Иногда я с внутренним трепетом заимствовал из ее тарелки крошечные кусочки и тут же едва не умирал от полыхающего во рту и во внутренностях пламени, которое она поглощала разве что с легким вздохом удовлетворения. Однажды я даже попросил ее показать мне язык, желая окончательно убедиться, что она не с другой планеты. Но язык оказался вполне нормальным, и единственным заключением, к которому мне оставалось придти, стало то, что некоторые с виду нежные создания способны питаться раскаленной лавой и получать при этом удовольствие. Может быть, нежность каким-то образом гасит пламя? Возможно, нежность души просто маскирует бушующий внутри огонь совсем иного рода, какие-то чудовищные адские костры? А может, я несу всякую чушь, а у нее просто стальной желудок.
Как бы то ни было, мы встретились с ней в «Гунга-Дин». Мы неоднократно бывали здесь и раньше, так что персонал отлично знал, что у леди асбестовый и совершенно бездонный желудок, в то время как ее приятель больше похож на привередливую старую деву и обычно не заказывает ничего кроме скучного куриного тандури или мяса с карри.
Когда я появился в ресторане, Клэр уже сидела в баре. Новая рука была забинтована и висела на перевязи. Перевязь, бинты и кроссовки были белыми. Все остальное — черным. Пока она меня не заметила, я немного постоял у входа, чтобы получше рассмотреть ее. При тесном общении люди обычно начинают очень умело прикидываться — лицо, голос, жесты — все может служить косметическим прикрытием их истинного лица, известного только им самим.
Она выглядела старше и симпатичнее. Одежда с виду была новой, и я мог представить себе, как она выходит из больницы и направляется прямиком в магазин за покупками. Она всегда любила краски — желтые туфли, яркие юбки. Сейчас же она была в черном, и запросто можно было принять это за траур, хотя, зная Клэр, я и мысли такой не допускал. Она верила в жизнь и считала ее своим другом. Я не знал большего оптимиста. Если она оделась в черное, то это было просто ее способом сказать: «Сейчас я просто пустой сосуд. Но, дайте время, и я снова наполнюсь». Забавные белые кроссовки были светом, пробивающимся из-под ее черного занавеса, брошенной напоследок усталой улыбкой. Она обернулась и наконец заметила меня. Машинально подняв забинтованную руку, чтобы помахать мне, она вдруг взглянула сначала на нее, а потом снова на меня. Поспешно подойдя, я обнял ее и крепко прижал к себе.
— Я знаю, что выгляжу глупо, но носить это мне придется очень долго.
— Ничего страшного. Так у тебя очень крутой вид. Я, пожалуй, не рискнул бы с тобой связываться. Рад тебя видеть, дружок.
— Я тоже, я тоже, я тоже!
— Проголодалась?
— По тебе. Кажется, готова проговорить с тобой ближайшие три недели. Мне очень жаль, что так получилось с Фанни и Кумполом. Но я просто счастлива, что ты вернулся, Гарри. — Она снова притянула меня к себе и стиснула в объятиях. Я хотел ответить тем же, но побоялся случайно повредить ей руку.
Немного позже, в постели, она рассказала мне одну историю. Хотя с тех пор прошло тридцать лет, она по-прежнему не давала ей покоя, и Клэр не рассказывала об этом ни единой живой душе. Когда она училась в четвертом классе, у них была контрольная и где-то в середине урока ей вдруг страшно захотелось по-маленькому. Она всегда была пай-девочкой и никогда бы не позволила себе нарушить дисциплину. Но когда она встала и спросила, можно ли ей выйти, учитель, всегда очень хорошо относившийся к ней, ответил нет, придется потерпеть до конца контрольной. Тогда она стыдливо, по-детски попыталась дать ему понять, что она больше не может терпеть, но ответом по-прежнему было нет. И тогда маленькая хорошая девочка Клэр Стенсфилд села обратно за парту, уронила голову на руки и написала прямо под себя. По ее словам, звук льющейся на пол жидкости запомнился ей на всю жизнь. Я даже не знал, что ей сказать, открыл было рот, но она перебила меня.
— Как это ни смешно, но я дала себе зарок не рассказывать об этом никогда и никому, разве только человеку, которого посчитаю своим самым близким другом. И рассказала я тебе эту историю вовсе не потому, что ты одолжил мне эти деньги, Гарри, а потому, что, когда ты был далеко-далеко, а я валялась в больнице и жалела себя, я вдруг поняла: единственный человек на свете, кому я готова ее рассказать, — это ты.
