– Йен готов был пнуть дерево ногой, но Эсме остановила его:
– Это же наша рождественская елка! Не трогай ее, она такая красивая…
Ворча что-то себе под нос, Йен выглянул в дверь каюты.
– Гарольд! – закричал он гораздо громче, чем это было необходимо. – Убери, черт возьми, с прохода проклятое дерево. Я не могу подойти к кровати!
Гарольд поспешно выполнил приказание, и Йен осторожно положил Эсме на кровать.
– Скажи всем, чтобы через полчаса собрались на палубе, – бросил он Гарольду через плечо. – И закрой за собой плотнее дверь!
Атташе медлил, видимо, желая узнать о происшедшем побольше.
– Ты что, не понял? Оставь нас!
В конце концов, Гарольд решил, что ему лучше подчиниться, и покорно удалился.
Смочив в кувшине с водой, стоявшем в углу, первый попавшийся ему на глаза кусок материи, посол подошел к Эсме.
– Что ты хочешь делать? – удивилась она.
– Посмотри, ты же вся в крови!
– О, Йен, не надо! Дай мне эту тряпку – я справлюсь сама…
– А спину кто тебе потрет?
Несмотря на протесты Эсме, Йен повернул ее лицом к стене и стал стаскивать с нее полотенце.
– Я прошу, не надо! – Пальцы ее вцепились в полотенце.
– Брось, детка, – Йен усмехнулся, – я уже лицезрел тебя сегодня голой и при этом, кажется, вел себя прилично! К тому же, во-первых, я увижу лишь твою спину, а во-вторых, в моем состоянии я не смогу причинить тебе вреда, даже если бы и захотел…
Эсме ничего не оставалось, как только покориться. В конце концов, лучше уж позволить послу снова увидеть тебя голой, чем быть перепачканной в крови этого мерзавца Хенли.
Бережно дотрагиваясь до ее кожи, Йен начал вытирать влажной тряпкой спину Эсме. Прикосновения его пальцев были удивительно нежными, и от них у Эсме перехватывало дыхание.
Протерев плечи и спину девушки, Йен повернул ее лицом к себе и продолжал вытирать ее даже в тех местах, куда она отлично могла бы дотянуться сама, однако Эсме не сопротивлялась: глядя в глаза Йена, она не видела в них ничего, кроме нежности. В этот момент она забыла все – и то, что ей пришлось перетерпеть от Хенли, и свое чувство вины перед Йеной, и все нервное напряжение последних дней… Эсме хотелось, чтобы этот момент длился вечно и она могла вечно наслаждаться прикосновениями его рук – сильных и одновременно удивительно нежных.
Йен смотрел на Эсме, и она казалась ему такой хрупкой, такой беззащитной… Он посмотрел на руку, придерживавшую полотенце на груди, и этот жест его очень тронул. Тем не менее в следующий момент рука Йена деликатно, но настойчиво потянулась к полотенцу….
Он уже видел Эсме нагой, но, разумеется, ни во время борьбы с Хенли, ни тогда, когда он утешал ее, у него не было времени, чтобы любоваться ею. Теперь же он мог позволить себе полную свободу. О, сколь прекрасным предстало перед ним это бронзовое юное тело, эти молочно-белые груди, высоко вздымавшиеся при каждом вдохе…
Заметив на плече Эсме небольшое красное пятно, которое он пропустил, Йен поспешил стереть его. Да, он хотел эту девушку так, как никого прежде, но мог ли он позволить себе овладеть ею сейчас, сразу же после того, как она едва не стала жертвой отвратительного похотливого чудовища?
Отвернувшись, Йен бросил пропитавшуюся кровью тряпку в кувшин и направился к выходу из каюты.
– Спасибо тебе! – устало прошептала Эсме как раз в тот момент, когда рука Йена коснулась двери.
– Отдыхай спокойно, девочка, и ничего не бойся! – только и смог проговорить он перед тем, как выйти из каюты. За последние несколько часов ему пришлось многое пережить, и при этом ничто так не бесило его, как собственная неудовлетворенная страсть.
Глава 13
Выдержав паузу, Йен обвел взглядом членов команды, собравшихся за столом.
– Итак, джентльмены, – уточнил он, – полагаю, можно считать, что мы договорились – никто из вас не станет передавать кому-либо сведения о том, что мисс Монтроуз плыла с нами на пароходе…
Его слова были встречены настороженным молчанием. Гарольд оказался единственным, кто сразу же согласно кивнул, остальные, напротив, пребывали в задумчивости.
– Прежде всего, я хотел бы услышать ответ от вас, ваше преподобие, – обратился посол к проповеднику. – Надеюсь, вы не останетесь безучастным к судьбе бедняжки? Для тоги чтобы найти работу в Чингмэе, ей, разумеется, нужна хорошая репутация… Сами понимаете, что о ней подумают, если узнают, что девушка ехала на пароходе одна в компании шестерых мужчин!
– Разумеется, – живо откликнулся священник, – я помогу ей – если только смогу помочь. И я никому не скажу, что она плыла с нами, но если кто-нибудь спросит меня об этом напрямую, мой сан – простите, сэр! – не позволит мне солгать. Надеюсь, вы поймете меня правильно, ваше сиятельство!
