Когда восстание было подавлено, графа отправили на плаху.— Так-так, — сказала она. — Значит, вы оба за короля Джеймса?Молча, не поднимая глаз, Джон и его высокопоставленная гостья подошли друг к другу.— Да, — ответил он с напором, уверенностью и даже почти с угрозой. Елизавета никогда не видела его таким.— За Джеймса III! — Она подняла бокал и вдруг рассмеялась. — И за то, что я больше не считаю вас развратной женщиной. Простите меня, леди Дервентвотер.Джон немного странно посмотрел на нее и сказал:— Да, вы были не правы.Леди Дервентвотер откашлялась и проговорила:— Мистер Уэстон, предлагаю отложить наше дело до завтра. Я останусь в Гилфорде и вернусь, как только стемнеет. Сожалею, что не была знакома с вами раньше, миссис Уэстон. И знаете, что я еще вам скажу? Вы не должны опасаться других женщин. Вы сами просто красавица и, я думаю, очень любимы. До свидания.И она ушла, немного развернувшись боком, чтобы пронести через дверь свою широкую юбку. Джон освещал ей путь, и Елизавета воспользовалась моментом, чтобы проскользнуть обратно к себе в комнату, лечь в постель и задуть свечи. Но ее муж был не из тех, кого испугаешь темнотой, поэтому, предварительно постучавшись, он открыл дверь и вошел в комнату со свечой в руке.— Ну, теперь вы все знаете, — сказал он.— Да. Почему же вы мне раньше ничего не говорили?Он пожал плечами:— Якобиты действуют в строжайшей тайне.— Да, но я же ваша жена.— Правда? — переспросил он. — Неужели правда?— Вы же знаете, что это так.— Однажды вы предали меня. А доверие — это цветок, который не так просто вырастить.— Да? Но ведь и любовь тоже трудно сохранить, когда ее ежедневно топчут ногами.— Что вы хотите сказать?— То, что сказала. Если бы вы в то время проявляли ко мне хоть чуточку внимания, то ничего и не произошло бы.— Теперь это бессмысленно обсуждать. Что было, то было.— Без сомнения. Но раз уже я нахожусь в этом доме в качестве хотя бы матери девочек или управляющей домашними делами, то сделайте милость, ставьте меня в известность. Я просто извелась за эти месяцы, думая, что вы, живя под одной крышей со мной, приваживаете проституток.Джон как-то странно посмотрел на жену, и в его глазах загорелся скрытый огонь.— А почему вас это волновало?Елизавета села в кровати. Ночная рубашка едва прикрывала ей плечи.— Если вам действительно интересно, я ревновала.— Будь все проклято, Елизавета, вы думаете, мне было легко? Я не имел понятия, как вам угодить. Что я мог вам дать? Я не смел даже сказать вам о желании, о страсти, о вожделении — вы были слишком изысканны для этого. — Он перешел на страшный, почти безумный крик: — Господи! Я даже не знаю, люблю я вас или ненавижу. Но знаю точно, что овладею вами сейчас же, хотите вы этого или нет, или вы возненавидите меня на всю жизнь.В бешеном порыве страсти Джон начал срывать с себя одежду и вскоре уже стоял перед ней почти обнаженный.— Вы видите, кто я есть на самом деле? Я — мужчина, мужчина, который желает вас, несмотря на то, что вы сделали. Вы не боитесь того, что сейчас с вами произойдет?— Боюсь, — ответила она. — Не применяйте ко мне силу.Но она лгала. Елизавета никогда никого не желала больше, чем сейчас Джона Уэстона, и наслаждалась тяжестью его огромного тела и безжалостностью плоти, вошедшей в нее.— Ты, шлюха, — прорычал он, — теперь я отплачу тебе за все.Джон понял, что всегда любил ее, желал ее, жаждал овладеть ею силой, но в супружеской постели всю жизнь боялся ее утонченности. Для него были неожиданной наградой ее стоны — она возвращала ему всю его дикую страсть, извиваясь, как змея.— Елизавета… — простонал он.Но любовный экстаз был слишком близок, и она не ответила. И никто из них не произнес ни слова, пока оба не выдохнули одним дыханием: «Я люблю тебя!» Впервые в жизни они падали с вершины каскада страсти в озеро чистого наслаждения, тихо разлившееся внизу. ГЛАВА ШЕСТАЯ Газоны поместья Саттон были освещены тысячами свечей, белый арабский павлин покачивал огромным хвостом на фоне полной луны, музыка и смех наполняли воздух под звездным небом. В Саттоне был праздник.Стояло лето 1717 года, то самое лето, когда Георг I и его двор прибыли на Темзу и впервые услышали музыкальное журчание воды, то лето, когда Великобритания оказалась под защитой только что подписанного Тройственного Союза, то лето, когда дочери Джона Уэстона исполнилось четырнадцать лет и ее надо было представить во всем блеске редкой красоты, которой ее наградил Бог, перед всем графством и католической общиной.