В последний раз перед тем, как Фанни исчезла за горизонтом моей жизни, я видел ее у ее любимого ресторана в центре города. Я отправился с Папом Лонгвудом позавтракать и договориться о присылке строительных бригад для музея. За неделю до этого я встречался с Хассаном и его людьми, и он преподнес мне первый из множества сюрпризов, который сразу превратил это строительство в настоящую головную боль. Новый султан хотел бы, по крайней мере, треть рабочих набрать из сарийцев, даже несмотря на то что музей предстояло строить в Австрии. Таким образом, после окончания строительства он сможет заявить, что музей был построен для его страны ее же жителями. Не было смысла объяснять ему, насколько это его требование осложнит работу, поскольку другая треть строителей должна быть австрийцами, а я к тому же хотел привезти с собой много американских строителей, с которыми уже привык работать. В конце вечера я спросил, не надеется ли в глубине души его Его Высочество удостоиться Нобелевской премии за международное сотрудничество? Но он просто отмахнулся — Сару, мол готова оплатить все связанные с этим издержки.
Когда я рассказал об этом Папу, он едва не поперхнулся своими оладьями и заявил, что большей чепухи в жизни еще не слыхивал. Арабы в Австрии? И с австрийцами-то, которым по закону разрешено пить на работе пиво, иметь дело — не сахар. Я был с ним совершенно согласен. Уже выходя из ресторана, он все продолжал твердить, что в жизни не слыхивал большей чепухи. А когда мы оказались в нескольких шагах от ресторана, я бросил взгляд на противоположную сторону улицы и заметил будущую султаншу с ее прической от Херджа и с видом «не тронь меня» note 71. Я, конечно, мог бы обойти ее стороной, но мне очень хотелось посмотреть, как она поступит, увидев нас.
Загорелся зеленый, и мы двинулись через улицу. Я понял, что она уже заметила меня, поскольку лицо ее сразу окаменело, но, когда мы подошли ближе, она уставилась куда-то поверх моей головы. Я начал было улыбаться, рассчитывая получить, от нее в ответ хотя бы презрительное пожатие плечами. Я буквально горел желанием отпустить ей что-нибудь этакое сочное и остроумное, но, как на грех, в голову ничего не приходило. При этом я точно знал, что через какие-нибудь полчаса мне на ум придет по меньшей мере пять совершенно замечательных фраз. В результате я так ничего и не сказал, и продолжал молча идти навстречу, глядя ей в глаза в надежде, что она ответит мне хоть мимолетным взглядом. Напрасно. Продолжая идти вперед, я подумал: «По крайней мере у меня хватило духу посмотреть ей в глаза», — и тут вдруг моя нога за что-то запнулась, и я, как подрубленное дерево, рухнул на тротуар.
— Слышь, Гарри, эта стерва поставила тебе подножку! Эй, ты!
Стоя на четвереньках, я со смехом ухватил Папа за лодыжку и посоветовал ему забыть об этом. А эта стерва, даже не обернувшись посмотреть, что со мной стало, спокойно перешла улицу и все с тем же неприступным видом скрылась за углом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РАЗДОЛБАЙ
Душа стала представляться мне замком, высеченным из цельного бриллианта.
Св. Тереза Авильская note 72
Когда в Сару разразилась полномасштабная гражданская война, были застигнуты врасплох даже эксперты. Поначалу средства массовой информации о ней почти не упоминали. Она воспринималась просто как одна из «пятидесяти с лишним войн, полыхающих где-то в самых отдаленных и отсталых частях мира, поэтому, если о ней и упоминали, то чаще всего как о „восстании“ или „мятеже“ — снисходительные термины, обычно применяемые для малозначительных событий.
Только нечто совсем уж кошмарное может помочь угодить на первые полосы газет. После того как приспешники Ктулу сбили «Боинг-747» компании «Лэнс Эрлайнз» с тремя сотнями пассажиров на борту и их трупы, багаж и электрогитары (на борту находилась рок-группа «Витамин Д») пришлось собирать на сорока квадратных милях сарийской пустыни, во всех газетах тут же появились аршинные заголовки и интервью со специалистами по такого рода проблемам. Каких-то до сих пор совершенно безвестных из Богом забытых колледжей и университетов ученых, проведших долгие годы своих размеренных жизней за изучением истории и обычаев небольшой арабской страны, вдруг начали цитировать налево и направо, будто каждое их слово было божественным откровением, ценящимся на вес чистого золота. Профессор Гернерт из Маскретского госуниверситета расходился во мнении с профессором Херрингом из Колледжа Алоха по поводу причин столь неожиданно расцветшей кровавым цветком революции в стране, до сих пор больше всего известной своим членством в ОПЕК. Доктор Куфферле из Сорбонны заявил, что причины известных событий чисто экономические и со временем все встанет на свои места. Профессор Оппехеймер из университета в Ширли утверждал, что это семейная распря и тянуться она может бесконечно. Пока все эти ученые мужи важно разглагольствовали, купаясь в лучах своей пятнадцатиминутной славы, Ктулу уже успел договориться с Ливией и Ираном, предоставив своим борцам за свободу возможность сменить старинные пукалки на «Калашников» и ручные гранатометы.
