Все остальное я уже знаю. Ты явился в Андауайлас, служил там у лейтенанта Панкорво, потом тебя прислали сюда, ты привел с собой Педрито Тиноко, мы с тобой познакомились. О чем же, черт возьми, мы будем говорить в оставшиеся ночи?
– О Мерседес, о чем же еще, – решительно ответил его помощник. – Я снова буду вам рассказывать о моей любви, с самого начала.
– Едрена мать! – Литума зевнул, раскладушка под ним заскрипела. – Снова с самого начала?


Эпилог

X

Снимая высохшее белье с веревки, протянутой от двери дома к укрепленной мешками с землей ограде, Литума вдруг заметил среди эвкалиптов на противоположном склоне фигуру человека. Литума силился разглядеть ее на фоне багрового шара, медленно закатывающегося за гору. Его глаза слезились, контуры идущего человека теряли ясность и растворялись в вечернем свете, но все-таки он догадался, что это женщина.
«Вот оно, пришли», – пронеслось у него в голове. Он застыл на месте, не в силах пошевелиться, непроизвольно тиская пальцами влажные трусы. Впрочем, нет, какие терруки, ведь она одна, у нее вроде нет оружия, и она, похоже, не знает толком, куда идти. Она озирается, устремляется то в одну сторону, то в другую и никак не может выбрать одно направление. Но тут, заметив Литуму, она вообще остановилась, будто именно его и искала, именно его хотела увидеть. Она стояла неподвижно, и, хотя капрал не мог с такого расстояния видеть выражение ее лица, ему почему-то казалось, что, увидев его у дверей домика, среди болтающейся на веревке одежды, такого, как он есть, – в крагах, хлопчатобумажных брюках, расстегнутой гимнастерке, в фуражке и со «смит-вессоном» в кобуре на боку, – женщина обрадованно улыбнулась. Во всяком случае, не было сомнений, что она приветливо махала ему высоко поднятой рукой, словно они были добрые друзья, пришедшие на условленную встречу и издали узнавшие друг друга. Но кто она? Куда идет? Что надо женщине – не индеанке – здесь, в горах, среди пустынных пун? Что она была не индеанка, Литума определил сразу: волосы не заплетены в косички, нет ни широкой юбки-польеры, ни шали, ни шляпы, одета в брюки и свитер, сверху куртка или жакет, а в правой руке держит не узелок, а сумку или чемодан. Она все еще махала рукой, но уже нетерпеливо, видно, была недовольна тем, что капрал ей не отвечает. Тогда Литума тоже поднял руку и тоже помахал. Те полчаса или сорок минут, что понадобились женщине, чтобы спуститься со склона противоположной горы и подняться к посту, Литума неотрывно и настороженно следил за каждым ее шагом, энергичными жестами показывая, куда идти, где повернуть, выбирая для нее самый удобный путь, самые надежные и безопасные тропинки, где было меньше риска, что она поскользнется, покатится по склону или сорвется с крутизны; он боялся, что, не зная здешних мест, женщина оступится или споткнется как раз там, где достаточно одного неверного движения, чтобы потерять равновесие и упасть на дно ущелья. Сразу было видно, что прежде ей не приходилось карабкаться по горам. Глядя на нее, Литума вспоминал, что всего несколько месяцев назад, когда он был еще новичком в этих местах, он шагал так же неуклюже, так же спотыкался и падал, как эта женщина, шедшая сейчас к посту.
Когда она стала подниматься к их хижине и уже могла его услышать, он начал кричать ей: «Туда, между этими пузатыми камнями!», «Хватайтесь за траву, она выдержит!», «Не поворачивайте туда, там рыхлая земля, может осыпаться!». А когда до поста оставалось метров пятьдесят, капрал спустился ей навстречу, взял кожаный чемодан и, поддерживая за руку, помог пройти последний отрезок пути.
