Сегодня ему опять предстоит нелегкий вечер. Даже фамилии тех, над кем он будет экспериментировать, не сообщила ему баронесса; он сам этого хотел, чтобы доказать всю подлинность своих экспериментов. Одно только он знает: гости - люди влиятельные. Кроме того, Алоиз, подготовлявший, как обычно, внешнюю сторону сеанса в доме фрау фон Третнов, успел собрать кучу сведений о составе общества, какое должно там собраться. Теперь, сидя в машине, Оскар проверяет свою память, а друг вносит поправки и уточняет.
По всей вероятности, там будет доктор Кадерейт, один из магнатов тяжелой промышленности. Оскар не может не узнать этого дородного блондина; он наверняка видел не раз его фото. Доктор Кадерейт - это Оскар узнал от Гансйорга - намерен еще теснее сблизиться с нацистами и перевести еще большую часть своих предприятий на военные рельсы. Затем будет, - впрочем, тоже предположительно - некий Тишлер; этот, насколько удалось выяснить Алоизу, брюнет, лицо серое. По сведениям Гансйорга, он носится примерно с такими же планами, как и доктор Кадерейт, но это фигура менее значительная. Наверняка будет некая фрау фон Шустерман, красивая, пышная блондинка. Разводится с мужем. Вероятно, признают ее виновной стороной и ребенка ей не присудят. Впрочем, говорят, мальчишка невыносимый сорванец. Оскар закончил обзор полученного материала. Он тихо вздыхает. Этот вечер потребует большого напряжения памяти, присутствия духа, вчувствования, внутреннего видения.
- Ты превосходно с этим справился, Алоиз, - похвалил он друга, который, тоже во фраке, сидел в углу машины.
Но Алоиз хмурился - как обычно в последнее время.
- Если ты воображаешь, - проворчал он, - что так приятно пробираться крадучись по дому твоей Третнов, точно в плохом детективном романе, то ты сильно ошибаешься. Ты и твой прекрасный братец требуете от человека таких вещей, что пропадает все удовольствие от работы. Играешь роль какого-то второразрядного сыщика, а честному иллюзионисту с его искусством здесь делать нечего.
Оскар был сегодня не склонен выслушивать тот вздор, который Алоиз обычно нес по поводу своего пребывания в Берлине. Но все же приходилось считаться с превосходным другом и сотрудником и в десятый или двадцатый раз выслушивать его. А тот заявил, что живет в Берлине, как в свином хлеву. Работать приходится исключительно в "комнате", тогда как настоящему иллюзионисту место на подмостках. Выступаешь только перед нацистами, перед бонзами да аристократами. И во все сует свой нос, во все вмешивается этот знаменитый братец, этот filou [жулик (франц.)]. Притом вся слава достается Оскару, а он, Алоиз, - просто пешка. Неужели он ради этого послал ко всем чертям замечательные договоры Манца, ради этого расстался со своей уютной квартирой на Габельсбергерштрассе и с заботливой старой Кати, которая, конечно, отказалась переехать на житье сюда, к пруссакам?
Но ведь в берлинской жизни Алоиза есть не одни только теневые стороны: нужно с помощью наводящих вопросов выпытывать у клиентов удивительные подробности; нужно изобретать все новые хитроумные трюки, тайные знаки, все более богатый нюансами шифр, чтобы сигнализировать из публики на эстраду. И Оскар отлично знал, что все это доставляет Алоизу огромное удовольствие.
Однако он остерегался возражать на брюзжание Алоиза. А тот, видя, что Оскар молчит, выкладывает последний козырь:
- В воскресенье вечером я еще буду участвовать, - заявил он грозно, - а потом уеду в Мюнхен. В среду сеанс отменяется, я должен хоть недельку отдохнуть на Габельсбергерштрассе. Сплошные огорчения и неприятности этого и лошадь не выдержит. Я заслужил право на свой королевский баварский отдых.
Наконец они подъехали к дому баронессы фон Третнов, и Алоиз мгновенно преобразился. Стал самым вежливым и предупредительным помощником. Выступил в роли ассистента, восхищенного талантом Оскара Лаутензака.
Собралось человек пятнадцать - двадцать: мужчины - во фраках, дамы - в вечерних туалетах. На всех лицах были написаны скептицизм, ирония и щекочущее их нервы тревожное любопытство. Фрау фон Третнов еще раз обратила внимание присутствующих на то, что она не сообщила маэстро состав гостей. Он не знает ни одной фамилии. Затем Алоиз предложил всем написать вопросы, относящиеся к будущему, вложить записку в конверт и заклеить его. Эти плотно заклеенные конверты Алоиз собрал в корзиночку и передал Оскару. Все происходило при ярком освещении.
Оскар перемешал конверты и, не вскрывая, стал перебирать их большими белыми руками.
- Я прошу всех вас, дамы и господа, - начал он, - ослабить всякую напряженность. Не обязательно думать о том, что вы написали в ваших записках; но если вы сделаете это, вы поможете мне. Главное - не оказывайте сопротивления. Если вы не верите, то на время этого короткого сеанса выключите свой скепсис. Пожалуйста, поймите меня правильно. Я вовсе не призываю вас верить, но прошу не затруднять мою работу своим неверием.
