– удивился Литума.
– Мы тоже задаем себе этот вопрос, – пожал плечами Лопес. – Никакой логики.
Он все дул на кофе и прихлебывал его маленькими глотками с таким видом, словно их разговор касался самых что ни на есть заурядных тем.

* * *

В детстве Касимиро Уаркая страдал оттого, что имел соломенные волосы и светлые водянистые глаза. Потому что в андийской деревеньке Яули, где он родился, все жители были черноволосыми, и, что хуже всего, его родители, братья и сестры – все без исключения – тоже имели темные волосы, смуглые лица и черные глаза. Откуда же тогда взялся этот альбинос, как он появился в семье Уаркая? Шуточки, которые отпускали его приятели в маленькой казенной школе, не раз заставляли его лезть в драку: хотя характер у него был довольно покладистый, он приходил в бешенство, когда ему намекали, что настоящим его отцом был не тот, кто им считался, а какой-нибудь заезжий гринго или сам дьявол, ведь в Андах всем известно, что, когда нечистый плетет свои козни среди людей, он обычно принимает облик чужеземца – хромого гринго.
Вдобавок ко всему Касимиро постоянно мучила мысль, что и отец, горшечник Аполинарио Уаркая, тоже имеет сомнения относительно его происхождения. Во-первых, потому, что сам Касимиро верил, что его физические странности связаны с какой-то тайной его рождения, а еще потому, что Аполинарио, всегда такой мягкий с остальными детьми, не щадил Касимиро – давал ему самые тяжелые поручения и безжалостно колотил за малейшее упущение.
И однако, несмотря на насмешки товарищей и притеснения в семье, Касимиро вырос здоровым, сильным парнем, почти без комплексов; к тому же он был смышленым и жизнерадостным, да еще и мастером на все руки. С тех пор как он стал немного разбираться в жизни, в нем крепла мечта уйти из Яули в какой-нибудь большой город – в Уанкайо, или Пампас, или Аякучо, где его соломенные волосы и светлые глаза не будут так привлекать внимание.
Еще до того как ему исполнилось пятнадцать лет, он сбежал из деревни с бродячим торговцем, которому раньше, когда тот приезжал в Яули, помогал разгружать и грузить товары и продавать их на рынке. У дона Периклеса Чалуанки был допотопный латаный-перелатаный грузовичок, он объезжал на нем деревни и поселки округи, продавая лекарства, сельскохозяйственные орудия, одежду, посуду, обувь – словом, все, за чем обычно ездят в город, а на вырученные деньги покупал сыр, ягоды, фрукты, бобы, ткани, глиняные горшки и кувшины, чтобы продать их потом в городе. Дон Периклес был не только торговцем, но и умелым механиком, и Касимиро постиг с его помощью все тайные пороки грузовика, который буквально рассыпался на кошмарных горных дорогах, так что в каждой поездке его приходилось чинить по нескольку раз. Старый торговец будоражил его воображение рассказами о своей полной приключений жизни, в которой он, как греховодник-петух, забравшийся в чужой курятник, завлекал, соблазнял и бросал женщин в бесчисленных деревушках, разбросанных в департаментах Апуримака, Уанкавелика, Аякучо, Куско и Серро-де-Паско, поэтому все эти места, самодовольно ухмылялся дон Периклес, «засеяны моими отпрысками мужского и женского пола». Во время поездок он, хитро подмигивая, показывал некоторых своих женщин Касимиро. Многие из них почтительно приветствовали торговца, целовали ему руку, называли «крестным».
Но больше всего нравилась юноше вольготная жизнь под открытым небом. Они жили одним днем, не зная, куда поедут завтра: ярмарки и храмовые праздники в округе, приобретенный товар, состояние грузовика, капризы погоды – вот что определяло их решения, вот от чего зависел распорядок их дня, их маршруты, места ночевки. У дона Периклеса был в Пампасе небольшой домик, настоящий, не на колесах, который он делил с замужней племянницей и ее детьми. Когда они приезжали в Пампас, Касимиро останавливался в этом доме как член семьи. Но обычно он проводил ночи в кузове грузовичка: устраивался между тюков и коробок на коровьей шкуре, прикрывался толстым брезентом, а если шел дождь, ночевал в кабине или залезал под машину.
Торговля у них шла не Бог весть как, почти все, что удавалось заработать, уходило на грузовик: то требовалось купить какую-нибудь деталь, то залатать камеру, но на жизнь, в общем, хватало. За годы, проведенные с Периклесом, Касимиро изучил Центральные Анды как свои пять пальцев – все селения и фермы во всех округах со всеми их ярмарками, долины и опасные пропасти на горной дороге, а также все тайны торгового дела: где покупать самый хороший маис, куда везти иголки и нитки, а где как манны небесной ждут лампы и перкаль, и против каких поясков, брошек, браслетов и бус не смогут устоять деревенские девушки.