– Снизу я приняла вас за полицейского Томаса Карреньо, – сказала она, поскользнувшись и освобождаясь из рук подхватившего ее Литумы. – Вот почему я так обрадовалась, когда вас увидела.
– Нет, я не Томас, – ответил он, чувствуя, что говорит глупость, но не в силах сдержать радость. – Но если бы вы знали, как мне приятно слышать пьюранский говор!
– Вы догадались, что я пьюранка? – удивилась она.
– Конечно, я ведь тоже пьюранец. – Литума протянул ей руку. – Из самой что ни на есть Пьюры. Капрал Литума, к вашим услугам. Я начальник этого поста. Ну не странно ли, что два пьюранца встречаются в пунах, так далеко от родной земли?
– А Томас Карреньо служит здесь, с вами?
– Он отлучился ненадолго в поселок, скоро вернется.
Женщина облегченно вздохнула, лицо ее просветлело. Они уже подошли к дому, и она рухнула на один из мешков с землей, которые Литума, его помощник и Педрито Тиноко уложили между больших камней.
– Слава Богу. – Она тяжело дышала, ее грудь поднималась и опускалась, будто с трудом удерживая готовое выпрыгнуть сердце. – Ведь проделать такой путь напрасно… Автобус из Уанкайо высадил меня очень далеко отсюда: мне сказали, что до Наккоса не более часа ходьбы, но у меня эта дорога заняла три часа. А что за поселок там внизу? Там пройдет дорога?
– Там она должна была пройти, – сказал Литума. – Но строительство остановлено, так что дороги не будет. Тут несколько дней назад уайко разнес все вдребезги.
Но эта тема ее не интересовала. Она с нетерпением смотрела на склон холма.
– Мы увидим отсюда, как он возвращается?
Не только ее манера говорить, но и жесты, да и вся она казалась ему такой знакомой, такой близкой. «Пьюранки даже пахнут лучше других», – с удовольствием констатировал он.
– Если только раньше не стемнеет, – сказал он вслух. – Солнце здесь в это время садится рано. Видите? Почти уже скрылось. Вы, наверное, падаете от усталости после дороги. Хотите выпить чего-нибудь холодного?
– С удовольствием, а то я умираю от жажды. – Она обвела взглядом жестяные крыши уцелевших бараков, нагромождения камней, развороченный склон. – Отсюда красивый вид.
– Издалека все выглядит красивее, чем вблизи.
Он вошел в комнату и, пока доставал бутылку из ведра, где они держали напитки, спокойно рассмотрел гостью. Она вся была забрызгана грязью, волосы растрепаны, но – настоящая конфетка! Сколько же времени он не видел ни одной хорошенькой женщины? Цвет ее лица, шея, руки вызвали целую вереницу воспоминаний о годах юности в родных краях. А какие глаза, Боже ж ты мой! Немного зеленые, немного серые и еще какого-то неуловимого цвета. А этот рот, эти смело очерченные губы. Откуда у него ощущение, что он знал ее раньше, по крайней мере, видел? Как бы она выглядела, если бы привела себя в порядок – юбка, туфли на каблуках, в ушах серьги, на губах яркая помада. Как быстро забываются такие вещи, если живешь безвыездно в Наккосе. Да, вполне может быть, что их пути однажды пересеклись, когда он жил в тепле, в цивилизации. У него вдруг екнуло сердце: Мече? Неужели она?
Он вышел с бутылкой содовой, извинился:
– Простите, что у нас нет стаканов. Придется вам пить из бутылки, ничего не поделаешь.
– А с ним все в порядке? – спросила женщина между глотками; струйка воды бежала у нее по шее. – Он не болен?
– У него железное здоровье, с чего бы ему болеть, – успокоил ее Литума. – Он ведь не знал, что вы приедете, правда?
– Я его не предупредила, хотела сделать сюрприз. – Женщина лукаво улыбнулась. – Да и письма, я думала, сюда не доходят.