– Вы, безусловно, правы, ваше преподобие… – нетерпеливо перебил его Йен. – Но сами посудите, кто вас спросит, если никому, кроме нас, неизвестно, что Эсме плыла с нами? Поклянитесь, что по своей инициативе вы никому об этом не расскажете, и этого будет вполне достаточно.
– Считайте, что уже поклялся! – Отец Тэйлор кивнул.
– Благодарю вас, ваше преподобие. Годфри, а как насчет тебя?
– Когда речь идет о репутации, – судя по выражению лица, атташе, как всегда, воспринимал все происходящее как игру, – я, как джентльмен…
Йен кинул на него сердитый взгляд, словно говоря: «На этот раз я не шучу, приятель!»
– Ладно-ладно, согласен, а как нам быть с Хенли? Как объяснить его смерть, не упоминая мисс Монтроуз?
Йен прекрасно понимал: Годфри прежде всего бесит то, что какая-то девчонка несколько недель водила его за нос, выдавая себя за парня-сиамца. Но законность вопроса он все же не мог отрицать.
– Стойте, почему, мы вообще должны упоминать о Хенли? – неожиданно вмешался Гарольд. – Скорее всего, кроме нас, никто и не знает, что он плывет с нами! К тому же я сомневаюсь, что во всем мире найдется хотя бы один человек, которого стала бы сильно заботить судьба этого болвана.
Во время произнесения этой краткой речи Йен заметил, что преподобный Тэйлор нахмурился. Очевидно, старик, помня о своей роли проповедника, начнет сейчас говорить, что покойный, хотя и был большим грешником, тоже дитя Божье и все такое… Чтобы в корне пресечь эти никому не нужные разглагольствования, Йен, не дав священнику раскрыть рот, энергично произнес:
– Полагаю, эпизод с Хенли все-таки лучше не замалчивать, как бы нам этого ни хотелось. Представьте себе, что сначала мы промолчим, а потом мисс Монтроуз или кто-нибудь из вас невзначай проболтается, а может, сомнительный эпизод «всплывет» еще каким-нибудь образом. Реакция понятна: все сразу подумают: «А что, собственно, они хотели скрыть? Не иначе, здесь что-то нечисто!» Я же, если сразу сознаюсь, что прикончил негодяя, пытавшегося отомстить мне и первым напавшего на меня, абсолютно ничем не рискую. О том, что здесь замешана еще и мисс Монтроуз, мне нет нужды упоминать. Итак, Годфри?
– Вроде бы возражений нет.
Йен повернулся к Чену – на самом деле именно китаец интересовал его больше всего. Какую позицию займет его секретарь теперь, после того как он узнал, что тот, на кого он собирался «повесить» свое преступление, на самом деле является женщиной?
– Хотелось бы услышать твое слово, Чен!
– Ну конечно, я – как все и не стану вредить репутации девушки. А насчет того, кто украл бумаги… Теперь я склоняюсь к мысли, что это был Хенли.
– Какие бумаги? – вскинулся Годфри. – Не те ли, ради которых Йен тогда нас всех обыскивал?
– Именно, – подтвердил китаец, – те самые. Но теперь, слава Богу, мы избавились от этого типа! Кстати, надо бы расспросить мисс Монтроуз – пусть припомнит все подробности поведения Хенли, когда он напал на нее, и все, что он ей говорил. Возможно, это поможет нам установить, на кого он работал…
– Верно, расспросить не помешает. – Йен кивнул. Ну и хитер этот Чен – повесил свои грехи на человека, которого уже нет. Впрочем, больше всего его радовало то, что Эсме теперь в относительной безопасности, у Чена больше нет оснований для причинения ей вреда, если только он не придумает что-нибудь новенькое.
– Но мы ведь не знаем точно, шпионил он или нет! – неожиданно подключился к разговору Годфри. – У нас нет никаких доказательств, и в таком случае тебе все-таки придется отвечать за убийство!
– Во-первых, не забывай, что у меня дипломатическая неприкосновенность. Во-вторых, насколько я знаю сиамцев, смерть иностранца их, как правило, вообще не тревожит. Английские власти скорее всего тоже не станут особенно волноваться по поводу смерти какого-то моряка. К тому же я убил его, осуществляя свое право на самооборону, а значит, ни карьере моей, ни репутации ничто не грозит…
– Вы говорите о мистере Хенли, словно о кошке! – поморщился преподобный Тэйлор. – Безусловно, покойный был большим грешником, но все-таки он тоже человек!
– Если вы полагаете, ваше преподобие, – с достоинством ответил Йен, – что я не сожалею о случившемся, то это не так. Надеюсь, вы все-таки не считаете, что я нахожу удовольствие в убийстве? А вот насчет того, что Хенли достоин называться человеком, я сильно не уверен. Не знаю, как по вашей морали, преподобный, но если вы спросите меня, то, по-моему, этот негодяй вполне заслужил свою смерть!
