– Им не требовалось столько времени, чтобы раздеть женщину.
Он посмотрел на ее приоткрытые губы, потом взглянул на взволнованно вздымающуюся грудь и решил заняться лифом. Вот шнурки наконец были развязаны, и высвобожденные груди с острыми сосками приковали к себе его внимание. Клинок даже не почувствовал, как руки Темпл рывком вытянули рубашку из-под пояса его брюк. Но в следующую секунду ее прохладная ладонь коснулась его разгоряченного живота. Он сбросил рубашку через голову, поднял Темпл на руки и отнес на постель. Девушка быстро сбросила белые бальные туфли и скатала вниз шелковые чулки. Последнюю деталь туалета Клинок снял с нее сам, чувствуя, что еще немного, и он не выдержит. Наконец-то она лежала перед ним совершенно обнаженная, и он мог гладить ее, ласкать, любить.
Темпл прошептала его имя так зазывно, что он чуть не ринулся на нее как был, в брюках.
Но он совладал с собой и, стиснув челюсть, сбросил с себя остаток одежды. Темпл следила за его действиями жадным взглядом. Она любовалась его мускулистой бронзовой грудью, впалым животом, крепкими ягодицами. Ей хотелось побыстрее впиться пальцами в его тело, прижаться к нему всем телом.
На миг Темпл подумала об Элайзе Холл и ее дурацких представлениях о девичьей скромности, но в следующий миг Клинок опустился на кровать рядом со своей суженой, и та забыла обо всем на свете. Они слились в объятии так естественно, словно это был не первый, а по меньшей мере тысячный раз.
Его руки, губы, язык были поистине вездесущими, они проникали повсюду, доводя Темпл до исступления. Тело ее непроизвольно изгибалось, чтобы ему было удобней. Когда же рука Клинка коснулась ее влажного, раскрытого лона, Темпл прерывисто прошептала:
– Ну пожалуйста, пожалуйста…
Тогда он приподнялся над ней, посмотрел на нее сверху вниз – на разметавшиеся по подушке черные волосы, на распухшие от поцелуев губы, на раскрасневшиеся щеки.
Одной рукой он приподнял ей ягодицы, второй рукой уперся и легко, естественно проник в ее тугое тело. Когда продвижение было остановлено невидимой преградой, Темпл замерла и хотела податься назад, но Клинок ее не выпустил: он сделал быстрый рывок и зажал ей губы, с которых сорвался стон, поцелуем.
Какое-то время он оставался неподвижен, чтобы ее боль утихла. Однако его руки продолжали гладить, ласкать, возбуждать, и вскоре Темпл вновь размякла.
Очень осторожно Клинок начал двигаться, и его терпение было немедленно вознаграждено – Темпл сама стала подаваться ему навстречу, ее руки вцепились ему в ягодицы, словно требуя, чтобы он действовал смелее. Издавая мурлыкающие горловые звуки, она всецело отдалась наслаждению.
Темп их любви все убыстрялся, ласки становились все более неистовыми. Сквозь дурман Клинок едва заметил тот миг, когда тело его жены замерло в экстазе, а в следующую секунду он и сам содрогнулся от сладостного ощущения, что все его существо сейчас расколется на мелкие кусочки. Однако это не имело ни малейшего значения – дух Клинка взмыл к небесам.
Потом, когда, обессиленные, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, Темпл гладила мужа по лицу, восхищаясь мужественным, чеканным профилем своего избранника. Она лениво провела пальцем по белому шраму, пересекавшему его левую скулу.
Клинок поцеловал ее в ладонь и сказал:
– Ты тоже оставила на мне шрам.
– Какой же?
– Подумать только, какая невинность. Ничего она не знает, ничего не понимает, – насмешливо произнес он, и Темпл почувствовала, как в ней вновь нарастает возбуждение. Их тела опять переплелись в любовном объятии, и Темпл уже ни о чем больше не думала.
Когда Элайза увидела свою бывшую ученицу впервые после свадьбы – прошла ровно неделя, – вид Темпл просто потряс ее. Вчерашняя девочка в одночасье превратилась в счастливую зрелую женщину. Теперь она была женой, хозяйкой, любовницей, и это читалось в каждом жесте, каждом слове, каждом взгляде.
Относиться к Темпл по-прежнему Элайза уже не могла. Теперь они были на равных – две женщины, две подруги. Когда Темпл спросила, известно ли что-нибудь о преподобном Коуле, Элайза воспользовалась случаем облегчить душу.
Джорджийские гвардейцы арестовали в общей сложности одиннадцать белых, почти все они были миссионерами. Скованные цепями, словно рабы, арестованные под дулами ружей преодолели шестьдесят миль по горам и болотам и были помещены в лагерь Кэмп-Гилмер. Там их содержали в душных и тесных камерах. Командир гвардейцев запретил священникам проводить религиозные службы для заключенных, ибо, по утверждению этого господина, миссионеров арестовали не для того, чтобы они продолжали свою деятельность, а для того, «чтобы дать им укорот». В конце месяца должно было состояться судебное слушание.