К Джону, Елизавете, Мелиор Мэри и Сибелле в тот вечер судьба была благосклонна. Великий землевладелец, в чьих жилах текла цыганская кровь, к концу жизни немного успокоенная той страстью, которую дарила ему жена, стоял у Центрального Входа и приветствовал гостей. Елизавета победоносно сияла — ей снова удалось бросить все светское общество — правда, кроме Поупа — к своим ногам. Да и Сибелла, выросшая в ужасающей бедности, теперь жила в роскоши и, кроме того, знала, что самый таинственный мужчина того времени, знаменитый кутила Джозеф Гейдж влюблен в нее.Но из всей их счастливой семьи, наверное, только Мелиор Мэри чувствовала себя на вершине блаженства — она была прекрасна, и все вокруг восхищались ею. Ее волосы, серебряные, как зимняя луна, глаза цвета только что распустившейся сирени, черные как смоль ресницы и губы, похожие на дикие вишни, приковывали всеобщее внимание. Равных ей не было. Она родилась на свет, чтобы вдохновлять мужчин на подвиги, художников — на шедевры, и была чистым созданием милостивого Господа.И все приехавшие в Саттон в тот вечер восхищались, глядя на нее. Рэккеты, Инглфилды, Блаунты — все, кто так жестоко обсуждал и осуждал ее мать, — каждый по-своему выражал свой восторг: некоторые с завистью, некоторые с удивлением, некоторые — с любовью. А затем все взгляды обращались к Сибелле, которая со своей ясной улыбкой и удивительными волосами цвета чуть зарозовевшей земляники могла бы считаться самой красивой девушкой графства, если бы не названая сестра. И все говорили, что мисс Уэстон и мисс Харт станут самой желанной добычей в округе, и гадали, будут ли они соперницами.Но никто не знал, даже не догадывался, что Мелиор Мэри любит Сибеллу всем сердцем. Наследница дома помнила, что до того, как та приехала в Саттон, ее душу мучило невидимое зло, испугавшее даже Бережного Священника, Мелиор Мэри понимала, что эта спокойная улыбающаяся девушка охраняет ее от злых духов, что в ней заложена какая-то древняя сила. И пока между девочками все было хорошо, ничего страшного не могло случиться с Мелиор Мэри Уэстон.Все у них было общее. Вскоре после приезда осиротевшей девочки старые мансарды, которыми ранее пользовалась леди Уэстон — жена человека, построившего дом, — были переделаны в две спальни. В каждой было по большому светлому окну и уютному камину. Комнаты соединялись дверью, которая почти всегда была распахнутой и закрывалась только в самые морозные ночи, когда девочки лежали в своих кроватях, разглядывая причудливые блики огня, танцующие на потолке, и слушая крики сов, мерзнущих на деревьях в парке Саттон.Пятнадцатилетняя Сибелла считалась образованной, а Мелиор Мэри, бывшая на год младше, — нет. Однако Сибелла все еще посещала вместе с Мелиор Мэри ежедневные уроки, которые впоследствии помогли им в ведении домашнего хозяйства; кроме того, они вместе учились французскому и живописи.Девочки также посещали уроки «изящных манер», которые вел монсеньор Крауз, каждую неделю приезжавший из Гилфорда в бархатном камзоле и пышном парике. Он великолепно танцевал на цыпочках, аккомпанируя себе на скрипке.Раз в неделю Сибелла и Мелиор Мэри брали уроки пения и игры на клавикордах. Их учителем был сеньор Буссони, чья жажда признания была столь велика, что он даже солировал однажды в какой-то опере, но оперного певца из него так и не вышло. После такого провала он впал в депрессию и ужасно потолстел, поэтому, глядя на него, трудно было сказать, в состоянии ли он вообще что-либо делать. До того как начать преподавать, он помогал жене — владелице магазина модных товаров — и, удерживая на своем необъятном животе несколько шляпных коробок, умудрялся одновременно мурлыкать под нос отрывки разных мелодий.Что касается чтения и письма, то обе девочки настолько преуспели в них, что обычные уроки были уже не нужны, поэтому им разрешили заниматься самостоятельно, предоставив в полное распоряжение библиотеку Джона Уэстона.Все это было их новой жизнью. Но главная прелесть состояла в том, что они были красавицами высшего света. Не маленькими девочками, а прекрасными юными женщинами, пользующимися неимоверным успехом.Несмотря на важность случая, в тот вечер некоторые приглашенные отсутствовали. Самой старшей из них была мать Джона, прикованная к постели болезнью, которую она сама называла «слабое сердце». Однако, не обращая внимания на свою немощность, старуха ела трижды в день и в промежутках еще несколько раз закусывала, а ее маленькая собачка лежала рядом, вынюхивая, нет ли лакомых кусочков и для нее.Сэр Уильям Горинг тоже не приехал, так как не желал больше общаться с «грешниками этого дома», как он называл Уэстонов. С его уст еще обильнее, чем прежде, лились слова о воле Божьей, а глаза в это же самое время светились похотью. Он жил на необитаемом и пустынном острове собственной жестокости.