Дон Периклес сначала относился к нему как к обычному ученику-подручному, потом – как к сыну, и под конец – как к компаньону. По мере того как он старел, а юноша превращался в мужчину, вся работа постепенно ложилась на плечи Касимиро, и по прошествии многих лет он уже единолично решал, что покупать и что продавать, а дон Периклес превратился лишь в номинального главу их дела.
Когда старика поразил апоплексический удар и его парализовало, да к тому же он потерял речь, они, к счастью, оказались в Пампасе. Родным удалось быстро доставить его в больницу и спасти от смерти. Но ездить дон Периклес больше не мог, и с этих пор Касимиро отправлялся в поездки один. И еще долгое время он водил все тот же бессмертный грузовичок, пока в один прекрасный день ему не пришлось отказаться от него, поскольку племянница и внуки дона Периклеса потребовали, чтобы он выплачивал им какую-то немыслимую сумму за пользование машиной. В общем, ему ничего больше не оставалось, как вернуть им грузовик. Хотя до самой кончины дона Периклеса он неизменно навещал его с каким-нибудь подарком всякий раз, как оказывался в Пампасе, фактически он уже стал сам себе хозяин. К этому времени он окончательно повзрослел, превратился в крепкого, работящего мужчину, его веселый нрав привлекал людей, повсюду у него были друзья. На деревенских праздниках он мог всю ночь напролет пить и плясать, добродушно отшучиваясь от насмешливых замечаний подвыпивших приятелей относительно его соломенных волос, а на следующее утро приняться за дела раньше всех других торговцев. Вместо грузовика у него теперь был старый подержанный пикап, он купил его в рассрочку у одного землевладельца в Уанкайо и регулярно, каждый месяц, возвращал ему часть долга.
Однажды, когда он продавал пряжки и сережки в небольшой деревне в провинции Андауайлас, ему показалось, что одна девушка дожидается, когда он все распродаст и останется один. Совсем молоденькая, с косичками, с фарфоровым личиком, пугливая, как зверек. Как только разошлись последние покупатели, девушка робко приблизилась к нему.
– Я уже догадался, – улыбнулся он. – Ты хочешь брошку, а у тебя нет денег.
Она еще больше смутилась и отрицательно покачала головой.
– Ты меня бросил, а я теперь беременная, – сказала она на кечуа, опуская глаза. – Разве ты меня не помнишь?
Да, ему смутно припомнилось что-то такое. Уж не та ли это девчушка, что поднялась к нему в грузовик на храмовый праздник архангела Гавриила? Но он в тот день перебрал чичи и теперь не был уверен, что это она.
– А с чего ты взяла, что это был я? – Голос его прозвучал довольно резко. – Со сколькими парнями ты побывала на разных праздниках? А теперь вот просто так, за здорово живешь, хочешь охомутать меня? Чтобы я признал ребенка, который у тебя неизвестно от кого?
Тут ему пришлось остановиться, потому что она уже убегала от него. Касимиро вспомнил, что дон Периклес советовал в подобных случаях немедленно садиться за руль и убираться куда глаза глядят. Но вместо этого он неторопливо уложил все в машину, а потом отправился бродить по деревне, надеясь снова встретить ее. Он уже раскаивался, что так грубо обошелся с девушкой, и теперь был не прочь с ней помириться.
Он увидел ее, когда уже выезжал из деревни, она шла по обсаженной ивами и тунами дороге, оглашаемой кваканьем лягушек. Девушка возвращалась в свою деревню. Она была очень обижена, и Касимиро стоило большого труда смягчить обиду и уговорить ее подняться к нему в пикап. Он отвез ее до самой окраины деревни, где она жила, дал немного денег и посоветовал найти повивальную бабку, из тех, что не только принимают роды, но и умеют вызвать выкидыш. Девушка кивала головой, но глаза ее были полны слез. Ее звали Асунта, а когда он спросил, сколько ей лет, она ответила, что восемнадцать, и он догадался, что она прибавила.
Месяц спустя он снова приехал в эти места, разыскал ее дом. Она жила с родителями и кучей братьев и сестер. Приняли его неприветливо, смотрели с подозрением, в разговор вступали неохотно. Отец девушки, владелец собственного участка среди общинных земель, был устроителем праздников. Он понимал по-испански, хотя на вопросы Касимиро отвечал только на кечуа. Асунта сказала, что не нашла никого, кто смог бы приготовить ей отвар для выкидыша, но ее крестные из соседней деревушки, успокоила она Касимиро, уже сказали ей, чтобы она рожала: если потом она не сможет остаться дома, они возьмут ее с ребенком к себе. Она, казалось, смирилась со своей участью. Касимиро подарил ей туфельки на высоком каблуке и цветастую шаль, она благодарно поцеловала ему руку.