Двадцать третьего июля судья графства Гвиннетт выпустил всех миссионеров под залог, назначив процесс на сентябрь. Нэйтан Коул временно оказался на свободе, но вернуться на земли чероки ему не дали. Он прислал Элайзе письмо из Алабамы, выражая опасение, что грядущий процесс окажется фарсом. Штат Джорджия наверняка признает миссионеров виновными и присудит каждого из них к четырем годам каторги.
«Если я окажусь в темнице, разве смогу я нести индейцам свет и утешение? А ведь именно сейчас они нуждаются в этом, как никогда», – писал Коул. Элайза поняла, что Нэйтан уже раскаивается в своем упорстве и готов пойти на уступки.
Она написала ответ – напомнила, что у миссионеров много союзников и в Бостоне, и в Балтиморе, и в самой Джорджии. Если произойдет худшее и Нэйтан окажется на каторге, его мужество поможет индейцам в борьбе за их права.
Как и предвидел Коул, сентябрьский суд был чистейшей формальностью. Судья объявил, что «каждый христианин должен подчиняться гражданским властям». Поскольку миссионеры этого не сделали, они признаются виновными и каждый из них должен отбыть четыре года на каторжных работах в Милледжвильской тюрьме.
За три дня до вступления приговора в силу Нэйтан приехал в Гордон-Глен. Вид у него был изможденный и несчастный. Он объяснил, что судья предложил осужденным помилование при условии, что они либо присягнут на верность штату Джорджия, либо покинут здешние края. Нэйтан предпочел присягнуть, чтобы остаться со своей паствой.
– Остальные тоже согласились, – сказал он за обедом. – Тюрьму избрали только Сэмюел Ворсестер и Элизер Батлер. Судья уговаривал их несколько часов, пытался переубедить. Все это время тюремные ворота то открывались, выпуская помилованных, то захлопывались вновь. Я до сих пор слышу зловещий скрежет и громкий стук. – Он содрогнулся. – Когда я последний раз видел Сэмюела и Элизера, на них уже были тюремные робы.
Элайза представила себе, как все это было, и ее сердце сжалось от сочувствия к храбрым миссионерам, которые предпочли каторгу неправедному компромиссу. А Нэйтан Коул учительницу разочаровал. О, как бы уважала она его, последуй он примеру Сэмюела Ворсестера и Элизера Батлера!
Когда она и молодой священник прогуливались вдоль ручья, он попытался оправдаться. Но Элайза перебила его:
– Знаю-знаю, слышала: «Кесарю кесарево».
– Да, и не только это, – сказал Нэйтан. – Тут все дело в отделении церкви от государства. На этом зиждется свобода совести. Разве могу я, священник, противиться гражданским властям?
– Но ведь вы ни в чем не были виноваты! – воскликнула она, удивляясь тому, что он не понимает самых очевидных вещей. – Штат Джорджия не имеет права распоряжаться на землях чероки, а индейских законов вы ведь не нарушали.
Вид у Коула был такой затравленный, что Элайза сжалилась:
– Ладно, Нэйтан, извините. Я ведь знаю – вы поступили так, как подсказала вам совесть. Я восхищаюсь вами за то, что вы пренебрегли мнением окружающих, включая и мое собственное.
Он крепко стиснул ей руку.
– Спасибо, Элайза. Если бы вы стали плохо ко мне относиться, мне трудно было бы это пережить.
Вид у него был такой несчастный, что Элайза вновь пожалела о своей резкости. Ей стало стыдно, что она скверно думала о миссионере.
Упорство, проявленное двумя священниками, сыграло важную роль. Вся индейская нация воодушевилась примером храбрых священников. Чероки готовы были до конца отстаивать свои права.
Кроме того, приговор, вынесенный миссионерам, дал возможность вновь обратиться в Верховный суд Соединенных Штатов. На сей раз апелляцию подали осужденные – два белых гражданина, которые желали знать, действительно ли власть штата Джорджия распространяется на земли народа чероки.
Приехал новый суперинтендант индейских территорий, назначенный президентом Джексоном. Этого господина звали Бенджамин Каррей, и он заявил, что готов выплатить денежную компенсацию всякой индейской семье, которая согласится переселиться на запад. Однако желающих нашлось не много – индейцы вновь воспряли духом. Они не собирались покидать землю отцов.
Вожди решили на сей раз традиционный октябрьский сбор провести в Алабаме, чтобы избежать столкновения с джорджийскими гвардейцами. Те наверняка восприняли бы съезд в Нью-Эчоте как прямой вызов. Однако уже тот факт, что Совет встречается, как и прежде, был большой моральной победой.
Решение Совета не отличалось от предшествующих: народ чероки заодно, переселения не будет. В Вашингтон вновь отправилась делегация. На сей раз вместе с Уиллом Гордоном, Джоном Риджем и прочими в столицу отправился и Клинок Стюарт, сын почтенного Шавано Стюарта.
Едва Темпл узнала об этом, она потребовала, чтобы муж взял ее с собой. Молодая женщина никогда еще не была на востоке. Клинок сопротивлялся недолго, и Темпл настояла на своем.
