— Мы ее знаем? — спросил губернатор.
Уолш пожал плечами.
— Как я понял, это политическая маркитантка. Большего выяснить мне не удалось. Нет, мы ее не знаем.
— Политическая маркитантка? — переспросил Флетч.
— Да, — кивнул Уолш. — Есть категория девиц, которые следуют за командой кандидата, точно так же, как в старину маркитантки следовали за армией. Ездят из города в город, стараются останавливаться в тех же отелях. Иногда становятся весьма полезными добровольцами.
— Мы ее задействовали? — спросил губернатор.
— Нет. Доктор Том видел тело. По его мнению, она следовала за нами с неделю. Но никаких поручений ей не давали. — Фамилия?
— Вот фамилию тебе знать ни к чему, папа. Когда репортеры будут спрашивать, о ней, я хочу, чтобы ты с чистой совестью отвечал, что никогда раньше не слышал ее фамилии.
— Ладно. Можем мы что-нибудь сделать? Послать цветы…
— Ничего не нужно. Ее смерть случайно совпала с твоим нахождением в этом мотеле. И задача Флетча — убедить всех, что к предвыборной кампании эта женщина не имеет ни малейшего отношения.
— Ты же сам сказал, что она неделю путешествовала вместе с нами.
— Это твои трудности, — отрезал Уолш.
В «люкс» вошел тощий мужчина в длинном спортивного покроя пиджаке, с черным саквояжем в руке. Он, как и Уолш, не постучал.
— Пора спать, доктор Том, — обратился к нему губернатор.
— Сейчас ляжете. Плохо, что вам не удается спать восемь часов каждую ночь.
— Завтра посплю, — пообещал ему губернатор. — Если все пройдет по плану.
— Пошли, — Уолш дернул Флетча за рукав. — Нам есть о чем поговорить.
— Вы должны спать по восемь часов каждую ночь, — гнул свое доктор Том. — Каждую. Если Уолш не может этого обеспечить, нам придется приглашать другого человека для организации предвыборной кампании.
— Послушай, Боб, часа в четыре я почувствовал жуткую усталость. Не мог думать. Стал повторяться.
— Понятно, — кивнул доктор Том. — Завтра после ленча я дам вам что-нибудь…
Вслед за Уолшем Флетч вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
Глава 5
— Надо занести мамин распорядок дня в ее номер, — бросил Уолш через плечо, шагая по коридору. Его лицо было как каменное.
— Этот доктор Том постоянно сопровождает губернатора? — спросил Флетч.
— Помолчи.
Дверь в «люкс» 758 также не запиралась. Уолш, похоже, знал об этом. Они вошли точно в такую же гостиную. Позолота облупилась на тех же местах. На стене висела та же картина — шхуна под полными парусами. На сервировочном столике стояли те же бутылки, с тем же уровнем спиртного. Только лампы горели в полнакала.
Уолш положил листок с распорядком завтрашнего дня на кофейный столик.
— Закрой дверь, — попросил он Флетча. — Давай присядем.
Полумрак, похоже, вполне устраивал Уолша. Он плюхнулся в кресло, в каком только что сидел в номере отца, у торшера.
— Мама прилетает из Кливленда во втором часу ночи. Так что мы можем поговорить.
— Я не знал, что твои родители живут раздельно, — и Флетч выбрал стул, стоящий на том же месте, что и в 748-м «люксе».
Уолш не отреагировал, предпочтя ответить на вопрос Флетча, заданный в коридоре.
— Да, доктор Том постоянно сопровождает нас. Его услугами пользуются кандидат и его жена, члены команды кандидата, журналисты, водители автобусов, весь обслуживающий персонал. Звенит в ушах? Обратитесь к доктору Тому. Что-то с желудком? Доктор Том вам поможет.
— Я имел в виду совсем другое, Уолш.
— Да, ты имел в виду совсем другое, — Уолш глубоко вдохнул. — Мои родители не живут раздельно. Но во время предвыборной кампании останавливаются в разных номерах, потому что у каждого свой распорядок дня. А полноценный сон для них — едва ли не самое главное. Кстати, и помогают им разные команды.
— Куда подевалось твое чувство юмора? — полюбопытствовал Флетч.
— Мне не нравятся глупые вопросы в коридоре отеля.
— Но в коридоре не было ни души. Уже половина первого.
— Все равно, нас могли подслушать.
Флетч отметил, что дверь в спальню закрыта.
— Или ты осознаешь, Флетч, о чем я толкую, или возвращаешься в Окэму, штат Флорида, и занимаешься своими делами.
— О чем же ты толкуешь, лейтенант? Разобъясни мне, только доходчиво.
— Верность, Флетч. Абсолютная верность. Мы участвуем в кампании, цель которой — избрание моего отца, губернатора Кэкстона Уилера президентом Соединенных Штатов. Я хочу, чтобы ты стал нашим пресс-секретарем. Многое из того, что ты увидишь и узнаешь, находясь на этой должности, вызовет вопросы. Задавать их ты будешь мне, и только когда мы окажемся вдвоем. Ты вот увидел, что доктор Том после полуночи принес в номер отца черный саквояж. И хотел спросить меня об этом в коридоре отеля.
