А еще он (Апухтин) был известен тем, что учился в школе вместе с
великим Чайковским, и остался другом ему на всю жизнь, и Чайковский
сочинил на стихи Апухтина несколько превосходных романсов...
Но однажды этот певец печали написал вдруг очень веселое сти-
хотворение в жанре монорима (монорим - это стихи на одну рифму), начи-
нающееся строкой "Когда будете, дети, студентами". Стихотворение это
стало невероятно популярным, к нему тут же приспособили нехитрую мело-
дийку, и все московские, а за ними и петербургские студенты, на своих
пирушках радостным хором распевали:
"Когда будете, дети, студентами,
Не ломайте голов над моментами,
Над Гамлетами, Лирами, Кентами,
Над царями и над президентами,
Над морями и над континентами.
Не якшайтеся там с оппонентами,
Поступайте хитро с конкурентами,
А пойдете на службу с патентами,
Не глядите на службе доцентами,
И не брезгуйте, дети, презентами...
Говорите всегда комплиментами,
У начальников будьте клиентами..."
И так далее, - еще строк двадцать в том же духе и на ту же
рифму.
Населению Четыреста Сорок Восьмой идея монорима пришлась по вку-
су, тем более, что тут же последовал призыв к действию, исполненный
тем же замечательным способом:
Напишем, братцы, монорим!
Раз двадцать рифму повторим,
Насочиняем, натворим,
От вдохновения сгорим,
Бумагой всюду насорим,
Москву и Питер покорим,
Париж, и Хельсинки, и Рим -
Весь мир стихом своим взбодрим,
И будет этот монорим
Прекрасен и неповторим.
И поэтому едва прозвучало задание - первые строчки предпола-
гаемых моноримов: "за что мне нравится кино" и "когда мне было десять
лет", - Четыреста Сорок Восьмая мгновенно забурлила, забубнила, за-
рифмовала, зашевелила мозгами во все стороны, и результат тут же (не
прошло и часа) не замедлил сказаться.
Когда мне было десять лет,
Приснился как-то мне валет,
Наглец, красавец и атлет,
Одет в малиновый жилет,
С плеча свисает эполет,
На шее черный амулет,
В руке держал он арбалет,
Заткнул за пояс пистолет.
Я говорю ему: - Привет!..
Мол, сколько зим и сколько лет.
Он выстрелил в меня в ответ
И закричал: - Умри, поэт!
Оставь навеки этот свет!
Здесь для поэта места нет!
Я возмутился: - Что за бред!
Убить поэта - страшный вред!..
Тут вспыхнул в небесах рассвет,
Растаял сон, исчез валет.
(Наташа Хейфец, Оля Красная)
За что мне нравится кино?
Оно, как терпкое вино,
Огнем любви напоено,
Мечты и музыки полно,
Оно и грустно, и смешно,
И благонравно, и грешно,
Однообразья лишено -
В нем все мгновенно решено:
Хромой пират идет на дно,
Соперник прыгает в окно;
Красотка в черном домино,
Злодей в лимонном кимоно;
Он с ней сначала заодно
И вдруг - кинжал, в глазах темно,
И расплывается пятно,
И багровеет полотно,
И все - закончилось кино.
А дома снова все одно:
Унылых дней веретено -
И так до нового кино.
(Катя Лукина, Таня Слепова)
Когда мне было десять лет,
Была я тощей, как скелет,
Тому причиной стал балет,
Который свел меня на нет.
Что делать, я дала обет:
На завтрак, ужин и обед
Не есть ни хлеба, ни котлет,
Не кушать щи и винегрет,
Не трогать кашу и омлет,
И даже яблочный рулет
Мне, бедной, тоже был во вред.
Я стала тонкой, словно плед,
Вуалей легче и газет,
Я танцевала менуэт,
Почти не оставляя след.
Меня не отражал паркет,
Смотрели сквозь меня на свет,
Кончалась жизнь моя. Ну, нет!
Уж лучше яд и пистолет!
Решив почуять жизни цвет,
Я свой нарушила обет,
Навек оставила балет,
И ем теперь, как людоед,
Как кашалот, как муравьед,
Как бык, как тяжелоатлет...
Я вновь люблю весь белый свет
И вам открою свой секрет:
Хоть у меня таланта нет,
Уже полгода я - поэт.
(Катя Судакова, Ира Малкова, Владик Васильев).