– Так вы, значит, Мерседес?
– Карреньито вам рассказывал обо мне? – Она живо повернулась к Литуме и взглянула на него с некоторым беспокойством.
– Кое-что, – смущенно признался Литума. – Точнее сказать, болтал как попугай. Ночи напролет – и все о вас. В этих местах, где нечем заняться, человеку только и остается, что изливать душу.
– Он очень сердит на меня?
– Думаю, что нет. Потому что, между нами говоря, по ночам он иногда беседует с вами во сне.
Литума тут же испытал неловкость оттого, что сказал ей об этом. Он суетливо похлопал себя по карманам, достал и раскурил сигарету и принялся выпускать дым изо рта и ноздрей. Да, это была она, та самая, которую Хосефино проиграл Чунге и которая потом исчезла. Когда он наконец осмелился поднять на нее глаза, она озабоченно всматривалась в склон холма. Было заметно, что она встревожена. «Теперь понятно, Томасито, почему ты так плакал о ней», – вздохнул Литума. Чего только не бывает в этой жизни, будь она неладна.
– Вас здесь только двое?
– Да, и скоро, слава Богу и недавнему уайко, мы уйдем отсюда. Больше мы и не смогли бы выдержать. – Он сделал глубокую затяжку. – Пост закрывают. Поселок тоже. Наккос исчезнет. Разве газеты в Лиме не писали об этом уайко? Он разбил здесь всю технику, разрушил насыпь, пустил коту под хвост всю работу за последние шесть месяцев. Меня уайко застал высоко в горах и едва не унес на себе, как на салазках.
Но Мерседес думала о своем.
– Если он разговаривает со мной во сне, значит, не ненавидит меня за то, что я сделала.
– Томасито любит вас, несмотря ни на что. Мне никогда еще не доводилось видеть, чтобы так кого-нибудь любили. Клянусь вам.
– Он сам вам это сказал?
– Он дал мне это понять, – деликатно уточнил капрал и искоса взглянул на нее. Она стояла все в той же напряженной позе, не отводя своих серо-зеленых глаз от тропинки, поднимающейся к посту. «Томасито, конечно, таял, когда глядел в эти глаза», – подумал Литума.
– Я тоже его очень люблю, – тихо сказала Мерседес. – Но он еще этого не знает. Я пришла, чтобы сказать ему об этом.
– Это будет самая большая радость в его жизни. Томас не просто любит вас, он болен вами, можете мне поверить.
– Он единственный настоящий мужчина, который мне встретился в жизни, – прошептала Мерседес. – Он обязательно вернется, да?
Они замолчали и оба стали смотреть вниз, в ущелье, откуда должен был появиться Томас. Там уже сгустилась и быстро поднималась вверх темнота, вскоре горы до половины утонули в ней. Похолодало. Литума видел, что Мерседес плотнее укуталась в куртку, подняла воротник, зябко съежилась. Кто он такой, его помощник? Рядовой полицейский, но ради него эта умопомрачительная женщина, не побоявшись трудностей, добралась сюда, на край света, чтобы сказать ему о своей любви. Значит, ты раскаялась, что бросила его? А принесла ли она с собой эти четыре тысячи долларов? Ты потеряешь голову от счастья, Томасито.
– Вы очень смелая, раз пришли сюда одна по пуне от самой дороги. Здесь ведь нет никаких указателей, недолго и заблудиться.
– Я и заблудилась, – засмеялась она. – Мне помогли индейцы. Они не говорят по-испански, и мы объяснялись как глухонемые. Наккос! Наккос! Они смотрели на меня так, будто я явилась с другой планеты. В конце концов до них дошло.
– Но можно было встретить и еще кое-кого, это было бы не так приятно. – Литума швырнул окурок вниз, в ущелье. – Вам не говорили, что в этих местах орудуют терруки?
