульсирующее чудовище, и желание было так велико, что он не смог сдержаться, когда с силой вонзился в ее протестующую плоть. Боль была так сильна, что она закричала. Он знал, что причиняет ей боль, но не мог остановиться, продолжая двигаться быстрыми толчками, вдавливая ее маленькую фигурку в матрас. От этих толчков у нее потемнело в глазах, и, когда ей казалось, что больше она уже не выдержит, он напрягся, застонал и забился в судорогах. Габби была поражена, когда его тело охватила дрожь, и удивилась тому, что действие, которое причинило ей такую боль, довело ее мужа до такого очевидного блаженства.
– Прости меня, милая, – сказал Филип, отодвигаясь от нее, – но ты не позволила мне быть с тобой мягким. Ты сопротивлялась, как будто я какой-то зверь. Вытри глаза, – добавил он более мягко. – В следующий раз будет лучше.
– Вы собираетесь опять изнасиловать меня? – закричала Габби.
– Изнасиловать? – невозмутимо переспросил Филип. – По-твоему, это насилие, когда мужчина занимается любовью со своей законной супругой?
Фиалковые глаза Габби широко раскрылись и наполнились слезами. Он вел себя ужасно, жестоко, силой подчинил ее своей воле. Ее тело было осквернено. Он взял ее против воли, а, с точки зрения Габби, это было то же самое, что изнасилование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45