ГЛУПАЯ ВОБЛА ВООБРАЖЕНИЯ
- Ну-с, господа хорошие, как поживают ваши стихи, стишки, сти-
шочки, стихрюшки, стихарики?..
- А никак не поживают.
- Не понял.
- Как может поживать то, чего нет?
- Понял. А что же их нет? Некогда писать?
- В основном не о чем.
- Про природу и погоду все уже написано, а про школу неохота.
- Как-то это все не для стихов.
- А что для стихов?
- Если бы знать!
- Уже и стихи были бы в кармане!
- Ведь как у настоящих поэтов?
- Как?
- Раз - и готово! Они всегда знают, о чем...
- А не скажите: у настоящих тоже не вдруг происходит. Вспомните
Маяковского:
"А оказывается -
прежде, чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения".
- Вот и у нас барахтается.
- И тоже - глупая.
- Была бы умная, уже и стихи были бы..
- В кармане. Понятно. А если мы на эту глупую воблу приманку
отыщем? Да и вытащим ее на поверхность, чтобы зря не барахталась.
- Хорошо бы. А как это сделать?
- А очень просто. Предлагаются два начала. Первое:
"Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
- Вот она, наша жизнь!"
- Но это же вполне законченный стих!
- Правильно. Это и есть стих - хокку японского классика Басе. А
вы попробуйте использовать его как начало нового стихотворения. Вдруг
ваша глупая рыбка, наконец, клюнет?
- А второе начало?
- А второе - две довольно бессмысленные, однако весьма кокетли-
вые строчки:
"Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою".
Им тоже придумайте продолжение. Может тогда строчки эти приобре-
тут смысл или хотя бы выглядеть будут более естественно. Задача по-
нятна?
- В общем и целом...
- Тогда действуйте!
- А спросить можно?
- Но только чтобы это был последний вопрос.
- А как же вобла может барахтаться? Ведь она же вяленая?
- У настоящего поэта и мороженная рыба забарахтается. И даже
ископаемая.
- Вот теперь понятно.
1. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
- Вот она, наша жизнь!
Но, скромно промолчав,
Подумает про себя:
Вот она, моя смерть.
2. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
- Вот она, наша жизнь!
Вроде звезды летучей.
Значит и я - человек
Под нависающей тучей.
Знают мои объятья
Будущее других...
Клетка любимого платья -
Несостоявшийся стих.
3. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
- Вот она, наша жизнь!
Как благороден тот,
Кто промолчит, когда ему скажут:
- Она тебя любит.
Как благороден тот,
Кто заплачет, когда ему скажут:
- Твой враг умер.
И самое замечательное,
Что таких людей на земле немало.
Как благороден тот,
Кто согласится со мной.
4. Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
- Вот она, наша жизнь!
Кто не станет читать
Любовных посланий монахини к богу,
Кто никогда не поцарапает
Желтой соломинкой
Кожи умершего пруда,
И не проснется средь ночи,
Чтобы мой сон подсмотреть.
1. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Гласность стала нашей стихией,
Истина - роком.
А мы не изменились
И ничего не можем
Сделать с жизнью,
Потому что каждый из нас
Всего лишь иголка
В муравейнике мироздания.
2. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Мужчины занимаются зодчеством,
А женщины - собою.
Подлость стала радостью,
Старость - молотьбою.
Мужчины занимаются дружбой,
А женщины - собою.
Злоба стала мудростью,
Смерть - бегом или ходьбою.
Мужчины занимаются вечностью,
А женщины - собою.
3. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Мальчик, тонкий и бледный,
Глядел воспаленным взором,
Как мимо плывет вселенная,
Вздрагивая и качаясь.
Римляночка в пыльной тоге
В изящном белом веночке,
Играла на тусклой лире
И полупрозрачными пальцами
Касалась бумажных струн.
И плакала мисс Вселенная,
И устало рыдал Господь.
4. Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою,
Любовь - неубранной кроватью,
И я не хочу быть с тобою.
Наше чувство - растаявшее эскимо,
Фальшивые слезы в стекле трюмо,
Наши чувства - это капуста,
Это жухлый кленовый лист,
Это заерзанный на танцплощадке
Бездарный кривляка-твист.
Ненастоящее, глухо-свистящее,
Откровенно-пустое, тускло-блестящее, -
Таково теперь наше чувство.
А любить - ведь это Искусство.
