Сама комната походила на нашу и представляла собой мансарду. Большая четырехугольная кровать с занавесями стояла в одном из углов, у очага были два стула, и вся эта убогая обстановка говорила о бедности. Но как же объяснить богатый наряд этой женщины, хотя и бывший в беспорядке, эти драгоценные камни, сверкавшие в ее волосах и на руках? Когда она повернула к нам свое лицо — прекрасное, но заплаканное, — я сразу увидел, что это была благородная дама; когда же она быстро подошла к двери и, приложив к ней руку, стала прислушиваться, когда, взявшись за ручку, она потрясла ее несколько раз и, опустив руки в отчаянии, отошла опять к камину, — я сделал другое открытие. Я понял, что мы только собирались поменять одну тюрьму на другую. Неужели в каждом парижском доме были темницы, неужели под каждой парижской крышей скрывалась какая-нибудь тайна?!
— Мадам! — позвал я тихо, пытаясь привлечь ее внимание. — Мадам!
Она вздрогнула и, не зная откуда доносятся к ней звуки моего голоса, первым делом взглянула на дверь, затем с испуганным видом подошла к окну и быстро отдернула занавесь, и наши глаза встретились. Что будет, если она криком своим поднимет весь дом…
— Мадам, — быстро повторил я, стараясь говорить как можно мягче, чтобы успокоить ее, — мы умоляем вас о помощи! Мы пропали, если вы откажете в ней.
— Вы? Кто вы такие? — воскликнула она дико, прижимая руку к голове, и продолжила: — О, Боже! что будет со мной?
— Мы были в заключении в противоположном доме, — спешил я в несвязных словах объяснить причину нашего появления. — Нам удалось бежать, и мы не можем вернуться назад, даже если бы захотели. Ежели вы не пустите нас в комнату и не скроете нас…
— … мы разобьемся вдребезги о мостовую, — добавил с полным спокойствием Мари, и мне показалось, что в его словах было даже некоторое удовольствие.
— Пустить вас сюда? — отвечала она, с новым ужасом отпрянув от окна. — Это невозможно!
Видом своим она напоминала мне нашу кузину: также бледна и черноволоса. Она была старше Катерины, хотя и хороша еще, но ей не доставало грации Кит. Всматриваясь в нее, я старался угадать ее нрав, и наконец заговорил в полном отчаянии:
— Мадам, — молил я ее, — ведь мы мальчики!.. Круазет! Поднимись сюда!
Прижавшись в самый угол, чтобы дать ему место, я продолжал убеждать ее с известной долей коварства:
— Посмотрите на него, мадам, разве вы не сжалитесь над тремя бедными мальчиками?
Как я и ожидал, полудетское лицо Круазета, с его белокурыми волосами, привлекло ее внимание, и она произнесла тихо:
— Бедный мальчик!
Надо было воспользоваться этим, и я продолжил свои горячие мольбы:
— Мы только хотим пройти через вашу комнату. Наша жизнь теперь в ваших руках. Мы же в большом отчаянии, — тут голос мой прервался. — Насколько я могу судить, вы в одном положении с нами, и мы поможем вам, если только вы спасете нас теперь… Хотя мы и молоды, но мы можем постоять за вас.
— Кому мне верить? — воскликнула она, содрогнувшись. — Но, Боже сохрани, — продолжала она, останавливая взгляд на Круазете, — чтобы я отказала в помощи тем, кто действительно в ней нуждается… Влезайте сюда, если хотите.
Как только с ее губ слетели эти слова, я, осыпая ее благодарностями, просунул голову между прутьями (с большой вероятностью, что она там и останется). Попасть в комнату было не так легко. Круазет, однако, первым успел кое-как пролезть меж полосами решетки, а затем с большим трудом втащил нас за собою. Лишь одна горькая необходимость и вид оставшейся за мной пропасти могли заставить меня выдержать такую мучительную операцию. Когда же я наконец встал в полный рост на ноги, то мне показалось, будто все мое тело, с головы до пят, было покрыто царапинами. А каково было представиться в таком виде даме!
Однако какой неземной восторг я испытывал! О, презренный Безер! Он называл нас детьми, но мы еще успеем разрушить его козни. Прошло не более получаса после полуночи, и мы еще не опоздали. Пока я со скрытым торжеством потягиваясь ходил по ровному полу, наша хозяйка отошла к двери и посматривала на нас испуганным и отчасти недоверчивым взглядом. Тогда я приблизился к ней с самым низким поклоном (жаль только, что при мне не было еще шпаги).
— Мадам, — сказал я, — я мсье Ан де Кайлю, а это мои братья. Мы готовы служить вам чем можем.
