Ну, обычно-то я знаю, как отвечать на высокопарное дерьмо в таком роде, да и сам Халдар при других обстоятельствах тоже сумел бы не хуже моего срезать любого не в меру расфилософствовавшегося воришку. Но в тот момент у меня просто недостало духу. Тоска отравила все мое существо, заморозила, кажется, даже мысли в голове. И вдруг я понял: всему виной то место, где мы встали лагерем, ибо тоска поднималась не из глубины души, как это бывает обычно, а заполняла меня снаружи, точно я был пустым кувшином, а она – жидкостью. От окружавших нас гранитных плит и песка под ногами тянуло отчаянием, как от ледяных глыб – холодом. Меня не покидало чувство, что вместе с нами в лагере незримо находится кто-то третий, чье присутствие с каждой минутой становится все более и более ощутимым.
Очевидно, Халдар, сам того не подозревая, реагировал на окружающую атмосферу. Теперь он сидел, тыча заостренной палочкой в костер, точно пытался заколоть его до смерти. Я хотел заговорить, но у меня перехватило горло, и я не мог связать двух слов. Мой друг швырнул палку в огонь, задумчиво провел ладонью по лбу и вдруг подскочил и взметнул над головой кулак, точно грозя небу.
– Клянусь Трещиной – воскликнул он, – я отдал бы жизнь за возможность совершить один только подвиг, но такой, который затмил бы все былые мои похождения. Я отдам жизнь! Клянусь Ключом Чародея!
Его слова меня потрясли. Хотя место, где мы находились, внушало такой ужас, что мне стало казаться, будто прямо над моим сердцем уродливым плодом висит тяжелая капля страха, которая вот-вот упадет и породит отвратительное чудовище, у меня все-таки хватило ума встревожиться и забеспокоиться. Я знал, что Халдар не из тех, кто бросается клятвами, и если уж он дал зарок, значит, в самом деле намерен привести его в исполнение. Да и причудливая форма, в которую он облек свою мысль, меня смутила. Где это слыхано, чтобы кто-нибудь, кроме деревенщин из Кайрнгема, клялся Ключом Чародея? Во всяком случае, за Халдаром такого не водилось. Мы с ним уставились друг на друга, и вид у него был не менее озадаченный, чем у меня. И тут я снова ощутил чужое присутствие.
– Здесь что-то есть, – произнес я. – Ты чувствуешь? Недалеко… Может быть, под нами… но оно приближается.
Халдар осмотрел пещеру, особенно внимательно приглядываясь к темным углам.
– Слушай, ты, скрывающийся во мгле! – снова закричал он. – Кем бы или чем бы ты ни был! Ты заронил мысль в мою голову и заставил меня произнести эти слова. Но я бросаю тебе вызов! Я объявляю, что эта клятва – моя, и я исполню ее. Так что, если можешь дать мне то, чего я жажду, выйди сюда, покажись!
В этом был он весь, Барнар. Никогда больше не доводилось мне встречать человека столь же прямого. Какие бы безымянные ужасы ни рыскали вокруг, он всегда готов был вызвать их на открытый бой.
Мы молча ждали. Страшная тяжесть продолжала давить мне на плечи. Напряжение было столь велико, что я, сам того не осознавая, положил ладонь на рукоять меча и принялся медленно вытягивать его из ножен. Помню только, как, прислушавшись, различил какой-то царапающий звук, точно кто-то скреб когтями по камню, и тут же подумал: «Нет, это всего лишь волки».
Поэтому я нисколько не удивился, когда жеребец Халдара дико заржал и мы, обернувшись к устью пещеры, увидели, как он валится на землю, а на нем, мертвой хваткой вцепившись ему в горло, висят два волка. Еще двое навалились на него прямо на наших глазах, а третьему мой конь, поднявшись на дыбы, раскроил череп метким ударом копыта. Я уже летел к нему, когда вдруг краем глаза заметил еще одного зверя, который взобрался на самую вершину соприкасающихся каменных глыб и теперь готовился напасть на нас с Халдаром сзади. Я закричал, предостерегая товарища, и последнее, что я видел, выскакивая из пещеры, был огромный серебристо-серый волк, зависший в прыжке над головой Халдара в кроваво-красном отблеске костра.
Потом была только работа, все остальное отступило на задний план. После леденящего, разъедающего душу страха кровавая стычка с волками казалось прямо глотком воды в пустыне. Сжав рукоять меча обеими руками, я размахнулся и изо всей силы всадил лезвие одному из волков в шею. Но, несмотря на ширину клинка и силу удара, мне удалось перерубить твари шею лишь наполовину, вот какие здоровенные зверюги водятся в тех местах. Мой меч застрял в его хребте, и это чуть было не стоило мне жизни, – из тьмы на меня уже неслось следующее чудовище. Но я успел-таки высвободить клинок за доли секунды до того, как волк поровнялся со мной, и выставил его вперед, так что зверь напоролся на него горлом с такой силой, что у меня чуть руки из суставов не выскочили. Когда с ним было покончено, я повернулся к коню и рассек путы у него на ногах, чтобы не мешали ему защищаться. Халдарова жеребца, который лежал на боку и не переставая ржал, заживо жрали еще четыре волка, зарывшись ему в брюхо чуть ли не по самые плечи. И тут я услышал крик друга.