— А такое недопустимо.
— Именно так. То, что ты увидишь и узнаешь, возможно, тебя удивит, тебе не понравится. Тебе уже достаточно лет, чтобы воспринимать мир не таким идеальным, как он представляется в розовом детстве. Совершенства не найти нигде и ни в чем. Если такое случится, твое дело — молчать в тряпочку.
— То есть, если твоя мать отменяет визит в ожоговый центр, чтобы поиграть в теннис с тремя…
— Ты не должен указывать на это прессе. Если же пресса до этого докопается, ты обязан найти удобоваримое объяснение.
— Уолш, мне бы не хотелось прерывать твой монолог, но все это я уже знаю. Более того, согласен почти со всем.
— И ты должен следить за своими шутками. Америка желает укладываться спать, думая, что кандидат и его жена делают то же самое: спорят, кому первому идти в ванную, чтобы почистить зубы и принять душ, читают при свете общего бра, желают друг другу спокойной ночи. Логика требует, чтобы они спали в отдельных номерах, но простой избиратель этого не приемлет. Образ кандидата должен быть безупречен. А так у некоторых возникают подозрения, что отдельный номер позволяет отцу проводить ночь в обществе других женщин, а в больном мозгу подозрения могут трансформироваться в убежденность, что так оно и есть на самом деле.
— Я же пошутил. Наедине с тобой.
— Видишь ли, Флетч, образ и реальность всегда разнятся.
— Правда?
— Мы пытаемся создать образ единения губернатора и его жены. Они вместе ведут предвыборную кампанию, поспевают всюду, произносят речи, дают интервью, гладят детей по голове, переезжают из города в город, но при этом живут, едят, спят, как обычные люди. Конечно, в действительности все иначе. Такое просто невозможно.
— Доктор Том может манипулировать твоим отцом с помощью таблеток. Уколов. Или чего-то еще.
— Доктор Том помогает отцу засыпать каждый вечер, будит его каждое утро, дает стимуляторы днем. Это реалии предвыборной кампании. И делается это на самом высоком научном уровне под полным медицинским контролем.
— А на твоего отца это никак не влияет?
— Разумеется, влияет. Пилюли позволяют ему вести предвыборную кампанию. Выкладываться до конца, выдерживать нечеловеческие нагрузки.
— Что бы мы делали без химии.
— Возьми человека восемнадцатого столетия. Заставь летать чуть ли не со скоростью звука. Протащи через толпу орущих людей, жаждущих пожать ему руку, причем в кармане любого может оказаться нож или пистолет. Посади перед телекамерой, чтобы он говорил с двухсотпятидесятитысячной аудиторией, когда взвешивается каждое слово, оценивается любая перемена в лице. И так изо дня в день, в течение месяцев. И посмотри, что с ним будет. А человеческая конституция с той поры практически не изменилась, ты же знаешь.
— А как же ты, Уолш?
— А что я?
— Твой отец сказал мне, что на твою долю выпадает куда большая нагрузка.
— Я моложе.
— Доктор Том пользует и тебя?
— Нет, — Уолш смотрел в пол. — Я справляюсь сам. Что еще ты не можешь принять?
— Эту женщину, Уолш.
— А что насчет нее?
— Вполне возможно, что ее выбросили с балкона «люкса» твоего отца. Снег на балконе вытоптан. Часть поручня очищена. Кроме того, входные двери в номера твоих родителей не запираются.
— К чему ты ведешь?
— Это самоубийство? Или насильственная смерть?
— Тебе известно, сколько людей ежедневно умирает из-за плохих правительств?
— Я бы сказал, сотни.
— А я думаю, гораздо больше. Так может ли смерть ничем не примечательной женщины помешать потенциально великому президенту войти в Белый Дом?
— А местная полиция? Она не будет вести расследование?
— Уже все улажено. Мэр сам нашел меня в баре. Высказал надежду, что это прискорбное происшествие не отразится на ходе предвыборной кампании и не расстроит кандидата и его команду. Попросил сразу обращаться к нему, если полиция будет докучать нам.
— Ты серьезно?
— Я сказал ему, что со всеми вопросами, у кого бы они не возникали, следует обращаться к Барри Хайнсу.
Флетч закатил глаза.
— Похоже, в президентской кампании все идет не так, как в реальной жизни.
— Откровенно говоря, мне показалось, что мэр встревожен куда больше нас. Вокруг кишмя кишат корреспонденты самых читаемых газет, а тут убийство в его родном городе, о котором может узнать вся страна. Можно представить себе, как потускнеет образ его «малой родины», если Америка впервые услышит о существовании вверенного ему города лишь благодаря совершенному в нем убийству.
— Эти политические репортеры понятия не имеют, как писать об убийствах, — ввернул Флетч. — Они — узкие специалисты. И убийство интересует их не более боксерского поединка. Они не способны пасть так низко, чтобы удостоить его своим вниманием.
— Тут ты прав.
