МИНЯ. Галя. Она моя вторая жена будет. Эту похороню, ее возьму. Давно хочу. Приглядываюсь. Только бы не повесилась она, не успела бы, как та…
ГЕОРГИЙ (испуганно). Приехала? Приехала? С животом?
МИНЯ. Нет. С чемоданом.
ГЕОРГИЙ. Здесь? Здесь?
МИНЯ. Спит. Час, как приехала.
ГЕОРГИЙ (молчит). Кончилось лето, кончилось…
Стукнул по перилам крыльца, быстро пошел к воротам. ИГОРЬ умылся, идет на крыльцо. МИНЯ улыбается.
МИНЯ. Сядь со мной, а? Я тебе что-то расскажу.
ИГОРЬ. Мне идти надо.
МИНЯ. Насидишься, как посадят.
ИГОРЬ. Кто меня посадит?
МИНЯ. Сумки будешь ему таскать – посадят. Сядь, сядь здесь.
ИГОРЬ сел рядом на крыльцо.
Вот, думаешь, почему я плачу?
ИГОРЬ. Не знаю. Плачь. Кто тебе… кто вам мешает.
МИНЯ. Нет, я тебе… вам расскажу. Я себе представил вот, что хороню жену.
ИГОРЬ. Жену?
МИНЯ. Нету у меня жены. А вот представил, что была бы если. И если бы я хоронил бы ее. И как бы я плакал, плакал. (Смеется). У гроба стоял бы, целовал бы ее, в могилку землю кидал бы и плакал бы. Хороню ее, хороню вот ее, а она – повесилась…
Вышла АНЯ, идет к рукомойнику, она в халате, с полотенцем в руках.
АНЯ. Здрасьте.
МИНЯ. Офелия, о, нимфа, помяни меня в своих молитвах…
ИГОРЬ. Здрасьте.
МИНЯ. Ну, слушай. Тебе Георгий сказал, чтобы ты меня слушал, а то тебя мамка с квартиры выгонит? Сказал? Ну, слушай тогда меня. (Быстро-быстро). Было это в сорок втором году. Немцы заняли Киев. Маму мою звали Анной Петровной, вот как Аню нашу…
АНЯ (умывается). И дома отдыха нету…
МИНЯ (еще быстрее). Она была подпольщица. Я был маленький, а помню все хорошо. Была у нас соседка, Вера. Гуляла она с немцами. Она и выдала маму. Она! Сволочь! И доказательство тому имеется. Слушай, расскажу какое доказательство. Маму я видел после ареста один раз, когда их вели на расстрел. Идет она, а с ней еще пять человек, все мужики. Ведут. Она мне как крикнет: «Сыночек, миленький, запомни меня, запомни!» Толпа кричит, все кричат, а я к ней рвусь, рвусь. Видел, как расстреляли. Потом трупы сгрузили в машину. И увезли за город. Потом, как наши пришли, перезахороняли…
АНЯ (умывается). Ну, давай, на всю масть выкладывайся перед новеньким…
МИНЯ (схватил ИГОРЯ за руку). Нас из дома выгнали, всю семью, вещи наши собрали, забрали. И вот, слушай, как я узнал, что это она, Верка-соседка, мою маму выдала. Иду я по улице, а она с офицером-фашистом под руку. Идет она в мамином платьи! Увидела меня Верка и стала оглядываться, оглядываться… А платье я узнал, крепдешиновое, зеленое платье. Так я долго-долго за ней шел, а она все оглядывалась, оглядывалась, оглядывалась… Пацан был ведь, двенадцать лет мне стукнуло тогда, а помню все до последней капельки.
Молчание.
АНЯ (умылась, вытерла лицо). Ну, а теперь скажи, Миня, сколько тебе лет сейчас? Скажи молодому человеку, а то он сидит – бледня-бледней, побелел от страха. Ну?
МИНЯ. А сейчас мне, Аня, сорок лет, первый годик идет…
АНЯ. Ну вот то-то и оно, что первый годик. А вы, Игорь, грамотный, так посчитайте. Маму его расстреляли, это ж надо такое придумать! А в саду кто там сидит? Начитался книжек… Обострение у тебя осенью, что ли, черти дери, собираешь все в кучу, пугаешь людей… Тут сама дурой станешь с вами… (Рассердилась, ушла в комнату).
ИГОРЬ. А вы в каком году родились?
МИНЯ. В пятидесятом, что ли…
ИГОРЬ. А война когда кончилась?
МИНЯ. В семьдесят втором, что ли…
ИГОРЬ. Ну, я пойду тогда, ладно? (Быстро ушел в свою комнату, переодевает рубашку).