Халдар загнал свой меч прямо в разинутую пасть того волка, что спрыгнул на него сверху, по самую рукоятку, но и этого оказалось мало, чтобы достать до сердца, поэтому он бросил клинок, спасая руку, и остался с кинжалом да выхваченной из пламени костра горящей головней. Зверь лежал, конвульсивно подергиваясь, из пасти у него торчал эфес меча, а на Халдара уже мчался новый, который, клянусь, ростом ненамного уступал лошади. Грудная клетка у него была широкая, как у полярного медведя, ребра ходуном ходили на бегу, и каждое я видел столь же ясно, как осужденный на смерть слышит удары колокола, который звонит по нему. Его желтые глаза горели безумным голодным огнем, а темнота за его спиной наполнилась множеством таких же медовых искр и скрежетом когтей о камни, который почти перекрывал предсмертные хрипы терзаемого коня.
И вдруг мчавшийся первым гигант, вместо того чтобы прыгнуть, внезапно затормозил всеми четырьмя лапами, и, заваливаясь на бок, стал поворачивать назад. Взмахнув лохматым хвостом, он коротко взвизгнул и скрылся во мраке ночи. Тут же до нас донесся мерный топот целой стаи волков, бросившихся врассыпную от нашего укрытия, а те, что лакомились кониной у входа, оторвали вымазанные в крови морды от лошадиного брюха, поджали уши и тоже кинулись наутек. Несчастная животина время от времени продолжала всхрапывать, хотя и не так громко, как раньше. Тишина, которая неминуемо должна была вот-вот наступить, пугала меня настолько, что я предпочел бы и дальше прислушиваться к агонии лошади, но жалость взяла верх над страхом, и я прикончил беднягу.
– Оно идет, – раздался в наступившей тишине голос Халдара. – Но откуда?
– Говорил он странно тихо, точно завороженный. Приближение чего-то страшного не оставляло сомнений. Воздух, казалось, кипел от разлитого в нем напряжения. Камни ежились, предчувствуя беду. Признаюсь, мною в тот момент овладело нездоровое любопытство, но отвращение все же было сильней. Желания сбежать у меня не возникало, – когда подходишь к опасности так близко, то отступать уже поздно, особенно если в тебе есть хоть капля мужества и отваги. Но и неподвижно ждать я тоже не мог. Точно впавшая в панику от появления непрошеных гостей домохозяйка, я начал судорожно прибираться. Высвободив меч Халдара из пасти мертвого зверя, я аккуратно вытер клинок о его же шкуру, потом принялся выволакивать волчьи трупы из пещеры наружу. Все это время я не переставал ворчать, ругаться и покрикивать, чувствуя, как воздух вокруг сгущается и дышать становится все труднее. И тут раздался крик Халдара:
– Ниффт, гляди! Камень!
Обернувшись на зов, я увидел, как одна из каменных глыб, защищавших наш костер от ветра, вдруг вздулась и снова опала, точно внутри нее, как в утробе женщины, заворочался младенец, которому не терпелось родиться. На мгновение все замерло, потом камень снова содрогнулся, еще и еще. Наконец ровная гранитная поверхность вспучилась и застыла. Заключенное в камне существо прилагало все усилия, чтобы прорвать окружающую его оболочку. Трещина появилась на вершине выпуклости, и, точно изливаясь из нее, пещеру заполнил запах тления. Раздался треск, щель стала шире, и из нее высунулась рука скелета.
На ней сохранилось ровно столько пожелтевших хрящей и сухожилий, чтобы кости не распадались. Пальцы ее судорожно хватали воздух, так что она походила на какого-то отвратительного краба, поглощающего морскую капусту. Тут камень снова раздулся и опал, точно испустил глубокий вздох, отверстие в нем увеличилось, и из него показалось все предплечье, состоявшее из одной прямой и одной изогнутой кости. Рука принялась молотить по воздуху, точно сражаясь с невидимым противником, и гранитная глыба почти раскололась пополам. Смрад из разрыва пошел такой, что у нас подогнулись колени. Тем временем наружу вылезла вторая рука с зажатым в ней золотым ключом, а за ней и весь покрытый ссохшимися обрывками плоти скелет выпал на песок. Череп его местами покрывали проплешины не истлевших до конца черных волос, мокрых и блестящих, как У младенца, только что вышедшего из материнской утробы.
Оставив позади половинки камня, точно скорлупки разбитого яйца, скелет, извиваясь, пополз к нам, ребрами чертя на песке глубокие борозды. Двигался он тяжело, точно измученный пловец, с трудом вырвавшийся из жестоких объятий ледяного смрадного моря. Не только вонь, но и ужасающий холод исходили от этих желтых костей. Когда скелет, точно вконец обессилев, упал возле костра, пламя съежилось и из ярко-желтого сделалось красным, будто его вынесли на мороз.