Стихотворение, использующее оба начала, и сочиненное Севой Зель-
ченко:
Музыка стала нашим проклятьем,
Юность - судьбою.
Так и жили и вроде бы даже привыкли.
Однако, спустя четверть года
(Да-да, это было как раз
В тот день, когда выпал сентябрь,
И с вывески "масло"
Свалилась центральная буква),
Так вот, в тот день
Музыка стала нашей судьбою,
Юность - проклятьем.
Мы боялись выйти на улицу,
Мы сожгли телефоны,
Мы вызубрили наши стихи
До последней строчки,
А все пять экземпляров, включая копирку,
Зашили в чучело зайца,
Выигранное в лотерею
Тому три года назад.
Время шло.
Снег зажурчал и распался.
Дни становились короче, ночи еще короче,
И вот однажды
Музыка стала нашей юностью,
Судьба - проклятьем.
О, как это было невыносимо!
С тех пор мы всю ночь не гасим свет,
Чтобы не видеть снов, ибо снов мы боялись.
С тех пор я вдруг понял, что ненавижу -
Бог его знает, почему -
Запах чая, президента Эфиопии
И букву А.
Однако, в один из последних дней,
Подойдя невпопад в середине раннего утра
К замерзшему за ночь окну
(Это было в тот год,
Когда умер президент Эфиопии,
Чай в магазинах пропал,
Букву А отменили,
Вывеска "Гастроном" осыпалась,
Как спелая груша,
А чучело зайца, спрыгнув с каминной полки,
Разгрызло ножку стула),
Так вот, подойдя к окну,
Мы сказали друг другу:
- Как благороден тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
"Вот она, наша жизнь!"
И потом не сказали ни слова.
Было тихо.
Чучело зайца спало, зарывшись в подушки,
Часы показали семнадцать минут шестого,
Затем восемнадцать.
В тот день проклятье стало нашей юностью,
Судьба стала нашим проклятьем,
Юность стала нашей судьбой,
А музыки нашей не стало.

ДИАРЕЯ: ЦВЕТОК, МЕДУЗА, ОЖЕРЕЛЬЕ
Часто слова по звучанию похожи на себя самих, то есть на то, что
они обозначают по смыслу.
Это удивительно, приятно и очень удобно.
"Стекло", например, на слух воспринимается как что-то твердое,
скользкое и тонкое.
"Лезвие" - нечто звеняще-режущее, пролезающее сквозь любую
ткань.
"Пух", "пушинка" - то, на что дунешь - фук! - и оно полетит.
"Поляна" - уютное, вольное, вполне пригодное, чтобы поваляться.
"Лиса" - хитрое что-то, ускользающее.
"Ветер" - мощный, летучий, сквозной.
"Дубина" - тяжелое, основательное, убийственное даже.
"Щука" - наверняка хищник.
"Аллигатор" - наверняка гад и довольно продолговатый.
"Понедельник" - нечто длинное, скучное, невыразительное.
Ну и так далее; похожих примеров в русской речи найдется
бесчисленное множество...
А если отыскать в словаре слова, значения которых неведомы, и
попытаться по звучанию определить, что они могут значить?
Вдруг совпадет? А если нет, все равно будет интересно узнать,
насколько гадатели были далеки от истины. Или, наоборот, близки.
Да еще и выгода очевидна: худо ли запомнить десятокполтора новых
слов? А уж ежели ты промахнулся, да еще и насмешил всех, угодив паль-
цем в небо, ты это слово на всю жизнь запомнишь. И те, кто смеялись,
тоже запомнят.
Например, синклит (собрание избранных) определяется желающими
как, во-первых, болезнь, во-вторых, ядовитый газ, в-третьих, "букашка
вроде клеща".
А что, ядовитый газ с таким названием вполне мог бы существо-
вать; иприт ведь существует...
Но двинулись дальше.
Орясина (дубина) - а) большой и толстый человек, который всем
мешает (вообще-то похоже); б) морская трава (это от ряски, что ли?);
в) одежда поверх рясы ("поверх рясы" одежды не бывает).
Муслин (ткань) - а) пища; б) ягода; в) овощ (это их маслина вве-
ла в соблазн).
Зазноба (влюбивший в себя) - а) зазнайка; б) надоеда; в) когда
знобит. (Конечно, он может быть и зазнайкой, и надоедой, и зазнобит от
него запросто, но надо все-таки, говоря о зазнобе, хоть полсловечка
про любовь молвить).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12