Также на празднестве не было обоих братьев Гейдж. Виконт — старший брат — был изгнан из общества, поскольку отрекся от католической веры, что, в сущности, произошло из-за пустяка: он требовал вернуть фламандских скаковых лошадей, конфискованных во время злополучного якобитского восстания 1715 года. А Джозеф, как обычно, путешествовал по свету, улаживая свои таинственные дела. На день рождения Мелиор Мэри он прислал ей изумруд размером с глаз тигра.Александр Поуп приглашен не был, но добрая половина присутствующих шепталась о нем, стараясь все же не привлекать к этим разговорам внимания хозяев. Когда с ним убежала Елизавета, он был очень популярен, но теперь стал настоящей знаменитостью. Неугасимый талант Поупа открывал перед ним все двери, да и его перевод «Илиады» стал самой дорогой книгой во всех книжных магазинах. Теперь место миссис Уэстон в его жизни заняла другая женщина. Бесценным сердцем поэта завладела леди Мэри Уортлей Монтэпо, страстно стремившаяся изучить литературу.Дженни Нельсон, которая в свое время предала Джона, Поупа и Елизавету, сразу же была вычеркнута из списка посещающих поместье Саттон.Однако, несмотря на их отсутствие, а может быть, и благодаря этому, праздник, посвященный четырнадцатому дню рождения Мелиор Мэри, в то лето был у всех на устах. Блестящее общество, обильное и богатое угощение, но более всего — внешность самой именинницы. Общественное мнение гласило, что Мелиор Мэри была воплощением красоты.«Эта девушка разобьет не одно сердце, — говорили о ней, — вы только посмотрите, как она красива и как богата».Но они не учитывали одного, вернее, даже не знали этого. Мелиор Мэри была наследницей имения Саттон, а проклятие, преследующее ее, не посчиталось бы ни с красотой, ни с уродством, ни с богатством, ни с бедностью. Она постоянно была в опасности.Стояло ясное и необычайно жаркое лето. В последний день августа солнце невыносимо палило с того самого момента, как показалось из-за горизонта. Это был один из дней, когда за девочками не следили гувернантки и они могли свободно пойти на речку и поплавать, на худой конец, снять туфли и чулки и охладить ноги в чистой воде. Гонимые одной и той же мыслью, Мелиор Мэри и Сибелла тихо улизнули из дома и через парк выбрались на волю.Много лет назад, еще во времена царствования Чарльза I, сэру Ричарду Уэстону Третьему, внуку сэра Генри и правнуку сэра Фрэнсиса, которому отрубили голову, пришла в голову идея провести канал от реки Уэй, чтобы орошать луга поместья Саттон, и он вырыл ров длиной в три мили, чем очень улучшил свои владения.— Он никогда не жил на одном месте, — рассказывала Мелиор Мэри Сибелле, — потому что, несмотря на то, что все считали его безобидным и несколько эксцентричным любителем сельского хозяйства, сэр Ричард на самом деле был убежденным роялистом и создавал протекторату постоянные проблемы. Его вынудили уехать за границу, где он считался преступником. Во всяком случае, так говорят.— Он был прапрадедушкой твоего отца?— Да.И теперь, в это чудесное утро, юная продолжательница рода Ричарда Третьего, приподняв юбки, медленно входила в канал, вырытый ее предком. Сибелла задержалась на несколько секунд, мельком пробежав по окрестностям глазами, холодными, как вода, сверкающая перед ней веселыми бликами. У нее уже давно было ощущение, что кто-то неизвестный вторгся в их жизнь, и здесь, на реке, это предчувствие было особенно сильным.Но она никого не увидела и уже собралась было присоединиться к Мелиор Мэри, как вдруг услышала душераздирающий крик и увидела, что ее подруга барахтается в воде, словно подстреленный лебедь, пытаясь выплыть, но еще больше запутываясь во вздувшихся юбках.Сибелла стояла на берегу и растерянно смотре ла на происходящее, уже готовая броситься на помощь. Но вдруг кто-то грубо оттолкнул ее в сторону — какой-то мужчина нырнул в воду, почти перепрыгнув через ее плечо. Сибелле показалось, что она когда-то уже видела этого человека, и ей сразу же стало ясно, что ничто в Саттоне больше не будет прежним, что судьба поймала их всех в свою ловушку.Мужчина схватил Мелиор Мэри за руки и поплыл на спине к берегу. Сибелла поспешила к ним, захватив его камзол и шляпу, бессознательно отметив, что к ней прикреплен букетик диких гиацинтов — на том месте, где обычно бывают перья.Опустившись на колени, девушка наклонилась и протянула руку, но молодой человек, не принял ее. Он вышел на берег и опустил Мелиор Мэри на траву, как мокрого котенка. Затем отряхнулся, повсюду разбрызгивая капельки воды, и так низко склонился перед Сибеллой, что его волосы коснулись ее босых ног.Своими мягкими чертами лица он напоминал архангела Гавриила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40