– Да, верно, мне повезло, – согласилась она. И без перехода заговорила о другом: – Как странно, что вы узнали пьюранский говор. Я думала, что избавилась от него. Я ведь давно уехала из Пьюры, когда еще была совсем пигалицей.
– Пьюранский говор никогда не исчезает полностью. Хоть немного, да остается, – объяснил Литума. – В Пьюре такой красивый выговор, нигде не слышал лучше. Особенно если говорят женщины.
– Могу я здесь умыться и немного привести себя в порядок? Не хочу, чтобы Карреньито застал меня в таком виде.
Литума чуть не сказал ей: «Да вы и так чертовски красивая», но вовремя прикусил язык.
– Да, пожалуйста, какой я дурак, сам не догадался. – Он встал. – У нас есть умывальник, вода, мыло, зеркальце. Конечно, это не ванная комната, не надейтесь, здесь все очень примитивно.
Он повел ее внутрь дома и сконфуженно крякнул, когда увидел, с какой брезгливостью она рассматривает их раскладушки, скомканные одеяла, продавленные чемоданы, на которых они частенько сиживали, и уголок, служивший им туалетной комнатой: разбитый рукомойник над бочкой с водой и маленькое зеркальце, укрепленное на шкафу, где хранилось оружие. Он налил в рукомойник свежей воды, достал новое мыло, принес со двора чистое сухое полотенце и снова вышел из дома, плотно прикрыв за собой дверь. Он сел там же, где они разговаривали с Мерседес, и через несколько минут увидел в уже подступающих к дому сумерках своего помощника. Тот шел, держа карабин в руке, сильно наклонившись вперед, ускоряя шаг на крутых подъемах. Ты даже не можешь представить, какой сюрприз тебя ждет, парень. Это будет самый счастливый день в твоей жизни. Когда Карреньо подошел ближе, капрал заметил, что он улыбается и машет ему листом бумаги. «Радиограмма из Уанкайо», – догадался он и встал ему навстречу. Приказы и инструкции из управления, и, судя по лицу Томасито, хорошие приказы.
– Ни за что не угадаете, куда вас посылают, господин капрал. То есть, я хочу сказать, господин сержант.
– Что? Меня повысили?
– Надеюсь, что это не шутка. Вас переводят с повышением в Санта-Мария-де-Ньева, начальником поста. Поздравляю, господин сержант! – и он протянул Литуме лист бумаги со штампом компании.
В наступившей темноте Литума не мог уже прочитать текст радиограммы, буквы были похожи на паучков, густо усеявших лист бумаги.
– Санта-Мария-де-Ньева? Где это?
– В сельве, в верховьях реки Мараньон, – засмеялся Томас. – Но самое смешное – это куда направляют меня. Попробуйте-ка угадать – и вы умрете от зависти.
– Нет, не говори мне, что в Пьюру, не говори, что тебя направляют на мою родину.
– Именно туда, в комиссариат района Кастилья. Крестный сдержал слово, вытащил меня отсюда даже раньше, чем обещал.
– Сегодня твой день, Томасито. – Литума похлопал его по спине. – Сегодня тебе выпал счастливый билет. С этого дня в твоей жизни начнется счастливая полоса. Я дам тебе рекомендацию, обратишься к моим друзьям, непобедимым. Смотри только, чтобы эти сорвиголовы не сбили тебя с пути истинного.
– Что там за шум? – спросил удивленно Томас, показывая на дом. – Там кто-то ходит.
– К нам пожаловала такая гостья – ты не поверишь своим глазам. Кто-то, кого ты знаешь. Иди – и увидишь, Томасито. А обо мне не думай. Я спущусь сейчас в поселок пропустить рюмку-другую анисовой в компании Дионисио и его ведьмы. И знаешь, пожалуй, я здорово напьюсь. Так что не жди меня, вряд ли я вернусь этой ночью, переночую там, где меня сморит сон, – в трактире или в каком-нибудь бараке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35