МИНЯ (сидит на крыльце). У-у,гады… Никто не верит… (Перебирает в руках цветы). Синий листочек, красный, желтый… На могилке жены хорошо будет смотреться. Повесилась, надо же… Я ведь помню – было. Было! Со мной, ну? Не приснилось ведь мне? Нет, не приснилось. Было. (Бормочет). С тем, со мной. А сейчас я – тут. Это я? Или не я? Желтый листочек на могилку ей… А там был кто? Не я, что ли? Я, я, я… Красный вот на могилку. Дураки, запутали… Это я? Или не я тут сижу? Ну? Кто скажет мне? Зеленый, желтый. Молчат, дураки.
АНЯ была на кухне, прошла в коридор, постучала в комнату к Игорю.
АНЯ. Можно? Вас ведь Игорем зовут?
ИГОРЬ. Да. Заходите. (Вскочил, спрятал рубашку в чемодан).
АНЯ. Я дверь оставлю, а то у меня чайник там убежит. У нас варить нельзя, а чайник можно. Порядок такой. Чтоб не сгорел дом наш. Не сгорит. Вы, гляжу впечатлительный, молодой. Я вас в курс введу. Раз вы новоприбывший. Этот Миня – он чокнутый. Поняли?
ИГОРЬ. Что-то не похоже… Так говорит, что…
АНЯ. Да я тоже иной раз думаю, что придуривается больше, работать не хочет. (Шепотом). Его ублажать надо. Фекла, хозяйка – выгонит нас и все. Надо слушать его. А вы видали, как его слушать-то? Да его кто послушает – у всех глаза по восемь копеек делаются. Его из всех домов в округе гонят. И от детей гонят. Как болезнь насылает. Наговорит, наговорит, потом снится все это. Такая правдивая чешуя вот эта вот, что он говорит. И от детей его гонят. Он девочкам под платья заглядывает, идиот. Но при Фекле с ним говорите. Она любит. Вот, видите, как приходится жить, всякую погань ублажать, а что сделаешь?
ИГОРЬ. Нет, не такой уж он и дурак, я думаю…
АНЯ. Ну, поживете тут, посмотрите, как он вам поперек горла встанет. Хотя, вы – мужчина, ну, мальчик ли, молодой человек, – к вам приставать не станет. А ко мне вяжется всю дорогу. Они, дебилы, свихнутые все на сексуальной почве. Ну вот. Нравится в городе?
ИГОРЬ. Нравится. Красиво, шумно.
АНЯ. Я тоже деревенская. Сколько лет тут маюсь. Ненавижу все это. Парню легче, поди, а нашей сестре… Зацепка нужна. Да везде облом, везде нас таких много. Разонравится скоро тоже, домой потянет.
ИГОРЬ. Не знаю.
АНЯ. Потянет. Вы в каком институте?
ИГОРЬ. В горно-металлургическом.
АНЯ. Надо в торговый идти было. Я, дура, сплоховала, сразу не пошла, а теперь… Это что, горно-металлургический, ерунда. Ну, зима длинная впереди, будете жить, не уедете –так заходите ко мне… Я, как таракан – за печкой живу. Комната моя – за печкой. Теплая. А до этого – то там, то – там. Потому и плачу ей много, что такая комната. Ползарплаты, считай что, ей отдаю. А больше негде. Всю жизнь по квартирам, по общагам. Своего нету. Прописать ее просила –не хочет. А хоть бы и прописала – толку-то. Дом все равно не снесут, квартиру не дадут, мемориал тут. Писатель тут жил. Я такого писателя и не слышала даже. Тоже мне. Я на «макаронке» работаю. Рядом тут. Макаронная фабрика.
ИГОРЬ (улыбается). Возле продуктов…
АНЯ. Ага. Возле хлеба, да без хлеба. На очереди стою там, на квартиру. (Быстро, шепотом). Слушай, ты смотри –ни с кем тут особенно. Молодой, деревенский, глупый –облапошат. Деньги – прячь, украдут. Ни с кем. Я дозрела –уже всех ненавижу тут. Лето кончилось – народу тьма, опять покою нету. И Фекла эта – ну ее… А самое главное, будь осторожен: со дня на день приедет сюда одна птичка – такая мразь, такая, такая….
Из своей комнаты в коридор выходит ГАЛЯ.
ГАЛЯ (встала на пороге, улыбается). Ты про кого это, Аня?
АНЯ. Здравствуй, Галя. С приездом. Ой, чайник у меня кипит. (Ушла на кухню, взяла чайник, прошла в свою комнату).
ГАЛЯ (ИГОРЮ). Здрасьте. Галя. Галина.
ИГОРЬ. Игорь. Очень приятно.