Когда он приехал туда в следующий раз, Асунта уже не жила в родительском доме, и никто там не хотел говорить о ней. Отец держался с Касимиро еще более неприветливо, чем в первые встречи, разговаривал сквозь зубы и просил больше не показываться. Соседи ничего не знали о девушке и не могли толком объяснить, где живут ее крестные. Касимиро решил, что сделал все, что было в его силах, и теперь лучше забыть об этом деле. Конечно, если он вдруг снова встретит Асунту, то непременно ей поможет.
Но что-то с тех пор изменилось – и вокруг него, и в нем самом. Эти дороги, эти горы и деревни, которые он исколесил еще с доном Периклесом, а потом и один, где с ним никогда не случалось ничего плохого, разве что лопнет старая камера в шине или сломается что-нибудь на ухабе, теперь стали опасными. То тут, то там он натыкался на взорванные динамитом вышки высоковольтных линий, разрушенные мосты, заваленные камнями и деревьями дороги, видел угрожающие надписи и красные полотнища на вершинах холмов. И все чаще ему встречались группы вооруженных людей, которым всегда надо было отдавать часть того, что он вез: одежду, продукты, ножи, мачете. Стали попадаться на дорогах и полицейские патрули. Они проверяли документы и тоже отбирали часть товара. Народ в деревнях жаловался на насилие, грабежи и убийства, кое-где население начало разбегаться. Отдельные семьи, а то и целые общины бросали свои земли, дома и скотину и уходили в прибрежные города. Доходов Касимиро теперь едва хватало, чтобы сводить концы с концами, а в один прекрасный день он заметил, что тратит уже больше, чем выручает. Почему же он продолжал заниматься прежним делом – покупал товар, грузил на свой пикап, ездил по деревням, продавал? Может быть, потому, что в нем не умерла надежда повстречать Асунту? Со временем эта надежда превратилась в навязчивую идею. Он так часто расспрашивал о девушке, так настойчиво пытался разузнать, куда она исчезла, что люди стали относиться к нему как к помешанному и нередко развлекались, давая ложные адреса или рассказывая всякие небылицы.
Он еще пару раз заезжал в ее деревню, надеясь, что сможет выудить из родни хоть какие-нибудь сведения об Асунте. Ее отец бранился и даже швырял в него камни, но одна из сестер перехватила его, когда он выезжал из селения, и рассказала, что крестные Асунты живут в Андауайласе и их зовут Гальиргос. Однако в Андауайласе никто не знал семью с такой фамилией. А когда он еще раз приехал в родительский дом Асунты, оказалось, что ее отец умер, а мать, братья и сестры вместе с другими семьями этой общины ушли в Ику. Что-то случилось в округе, какое-то массовое убийство, и люди боялись оставаться в этих местах.
Зачем он так упорно разыскивал Асунту? Он сам много раз спрашивал себя об этом и не мог дать вразумительного ответа. Наверное, из-за сына или дочери? Ребенку сейчас должно быть около трех лет. И хотя у Касимиро уже оставалось мало надежды встретить Асунту, он все еще продолжал повсюду расспрашивать о ней. Постепенно это превратилось в какой-то ритуал: он задавал одни и те же вопросы, заранее зная, что получит отрицательные ответы. Возможно, она уехала в Лиму, как многие другие девушки из этих горных краев, и теперь работает у кого-нибудь служанкой в доме или на фабрике или вышла замуж, и теперь у его сына или дочки уже появился братишка или сестренка.
Так прошло много времени, и Касимиро постепенно стал забывать об Асунте. Однажды вечером он приехал в Аркку – небольшое селение к югу от Аякучо, когда там по случаю храмового праздника началась всеобщая попойка. Выйдя из закусочной, Касимиро вдруг оказался среди враждебной толпы: мужчины и женщины осыпали его ругательствами и, показывая на его волосы, кричали: «Пиштако!», «Колдун!». Они были пьяны, так что не имело смысла разговаривать с ними, убеждать, что не все люди, родившиеся, на свое несчастье, со светлыми волосами, бродят по земле в поисках зазевавшегося бедняги, у которого можно забрать его жир, поэтому Касимиро предпочел укрыться в кабине. Но ему не дали уехать. Люди были напуганы и озлоблены, и своими криками и бранью они еще больше взвинчивали друг друга.
Его выволокли из машины и принялись бить и пинать ногами. Когда он уже подумал, что ему не спастись, раздались выстрелы. Он увидел вооруженных людей, враждебная толпа отступила от него. Лежа на земле, еще не придя в себя от побоев, он слушал голоса освободителей. Они объясняли, что не следует верить в пиштако, что это суеверие, внедренное в сознание народа его врагами.
И вдруг он узнал Асунту. Никакого сомнения. Несмотря на то, что уже смеркалось, что голова трещала, он сразу узнал ее. В ту же секунду. Это была она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35