Вонь, я сказал? Клянусь Трещиной, до той минуты я не знал истинного значения этого слова. Лежа у костра и слабо шевеля конечностями, скелет начал быстро преображаться, и, пока он проходил через все метаморфозы своего возрождения, смрад в пещере стал таким, что нам показалось, будто наши носы и глотки забила разлагающаяся плоть. Прижавшись спинами к камню, мы стояли и смотрели, не в силах отвести глаза от омерзительного зрелища.
Сначала кости покрылись прозрачными паутинками плоти. Точнее, то была не плоть, а та клейкая на вид субстанция, которая остается, когда процесс разложения подходит к концу. Ее становилось все больше и больше. Комья сгустились внутри прозрачной грудной клетки и, поднимаясь, точно дрожжевое тесто в печи, скоро заполнили ее всю; склизкие лохмотья повисали на костях, вытягивались, удлинялись, обретая упругость и сплетаясь в мышцы, покрывались кожей, которая зашевелилась, заволновалась, а потом и вскипела червями.
Я молча радовался тому, что пламя костра ослабело, ибо у меня не было сил ни закрыть глаза, ни даже смотреть в другую сторону. И я, и Халдар зажимали ладонями носы и рты, но вонь проходила сквозь пальцы, словно их и не было. Тем временем существо у костра перевернулось на спину.
Извивающиеся черви покрывали его так густо, что при каждом движении целые гроздья их падали на землю, точно хлопья пены с тела пловца, только что выбравшегося из морских волн на сушу. Но, едва коснувшись песка, черви тут же исчезали, будто он впитывал их в себя, как воду. Наконец они начали осыпаться целыми пластами, оставляя после себя живую кожу, нежную и светящуюся. Грудная клетка вскипела двумя конусообразными холмиками, черви лавиной хлынули с них на землю, и нашим взорам открылись две круглые, как полная луна, груди с розовыми бутонами сосков посередине. Одновременно соблазнительные бедра и живот избавились от покрывавшей их коросты, остатки гноя выплеснулись из глазниц, и их заполнили большие черные глаза.
Перед нами лежала женщина, нагая, пышущая здоровьем, будто только что рожденная. Земля под ней была чиста, воздух вокруг свеж, но от каждого ее движения нас по-прежнему обдавало холодом, точно порывы ветра с покрытых ледниками горных вершин врывались в пещеру. Пальцами свободной руки дна провела по щеке. Второй, в которой был зажат ключ, коснулась соска. Потом улыбнулась, подняв глаза к небу. Зубы ее были плотно стиснуты, взгляд горел жестокой радостью. Кончиками пальцев она принялась торопливо ощупывать свое тело. Руки дрожали, как у скряги, вновь нашедшего сокровище, которое он считал потерянным. Две крупные слезы выкатились из глаз, скользнули к вискам и пропали в темных кудрях. Затем она повернула голову и уставилась на нас поверх костра. Несколько ударов сердца она не произносила ни слова, а просто смотрела, не переставая улыбаться сквозь сжатые зубы. Груди ее мерно вздымались и опускались. Наконец она сказала:
– Помогите мне встать, смертные. Я почти совсем выбилась из сил, пока доползла до вас. А времени у меня мало.
Какой у нее был голос, Барнар! Он пронзал мозг насквозь, словно холодный шелковый шарф протаскивали через уши, – нет, любая попытка описать его граничит с безумием! Я сделал было шаг вперед, повинуясь ее приказу, но ноги мои точно налились свинцом. Халдар же, напротив, двигался очень быстро, и не успел я оторвать спину от камня, о который опирался, как он уже был подле нее. Он протянул к ожившей покойнице обе руки с проворством умирающего от жажды человека, перед которым вдруг поставили пинту пива.
Но, когда она коснулась его протянутой руки, он не удержался и вскрикнул. Мужественно вытерпев ее прикосновение, он упал на колено и подставил плечо для опоры, пока она поднималась на ноги. Ему стоило большого труда скрыть, какую боль причиняет каждое ее прикосновение. Тело ее было округлым, гладким и упругим, как у двадцатилетней, но казалось, ей приходится напрягать всю свою волю, чтобы только стоять прямо. Почувствовав под ногами твердую землю, она схватилась рукой за камень, чтобы не потерять равновесия. Халдар, не поднимаясь с колен, склонил голову и пристыжено заговорил:
– Прости мою невольную слабость, госпожа. Это…
– Это холод, Халдар Диркнисс, – ответила она, глядя на него, словно пылкая юная королева на одного из своих верных рыцарей. – Холод и магия Ключа, к которому ты прикоснулся.
А теперь отойди подальше, маленький смертный с ястребиным взглядом. Мне нужно торопиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13