И конверты опять заскользили между его пальцами, он ощупывал их, комкал, перевертывал, все еще не вскрывая. Его большие дерзкие глаза померкли, в них появилось мечтательное, отсутствующее выражение. Он дышал медленно, громко. Откинул голову, закрыл глаза.
Наконец он извлек один конверт, повертел его, смял.
- Этот конверт, - медленно начал он, словно с трудом подыскивая слова, - от высокой белокурой дамы. Я вижу ее, какая она сегодня и какой будет через три года.
Он неожиданно открыл глаза, стал искать кого-то среди публики.
- Этот конверт от вас, сударыня, - заявил он и указал пальцем, на котором блеснул перстень, на какую-то женщину; он узнал ее по описаниям Алоиза. - Я вас видел. Я вас вижу... - Он опять закрыл глаза и продолжал странно тягучим, сонным голосом, перемежая свою речь частыми паузами. - Я вижу город, - возвестил он. - Это южный город. Всюду итальянские надписи. Это неинтересный город. Я не вижу в нем ничего, достойного внимания. Вы находитесь в гостинице. Гостиница маленькая, дешевая. Почему такая дама, как вы, находится в такой убогой гостинице? И какие дела у вас могут быть в таком неинтересном городе? Вот в комнату входит ребенок. Мальчик, очень живой мальчик. Ему лет девять - десять. Очень живой. Он спрашивает вас о чем-то. Вы не хотите отвечать. Он не отстает. Нет, мальчик невоспитан, должен вам сказать, сударыня. Впрочем, вы боитесь за мальчика. В ваших глазах я вижу подлинный страх. Вот вы выходите. Вы едете кататься. И страх не покидает вас ни на минуту. Вы оглядываетесь, не следует ли кто-нибудь за вами.
Он опять неожиданно открыл глаза и впился взглядом в хорошенькую блондинку.
- Вам что-нибудь говорит то, что я видел? - спросил он. - Вы находите в этом какой-нибудь смысл? Я не ошибся?
Блондинка, взволнованная, вся красная, неуверенно ответила сдавленным голосом:
- Да, может быть. Много есть несправедливостей на свете.
До этой минуты Оскар нервничал. Теперь, когда первый опыт прошел столь удачно, он становился все увереннее. По описаниям Алоиза он сразу отыскал господина Тишлера. С людьми, обладающими таким лицом, он умел обходиться, это легкая игра, их нужно брать нахальством, "превосходством". Дух какого-то зловещего озорства овладел Оскаром. Не желает он больше разыгрывать шута, ломать комедию перед этой знатью; не они будут прохаживаться на его счет, а он посмеется над ними.
Он взял новый конверт, ощупал его, "увидел".
- А теперь я вижу, - возвестил он, - человека лет пятидесяти, с темновато-серым лицом. Фамилия его начинается на "Д" или на "Т". У меня такое чувство, что человек этот не слишком крепкого здоровья. Он страдает желудком. - Оскар открыл глаза, длинным указательным пальцем с перстнем ткнул в одного из присутствующих и воскликнул: - Это вы!
Лицо господина Тишлера еще сильнее побледнело, но он сделал слабую попытку пошутить.
- Верно. Я иногда принимаю соду.
Остальные натянуто улыбались. Но Оскар и глазом не моргнул.
- Вы спрашивали о своем будущем? - продолжал он. - У меня есть для вас ответ. Но это неприятный ответ, и я не знаю, какая вам польза от того, что вы его узнаете. Хотите, чтобы я сказал? - Его дерзкие синие глаза испытующе впились в глаза Тишлера, который старался отвести свой взгляд.
- Что-нибудь сногсшибательное? - отозвался неприятным хриплым голосом господин Тишлер. - Или вы полагаете, господин Лаутензак, - продолжал он вызывающе, - слова, которые вы сейчас произнесете, изменят мой жизненный путь?
- Может быть, изменят, а может быть, и нет, - спокойно ответил Оскар. Все зависит от того, насколько здраво вы способны рассуждать, господин Д. или Т.
- Выкладывайте вашу мудрость, - нетерпеливо заявил господин Тишлер.
Оскар откинул голову, закрыл глаза.
- Я вижу теперь будущее, - возвестил он, - я вижу, что будет через десять лет. Десять лет, считая с нынешнего дня. Я вижу что-то вроде леса. Между деревьями - камни. Это могильные памятники. А, это Лесное кладбище. Я вижу один памятник. Не слишком богатый. И надпись простая. Буквы стерты, но приблизительно прочесть можно. Там написано "Антон Тилер" или что-то в этом роде. - И после короткой, зловещей паузы добавил: - Памятник уже не новый, он несколько обветшал. - Оскар опять открыл глаза. - Очень сожалею, что не могу сообщить ничего более утешительного, господин Тилер, но я вас предупредил.