ГАЛЯ (громко.) Все совсем не так, как вам сказала Аня, Игорек. Тут живут прекрасные люди. А вот кого действительно вам надо опасаться, Игоречик, так вот это именно…
АНЯ (вышла на кухню, гремит посудой). Господи, осень пришла и опять, опять, опять… Какая тишина, спокойствие было без вас без всех, и опять народу тьма, опять сентябрь, скандалы…
ГАЛЯ. Никаких скандалов не будет, если ты бросишь свое хобби вести себя не так, как надо! У тебя хоб-би! Ты не хозяйка! А за твое летнее спокойствие было заплачено! Я плачу за все летние месяцы, чтобы не упустить квартиру, место! Чтоб никого не пускали сюда! Так что – не ори, пожалуйста…
АНЯ. Помолчи, милая моя! Много говоришь! А то пойду, расскажу кое-что Фекле!
ГАЛЯ. Не бери на испуг! Что ты можешь рассказать? Что? Что?
АНЯ. Не реагирую!
ГАЛЯ. Нет, это я не реагирую! (Вспыхнула, прикусила губу).
АНЯ ушла к себе, ГАЛЯ улыбнулась ИГОРЮ.
(Картинно). Игорь, вам посчастливилось жить в «Мемориалке». Мы так сами называем наш милый, милый, славный домик, наш мемориальный комплекс! Правда, замечательный, роскошный, ага? Скажи?
ИГОРЬ. Да. Очень, правда?
ГАЛЯ. Видал, на нем две досточки мемориальные? Миня рассказывает, что ночью по дому гуляет привидение в образе Бородаева и будто он с ним даже разговаривал. Врет. Брешет. Мятежный дух Бородаева давно дал дуба. Читали такого писателя?
ИГОРЬ. Нет.
ГАЛЯ. Его никто не читал. Но чтут, чтут. Особенно в этом доме… (Заглядывает в комнату ИГОРЯ). Опля! А где… Георгий? Я слышала – он тут? А где – тут?
ИГОРЬ. Ушел. Придет, наверное. Вон сумки. А вы учитесь. Да?
ГАЛЯ. Учусь. В пединституте на втором курсе буду сейчас. Противно. Фу! Так взяла бы и в любой день пошла бы яблоками торговать. Но надо, надо. Зачем – не знаю, но надо. Диплом. Пошли, в садике покурим? Ты куришь? Он когда уезжает – сказал, нет?
ИГОРЬ. Вроде, послезавтра. Пошли.
ГАЛЯ. А-а. Он в мае приезжал как раз перед каникулами… Погнали?
Вышли на крыльцо. МИНЯ сидит на прежнем месте.
МИНЯ. Галинка, на букетик!
ГАЛЯ. Спасибо, милый! Давай! (Взяла букет, помахала им в воздухе). Обслюнявил ты его как… (Смеется). Неужели не можешь найти цветов хороших? Нарвал репья… Дурашка! (Хохочет). Нет, нет, умный, умный! А где наша хозяйка, Минечка?
МИНЯ (скривил губы). А сте ти со мной сюсюкаешь?Сте, сте ти как с дуряцком? А?!
ГАЛЯ. Да ладно ты, заобижался? Где Феоктиста Михална?
МИНЯ. Ушла куда-то с телом бедной жертвы. Сквозь бред в ней блещут искорки добра, как золота крупицы в грубом камне. Та-та-та-там!!!
ГАЛЯ (хохочет). Слыхал? Во, дает! Он столько книжек прочитал, я за всю жизнь столько не смогу, а он наизусть вызубрил…
Идут по саду, сухие ветки трещат под ногами.
Только в него книжки как-то не с той стороны залазют. Вот, читает что-то он, читает и сует мне: «Галка, смотри, они тут на дереве сношаются!» (Хихикает). Я прочитала – правда. Он в самой умной книжке такое найдет, что ему одному интересно. А однажды рассказывает мне такую историю, что я потом ночь не спала. Говорит, будто бы он был когда-то женат, ну вот. И надоела ему жена до смерти. Вот, ложится будто бы он вечером в постель и просит Бога: «Господи, забери ты ее от меня.» Утром проснулся, а она холодная, мертвая будто бы рядом лежит. И врет ведь все, закидоны это, а страшно! С такими подробностями потому что. И в каком платье жена была одета, и как она храпела, и что говорила – ну, мрак!
ГАЛЯ вдруг завизжала увидев в кустах качалку с ФЕКЛОЙ, накрытой марлей.
ФЕКЛА (откинула марлю, хрипит). Кто тут? Кто? Что? Что?! Миня где?!