— Если б кого убили прямо в автобусе прессы, и то они позвали бы криминальных репортеров. Об убийстве они напишут не лучше, чем первый попавшийся на улице человек. Потому-то я и не могу взять в толк, с какой стати нас сопровождает один криминальный репортер.
— Кто именно? — без всякого интереса спросил Уолш.
— Фредерика Эрбатнот. «Ньюсуорлд».
— Завтра на рассвете, — продолжил Уолш, — мы уедем из этого города и, возможно, никогда более не появимся здесь. Пожелаем же удачи местной полиции. Надеюсь, они раскроют и это преступление. Но я не хочу, чтобы расследование причин смерти этой женщины хоть как-то затронуло предвыборную кампанию. Развести одно с другим — вопрос техники, и я думаю, нам это по силам, — Уолш потянулся. — Хватит об этом. Слишком мелкий вопрос. А главное, о чем я уже говорил, в том, что ты должен идти с нами до конца, раз уж пошел.
— Почему ты вообще обратился ко мне?
— У тебя большой опыт общения с прессой, Флетч.
— Я сотрудничал во многих газетах.
— Ты знаешь, как работают журналисты.
— Пашут по-черному.
— Как они думают.
— Соображают медленно, но в конце концов добираются до сути.
— Отметка девятнадцать-восемнадцать, Флетч.
— Девятнадцать что?
Уолш уставился в ковер. Губы его изогнулись в улыбке, но лицо побледнело.
— Нас осталось двенадцать. Во вражеском окружении. Они знали, что нас мало, и готовились покончить с нами.
— Ты собираешься рассказать мне солдатскую байку?
— Многие сотни окружали нас. Мы могли зарыться в землю и держаться до последнего. Или пойти на прорыв и погибнуть в рукопашной.
— Война есть…
— А вот ты, Флетч, не позволил своему лейтенанту принять одно из этих очевидных решений. Ты спорил со мной. Пока до меня не дошел смысл твоих слов.
— Мне и теперь нелегко убедить в чем-либо власть придержащих.
— С твоей подачи мы вскарабкались на деревья и привязали себя к ветвям. Три дня провисели на этих чертовых деревьях.
— Кажется, чертовски проголодались.
— Лучше голодать, чем умереть с собственными яйцами во рту.
— Тебе же хватило решительности принять мое предложение, Уолш.
— Я перепугался до смерти. Не мог думать. Враги бродили внизу. Даже начали стрелять друг в друга. Потом унесли покойников. Они и представить себе не могли, что американцы влезут на деревья.
— Я спасал и свою жизнь.
— Твой приятель… как его звали, Чамберс? Ты с ним видишься?
— Олстон Чамберс. Да. Мы часто болтаем по телефону. Он — прокурор в Калифорнии.
— Ты знаешь, как найти выход из критической ситуации. А президентская кампания — сплошной кризис.
Флетч взглянул на часы.
— Уже поздно.
— Я хочу дать тебе документы, с которыми надо ознакомиться до утра. А что бы ты делал сейчас дома?
— Наверное, слушал бы Серхио Хуэвоса.
— О, да. Кубинский барабанщик.
— Арфист. Из Парагвая.
— Парагвайский арфист?
— Ты никогда его не слушал.
— Я вообще не слышал, как играют на арфе.
— Ты многое потерял.
Уолш вздохнул.
Быстрым шагом она пересекла гостиную — в длинном сером халате, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами.
Флетч не ожидал, что Дорис Уилер — такая крупная женщина. На экране телевизора она казалась мельче, возможно, потому, что всегда стояла рядом с губернатором, двухметровым гигантом. Дорис отличали не только рост, но и ширина плеч.
Флетч встал.
— Занес тебе программу завтрашнего дня, — Уолш указал на листок бумаги на кофейном столике. — А почему ты так рано прилетела из Кливленда?
— Попросила Салли взять билет на более ранний рейс. Ушла после первого отделения симфонического концерта, — Уолш не поднялся с кресла. Взгляд Дорис скользнул по воротнику рубашки Флетча. — Кто это?
— Флетчер. Наш новый пресс-секретарь. Ввожу его в курс дел.
— Почему вы беседуете глубокой ночью?
— Вспоминаем былые дни. Давно не виделись. Не так ли, Флетч?
Дорис наклонилась над сыном. Поцеловала в губы.
— Уолш, ты пил!
— Пришлось провести какое-то время в баре. У нас происшествие. Эта женщина.
Дорис отвесила сыну крепкую затрещину. Ее раскрытая ладонь более всего напоминала лопату.
— Что мне женщина, Уолш? А вот того, что от тебя разит спиртным, я не потерплю, — Уолш не пошевелился, даже не посмотрел на нее. — Нельзя допустить, чтобы из-за такой вот мелочи отца не избрали президентом Соединенных Штатов.
Она пересекла гостиную в обратном направлении.
— А теперь идите спать.
Дверь спальни захлопнулась.
Лицо Уолша заливала краска двух цветов. Темнокрасная — отметина от оплеухи, и пунцовая — за ее пределами.
Он не отрывал глаз от лежащих на коленях бумаг.
— Я рад, что загодя прочел тебе лекцию о верности, — наконец, выдавил из себя Уолш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24