Однако Тэйлор не спешил сдаваться под напором Йена:
– И все равно мы должны похоронить покойного по-христиански – не оставлять же его тело на растерзание диким зверям!
– Ну, против этого и я не возражаю, – примирительно протянул Йен.
– Как проповедник, я должен буду произнести над могилой заупокойную речь…
– Это как вам угодно, ваше преподобие.
«Надеюсь, – с усмешкой подумал Йен, – святоша по крайней мере не станет настаивать на том, чтобы поставить надгробный памятник негодяю?»
– Что ж, – видимо, изрядно устав от прений, произнес Годфри, – с Хенли дело решенное. Остается главный вопрос – что делать с девушкой. – Губы Годфри сложились в сальную улыбку. – Ну и хитрец же ты, Йен! Держу пари, ты сразу раскусил, кто она такая, – не зря же вы постоянно запирались с этим «парнем» в каюте. Сказать по правде, приятель, я тебе завидую: пташечка что надо – я бы и сам от такой не отказался. Черт побери, везет же тебе на баб! Впрочем, неудивительно – перед твоим мужским обаянием не устоит и самая чопорная особа: что уж говорить о такой податливой штучке, как эта!
Йен уже собирался было без обиняков сообщить Годфри, что он о нем думает, как вдруг рядом раздался звонкий женский голос:
– Представьте себе, господин атташе, я устояла, хотите – верьте, хотите – нет. – Шагнув от двери, где она, очевидно, стояла в течение всего разговора, Эсме продолжала: – И я бы настоятельно попросила вас, господин атташе, не раздражать меня лишний раз. Я, между прочим, еще не простила вас за все те сплетни, что вы распространяли обо мне, даже не потрудившись проверить, являются они правдой или ложью!
Атташе покраснел так сильно, что лицо его сделалось почти одного цвета с огненно-рыжей шевелюрой. Впрочем, сие обстоятельство осталось никем не замеченным, ибо взгляды всех присутствующих устремились на Эсме.
После того как Йен за много дней плавания привык видеть ее в мешковатой мужской одежде и закрывающих половину лица черных очках, вид девушки в ее подлинном обличье кружил ему голову. Хотя платье Эсме – простенькое, со скромным кружевным воротничком и кружевными манжетами в качестве единственного украшения – не выглядело особо привлекательным, тем не менее узкий лиф соблазнительно подчеркивал тонкую талию и аппетитные груди, а под мягко спадающей юбкой угадывались очертания грациозных девичьих ног.
Лицо Эсме тоже изменилось. Тени под глазами исчезли, да и сами глаза перестали казаться по-азиатски раскосыми, – очевидно, все это было лишь результатом умело наложенного грима. Теперь огромные черные как ночь глаза девушки широко распахнулись навстречу миру, словно неведомый волшебник стер с ее лица усталость. Это было уже не лицо заморенного непосильной работой щуплого мальчишки, а румяное, пышущее здоровьем личико юной красавицы. Но главным, что привлекало внимание мужчин в новой, преобразившейся Эсме, были, пожалуй, ее волосы. Она не заколола их и не заплела в косичку, как прежде, а распустила по плечам великолепным, пышным каскадом. Глядя на Эсме, Йен вдруг вспомнил, что один раз уже видел ее с распущенными волосами, когда она сидела ранним утром на палубе в ночной рубашке.
Невероятным усилием воли он заставил себя отвести глаза. Впрочем, как заметил посол, он был далеко не единственным, кому пришлось сдерживать, себя, – Гарольд тоже смущенно прятал взгляд, а Годфри, напротив, бесстыдно пялился на Эсме, словно шестнадцатилетний подросток, и весь изъерзался в своем кресле, не отдавая себе отчета в том, что со стороны выглядит весьма глупо. Даже Чен был явно поражен переменой, произошедшей с Эсме, и, глядя на нее, не мог скрыть своего восхищения. Его преподобие был единственным, кто – не столько в силу своего сана, сколько в силу возраста – смотрел на Эсме не как на женщину, а как на свою временно заблудшую подопечную с доброй отеческой улыбкой.
Сама же девушка, казалось, не замечала устремленных на нее восхищенных взглядов – ей все еще не давало покоя замечание Годфри. Эсме, разумеется, отдавала себе отчет в том, что должны подумать мужчины, увидев вместо парнишки-переводчика, на которого мало кто обращал внимание, ту самую Эсме Монтроуз, которой они не раз за чаем перемывали косточки. Теперь, разумеется, не один только Годфри решил, что переодетая парнем красавица путешествовала с лордом Уинтропом в качестве его любовницы.
В свою очередь, Эсме, безусловно, понимала, что Йен спас ее от расправы со стороны Хенли не просто по обязанности: он действовал как джентльмен. И к тому же он был неравнодушен к ней – в этом Эсме готова была поклясться. Но что толку сейчас думать об этом – ни к чему хорошему это все равно не приведет…
– Я, кажется, велел тебе отдыхать, – решительно произнес Йен. В голосе его, однако, звучало скорее не осуждение, а забота. – Чем меньше ты будешь разгуливать по палубе, тем скорее заживет твоя нога!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48