ГАЛЯ (помолчала, улыбнулась). Ой, простите меня… Я иду, иду, смотрю, что-то белое в кустах, так испугалась, и еще храп такой, я вообще в осадок…
ФЕКЛА (кричит). Миня! Миня! Сынок! Иди сюда! Мне страшно, страшно тут! Иди!
МИНЯ бежит по саду к матери, падает к ее ногам, прижимается.
МИНЯ. Тихо, мама, не кричи, не пугай, тихо, мама, тихо, зареву, тихо…
ФЕКЛА. Сыночек мой… Сыночек мой… Сыночек мой…
ГАЛЯ и ИГОРЬ стоят, не двигаясь. Смотрят на ФЕКЛУ и МИНЮ.

***
ГАЛЯ и ИГОРЬ в другом конце сада, сидят на бревне, курят, смеются. ФЕКЛА под марлей. МИНЯ рядом, листочки перебирает. Как собака к ногам прижался.
К дому снова подъехал автобус. Другая ЭКСКУРСОВОДША, другим голосом сообщает почти то же самое, что и первая:
ЭКСКУРСОВОД. …Хоть и не велик город Дощатов, но в нем достаточно достопримечательностей. Тысячная история смешала в себе и старину, и вчерашний день, и сегодняшний день с его бурями и тревогами. Конечно, вы думаете, что Дощатов – это прежде всего соборы, церкви, мужской монастырь. Совсем нет, ошибаетесь! Осмотрев с вами историю вчерашнюю, так сказать, вчерашний день, мы начали осматривать день сегодняшний. Вот здесь – посмотрите направо – на улице Шмидта, 90, жил и работал наш земляк, известный пролетарский писатель и публицист И.Ф. Бородаев. Внизу на досках вы видите даты жизни. В краеведческом музее, куда мы с вами сейчас поедем, вы увидите несколько его знаменитых книг, которыми по праву гордятся жители нашего города, которые вошли в сокровищницу… в сокровищницу нашей и мировой, можно даже так сказать, культуры и литературы. А сейчас, кто желает, может выйти из автобуса и заглянуть во двор. Время есть. Если желаете. Только не мешайте жильцам, они тут проживают, живут, так сказать… Нет, никакие не родственники. Не желаете? Ну, тогда, поехали, товарищи… Витя, поехали, давай…
АНЯ что-то делает на кухне. ИГОРЬ и ГАЛЯ слушали ЭКСКУРСОВОДШУ.
ГАЛЯ. Видал, как здорово? Мы в центре внимания! Каждый день – автобуса два-три бывает. Они, конечно, монахов приезжают смотреть, а им Бородаева нашего подсовывают, культурненько так. Надо время с пользой проводить! (Смеется). Фекла Бородаева на божничку ставит. Книжки его собирает! Обе! (Хохочет). Она тебе ничего не показывала разве? Она что-то не в настроении сегодня, дерганная. Умереть-не встать какая… Да ну ее. Вот так и живем. Баня –рядом. Ходим мыться туда. Как на даче. (Смеется). Мой городишко тоже – как деревня, меньше Дощатова. Сюда приехала – столица прямо! Привыкла за год. Дома не могу, ненавижу. Мать, отец, сестра, три брата – двухкомнатная квартира. Предки на заводе всю жизнь. Да ну их! Пошли потихонечку во флигель свожу, покажу там… Пока спит… Я туда забираюсь иногда, от всех прячусь, но она ругается… Пошли, пошли …
Идут ко флигелю. Входят в него.
ФЕКЛА отбросила марлю с лица, снова перепуганно шепчет:
ФЕКЛА. Миня! Миня! Иди сюда! Иди ко мне, сыночек! Быстрее!
МИНЯ. Да я здесь, мама, здесь! Тут я! Спи, спи, опять встала… Смотри, букет!
ФЕКЛА. Что ты нарвал? Зачем ты нарвал? Это полынь, репей! Ну? Какой букет? Ты дурак, что ли? Ты ведь умный у меня, умный, умный! Что в нос суешь, а?
МИНЯ. Красивый букет…
ФЕКЛА (оттолкнула его руку). Дома все?
МИНЯ. У меня все дома, мама! Я умный! Не дурак!
ФЕКЛА. Не про тебя спрашиваю… Господи! Эти – дома?
МИНЯ. Они во флигель пошли, мама… Пойдем, посмотрим? Они там будут в папки-мамки играть. Да? (Хихикнул).
ФЕКЛА. Какие папки-мамки? Кто им туда разрешил пойти?! Кто?! (Очень резво бежит по саду, распахнула дверь флигеля, кричит ГАЛЕ и ИГОРЮ):
1 2 3 4 5 6 7