Публике стало не по себе. Господин Тишлер еще больше побледнел и пожелтел, но заявил с нервической напускной бодростью:
- Все это вздор. Никогда я не позволю хоронить себя в Берлине. Об этом и речи не может быть. Я не хочу, чтобы меня похоронили в Берлине.
Однако Оскар возразил с изысканной вежливостью:
- Возможно, это будет зависеть не только от вас. Я предсказываю лишь то, что мне открывают силы, более могущественные, чем вы и я.
Он с удовлетворением заметил, что его дерзкое пророчество произвело впечатление. Затем стал выбирать следующую жертву. Вон тот, высокий грузный блондин с толстощеким розовым лицом, - очевидно, доктор Кадерейт, магнат тяжелой промышленности. Оскар испытующе посмотрел в его сонные хитрые глаза. С этим господином будет нелегко. Доктор Кадерейт был здесь самым важным гостем - это особенно подчеркивал Гансйорг.
Оскар не стал пускаться в долгие мистические приготовления, а сразу же приступил к делу. Лишь на несколько мгновений сомкнул он глаза, потом заявил:
- Эта вот записка от вас, доктор Кадерейт. - И, наклонив голову, вежливо пояснил: - Что именно вы и есть господин доктор Кадерейт, я узнал раньше, ваши фото не раз появлялись в газетах. Но то, что я вам сейчас скажу, - продолжал Оскар с легкой улыбкой, - идет из других источников.
- Пожалуйста, - приветливо отозвался доктор Кадерейт; у этого статного, крупного человека был странно высокий, почти женский голос.
Оскар не впал в транс, но глубоко погрузил свой внимательный взгляд в глаза Кадерейта, в эти хитрые, непроницаемые глаза. И голос Оскара зазвучал по-будничному, только говорил он медленнее, чтобы с его губ не сорвалось ни одно необдуманное слово.
- Я вижу вас, - сказал он, - в сопровождении людей в мундирах. Я вижу, как вы ведете этих люден через большие светлые залы. Вижу машины. Должно быть, это завод. Я ошибаюсь?
- Нет, это довольно правдоподобно, - раздался из публики насмешливый звонкий голосок, принадлежавший маленькой изящной женщине, видимо, жене доктора Кадерейта. - Довольно правдоподобно, что заводчик находится на заводе. - В публике раздался легкий смешок.
- Пожалуйста, но мешайте маэстро, - вежливо, но строго попросил Алоиз.
"А эта дамочка опасна", - решил Оскар. На тех скудных сведениях о Кадерейте, которые ему удалось получить, тут не выедешь. Чтобы опять подчинить себе публику, нужно ввести в бой резервы - его настоящую силу, прозрение, "видение". Он должен рискнуть. Если поток его силы достигнет Кадерейта - Оскар победил, если нет - ну что ж, сражение проиграно.
Он закрывает глаза, погружается в себя. Удача! Вот оно. Оскар чувствует в груди едва ощутимое движение, точно разрывается шелковая ткань. Медленно открывает глаза. Но, к его удивлению, поток идет не к доктору Кадерейту, а к его соседке, маленькой женщине, той самой, которая так дерзко прервала его.
Об этой женщине он ничего не знает; в отношении ее - хочет он или нет ему придется опираться только на силу своего "видения"! И он впивается взглядом в ее лицо, смугло-бледное, дерзкое, мальчишеское, с ясными серыми глазами. Он уже не дает ей отвести глаза, и, несмотря на весь свой насмешливый и гордый вид, Ильза Кадерейт чувствует, как ею овладевает что-то чуждое и принуждает против ее воли выдавать свои сокровенные чувства и мысли.
Лицо Оскара точно опустело, красные губы чуть раздвинуты, глаза опять полузакрыты.
- У меня нет никакой вести для господина доктора Кадерейта, - говорит он, - я обращаюсь теперь к вам, сударыня. - Его голос замедляется, становится тягучим, сонным.
- О будущем мне вам сказать нечего, но я могу сказать о ваших мыслях и желаниях больше, чем вам известно о них самой.
- Я слушаю, - ответила Ильза Кадерейт, но ей не вполне удалось сохранить независимый и насмешливый тон.
В углу, у стены, стоял Алоиз, он весь подобрался, готовый вмешаться в любую минуту. То, что сейчас предпринял Оскар, - рискованное дело; это искусство внушения, оно соединяет в себе гипноз и чтение мыслей; только настоящий телепат может себе позволить подобные эксперименты.
- Вы считаете, - заговорил Оскар все тем же нащупывающим голосом, - что вашему супругу следует наконец связать и себя, и свою деятельность с национал-социалистской партией. Вы хотите этого не ради каких-либо возвышенных или мелких интересов, но просто потому, что это вам представляется забавным. Вы помните, когда у вас впервые возникло ясно и отчетливо это желание? Да, вы вспоминаете. И я вспоминаю вместе с вами. Представьте себе, пожалуйста, во всех подробностях, как было дело.
Он смотрел перед собой невидящим взглядом, прислушиваясь изнутри к себе, прислушиваясь изнутри к ней.
- Благодарю вас, - сказал он затем и улыбнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45