Однако, следовало отдать должное и Хассану. Он, со своей полученной в Калифорнийском университете степенью бакалавра бизнеса и почти не имеющий не только практики управления страной, но и тем более опыта командования армией во время войны, держался твердо и то и дело наносил внушительные ответные удары. Целль-ам-Зее без конца навещали его представители, проверяющие, как продвигается строительство, а заодно и привозящие с собой самые разные сведения, слухи и собственные измышления по поводу того, что творится в Сару. Чаще всего мы слышали, что молодой султан все делает правильно и, хотя ему пока не удалось обратить противника в бегство, он не отступает ни на шаг. Но Мортон Палм, бывший профессиональный солдат и человек, умеющий задавать вопросы, посвятил разговорам с этими чинушами довольно долгое время и постепенно вытянул из них совершенно другую картину.
— Американцы не желают прихода Ктулу к власти, — сказал Палм, — поскольку он олицетворяет собой тот самый фундаментализм, которого так опасается Запад. Поэтому они посылают Хассану своих военных советников. Но армия его не сильна и к тому же не слишком хорошо организована. Наивно думать, что после годичного обучения этих солдат можно будет послать в бой и рассчитывать на успех, а поскольку никто не ожидал от Ктулу такого внезапного и в то же время столь мощного удара, советники вообще растеряны и не знают, как быть. К тому же вы, должно быть, знаете, что американцам в партизанских войнах никогда особенно не везло. У них возникли серьезные проблемы, даже когда они вторглись в Панаму, где большая часть территории была им отлично знакома, а население в основном относилось дружелюбно. Более того, нет ничего наивнее пытаться использовать американскую боевую тактику на Среднем Востоке и ждать, что она сработает и там. Подобную же ошибку допустили русские в Афганистане. Никогда не следует забывать о географии, об обычаях народа, а самое главное — об уровне боевого духа противника. Американские и русские солдаты отличные профессионалы, но вот с боевым духом у них слабовато. Они просто делают свое дело, но на самом деле больше всего хотят целыми и невредимыми вернуться домой. Вот почему эти супердержавы так облажались в региональных конфликтах. Мало того, что их противник обычно живет на земле, где идет война, но, как правило, это еще и бедный люд, верящий в основном лишь в своего Бога и в страну, которую он им даровал с тем, чтобы они жили в ней и обороняли ее. Никогда не забуду, как по телевизору показывали похороны аятоллы Хомейни. Не помните? Так вот, Гарри, в них участвовало более миллиона человек, и многих, очень многих из них совершенно потрясла потеря духовного лидера, они были буквально вне себя от горя. На Западе же духовных лидеров просто нет. Да мы и вообще не понимаем, что это такое. Иранцы, пытаясь протиснуться к телу вождя, рыдали в голос и рвали на себе одежду. Мы тут на Западе, глядя на такое, обычно качаем головами, считая всех их совершенно свихнувшимися. Но они вовсе не безумцы — нет, они верующие, причем в глубочашем смысле этого слова. Ктулу располагает целой армией искренне верующих, отважных и беззаветно преданных ему людей. У Хассана же в распоряжении профессиональные солдаты, западные советники, лучшая экипировка. Но, оглядываясь на то, что происходило в этом мире за последние годы, становится окончательно ясно: подобная комбинация больше не приносит успеха. Теперь войну выигрывает дух — Иран, Афганистан, восстание палестинцев на Западном Берегу. Мы снова вернулись к войнам за Великие Идеи: за Бога, за отчий дом… Они пришли на смену войнам за кусок пожирнее. По-моему, это крайне интересно. Запад начинает беспокоиться. Бедные крестьяне восстают против своих за. севших в замках правителей. Простые люди, верящие в Бога и свою страну. И именно это вызывает тревогу! Я нередко замечал это по глазам израильских солдат, когда служил в тех краях. У них были пушки против палестинских булыжников, и, тем не менее, силы были равны, ни одной из сторон не удавалось взять верх над другой. Солдаты понимали это — я видел это по выражению их лиц. Это похоже на драку с ребенком, но ребенком, размахивающим своими крошечными ручками и ножками так отчаянно, что оказывается столь же сильным, что и вы.
— Значит, по-вашему, Хассан проигрывает?
— Пока нет. Еще рано судить. На данный момент он сильнее, поскольку располагает лучшими оружием и тактикой, но, если борьба затянется надолго, у противника будет время обучиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40