Неожиданно выяснилось, что для такого путешествия ее гардероб совершенно не годится. Вместе с Элайзой они засели за модные журналы и принялись изучать фасоны дорожных костюмов, платьев для дневных раутов и вечерних балов. Элайза полагала, что Темпл слишком большое значения придает всей этой ерунде, но юная миссис Стюарт доказывала, что едет в Вашингтон не просто так, а представляет всех женщин чероки. Она должна быть хороша собой и одета не хуже других.
Наконец вопрос с фасонами был решен, Темпл закупила в Августе все нужные ткани, и портниха-негритянка с рвением взялась за работу.
15
Вашингтон
Декабрь 1831 г.
Оставив верхнюю одежду в гардеробе, молодые супруги Стюарт вошли в зал, украшенный ветками можжевельника и сосновыми гирляндами. Остановившись в дверях, Клинок заметил, что многие из присутствующих с восхищением смотрят на его жену, одетую в белое атласное платье с открытыми плечами.
– Ты видишь отца? – спросила Темпл.
Клинок разыскал глазами Уилла Гордона среди беседующих и показал:
– Вот он.
Крепко взяв жену за локоть, он повел ее через толпу.
Уилл Гордон ласково улыбнулся:
– А я и не заметил, когда вы приехали. Трудно было найти кeб?
– К счастью, проблем не возникло, – ответил Клинок.
– Эта ослепительная красавица – твоя дочь, Уилл? – спросил мужчина, стоявший рядом с Уиллом.
– Да, – гордо ответил тот. – Темпл, познакомься с моим старым и дорогим другом, Пейтоном Флетчером из Массачусетса. А это моя дочь, Темпл Гордон… то есть, я хочу сказать, Темпл Стюарт.
– Давно мечтала познакомиться с вами, мистер Флетчер. Отец часто о вас говорит.
– Дорогая Темпл, простите меня, я потерял дар речи. – Флетчер галантно поцеловал ей руку. – Ваш отец тоже постоянно рассказывал мне о вас, но я в глубине души думал, что он преувеличивает. Теперь же я вижу, что Уилл говорил чистейшую правду.
– А мне он говорил, что вы – самый красноречивый человек на свете. И я тоже вижу, что он не преувеличил, – лукаво улыбнулась она.
– Боже мой! Не только красива, но и умна! Я потрясен.
– Моего зятя, Клинка Стюарта, вы уже, кажется, видели, – сказал Уилл.
– Да, мы познакомились. Рад видеть вас, мистер Стюарт. – Пейтон Флетчер дружелюбно улыбнулся. – Вы просто счастливец. Иметь такую очаровательную жену! О ней будет говорить весь Вашингтон.
Клинок улыбнулся, но не слишком весело. Он и сам заметил, какое впечатление Темпл производит на окружающих, и эта реакция вызывала у него двойственные чувства.
– Погодите-ка, разве это не делегат от западных чероки? – спросил Уилл, глядя на человека, только что вошедшего в зал.
– Кажется, да, – подтвердил Пейтон Флетчер, мрачно приподняв бровь. – Как видите, ваши оппоненты тоже ищут поддержки.
– Увы. Они хотят, чтобы мы покинули свои земли. Тогда им достанутся новые территории на западе, увеличится и выдаваемое им денежное пособие, – вздохнул Уилл.
Темпл знала, что двадцать три года назад, в 1808 году, тысяча двести индейских семей во главе с вождем Талонтески добровольно переселились на территорию, расположенную к западу от реки Миссисипи. Они стали называть себя западными чероки.
– Вряд ли им добавят земли, – пожал плечами Пейтон. – Ага, а вот молодой человек, которого я хотел тебе представить, Уилл. – Он взмахнул рукой. – Джед! Джед! Я здесь! Это мой крестный сын. Прошлым летом он закончил военную академию в Вест-Пойнте и теперь служит в Вашингтоне.
При упоминании о военных Темпл сразу же вспомнила джорджийских гвардейцев. Однако широкоплечий молодой человек в парадном мундире был совсем не похож на бандита. У него были темно-золотистые волосы и ясное чистое лицо, на котором пронзительно синели глаза.
– Уилл, позволь представить тебе моего крестного сына лейтенанта Джедедию Пармели. Родом он из Бостона, а теперь живет в Вашингтоне. Джед, познакомься, это мой дорогой друг мистер Уилл Гордон.
– Здравствуйте, сэр.
Джед Пармели по-военному четко протянул руку высокому черноволосому мужчине, однако смотрел при этом не на него, а на невероятной красоты девушку, стоявшую рядом.
До сего момента Джед думал, что такие красавицы существуют лишь в фантазиях да на картинах. Волосы цвета воронова крыла, белоснежная кожа, темные загадочные глаза, светившиеся смелостью и любопытством. До лейтенанта не сразу дошло, что чудесное видение, в свою очередь, разглядывает его скромную персону.
– А эта очаровательная молодая леди, – сказал Пейтон, – миссис Темпл Стюарт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38