— А я, — отвечала она со слабой, не понятой мною, улыбкой, — мадам де Паван, и с благодарностью принимаю ваше предложение.
— Де Паван! — воскликнул я с изумлением и восторгом одновременно.
Де Паван! Так она должно быть родственница Луи! Без сомнения она знает его дом и может облегчить нашу главную задачу. Как все вышло удачно!
— Так вы знаете мсье де Павана? — продолжал я в большом волнении.
— Конечно, — отвечала она с очаровательною улыбкою. — Даже очень хорошо. Он мой муж.
Глава V. МОНАХ И ЖЕНЩИНА
«Он мой муж!»
Она произнесла это исключительно просто, но вряд ли подобные слова производили когда-либо такое потрясающее действие. Они сделали нас в мгновение ока безмолвными и неподвижными каменными болванами. Устремив на нее застывшие взгляды, мы пытались собраться с мыслями, чтобы уразуметь значение, которое имели для нас эти простые слова.
Жена Луи де Павана! Луи де Паван женат! Если это была правда, — а, глядя на ее лицо, вряд ли можно было допустить с ее стороны намеренную ложь, — то мы действительно были одурачены. Все наше путешествие было никчемным, и мы рисковали жизнью для негодяя. Это означало, что Луи де Паван, бывший нашим идолом, представлял собой самого низкого, гнусного из придворных кавалеров; что мадемуазель де Кайлю была для него только игрушкой, и что, стараясь опередить Безера, мы только спасали злодея от заслуженного наказания. Вот какое значение получили для нас эти слова, когда мы их вполне усвоили!
— Мадам, — начал необычайно серьезно Круазет после долгого молчания, согнавшего улыбку с ее лица, приобретшего беспокойное выражение. — Ваш муж уезжал на некоторое время? Он вернулся только недели две тому назад?
— Это верно, — отвечала она, и наша последняя надежда отлетела. — Но что из этого? Он вернулся ко мне… и только лишь вчера, — продолжала она, сжимая руки, — мы были так счастливы.
— А теперь, мадам?
Она посмотрела на меня, не понимая моего вопроса.
— Я хотел сказать, — поспешил я объяснить, — что мы не понимаем, как вы попали сюда, да еще пленницей.
Я все еще надеялся, что ее рассказ, быть может, прольет некоторый свет на интересующий нас вопрос.
— Я и сама не знаю, — отвечала она. — Вчера после обеда я была у настоятельницы монастыря Урсулинок…
— Извините, — перебил ее Круазет, — но ведь вы кажется принадлежите к новой вере? Вы гугенотка?
— О, да, — отвечала она быстро. — Но настоятельница мой старинный друг, к тому же она не фанатична. Когда мне случается бывать в Париже, я посещаю ее каждую неделю. Вчера, когда я прощалась с ней, она просила меня зайти сюда и передать одно ее поручение.
— Так вам знаком этот дом! — воскликнул я.
— Даже очень хорошо. Во дворе, с улицы Платриер, вывеска «Руки и перчатки» — лавка метра Мирнуа. Я несколько раз бывала в ней. И вчера пришла сюда, чтобы передать поручение, оставив горничную на улице. Мне предложили подняться наверх, все выше и выше, пока я не попала в эту комнату. Тут меня просили подождать немного, и мне показалось странным, что меня завели в такое жалкое помещение, когда мне нужно было передать Мирнуа пустое поручение насчет перчаток. Я пробовала повернуть ручку двери, но она оказалась заперта. Тогда я перепугалась и стала звать на помощь…
— М-да, — только и мог сказать я, захваченный ее рассказом, во время которого каждый старался найти объяснение произошедшему, и, судя по тому, что мы все одновременно кивнули друг другу, оно было одно и то же.
— … Тогда явился Мирнуа. «Что это значит?» — спросила я. Он был весьма сконфужен, но дорогу мне преградил твердо. «Все дело в том, — ответил он наконец, — что вашему сиятельству придется пробыть здесь несколько часов, самое большее — два дня. Вам не грозит никакая опасность. Моя жена будет прислуживать вам, а когда придет время покинуть этот дом, все будет объяснено». Более я ничего не добилась, напрасно расспрашивая его, не принял ли он меня за другую, или же посчитал за сумасшедшую. На все вопросы он отвечал отрицательно. Когда же я вновь пыталась покинуть комнату, он пригрозил насилием. Я должна была подчиниться. С того времени я здесь одна, в постоянном ожидании всяческих ужасов…
— Этому положен теперь конец, мадам, — сказал я, исполненный самых рыцарских чувств, прикладывая руку к груди.
Перед нами была, ежели я не ошибался, еще одна жертва злодея, оскорбленная даже более чем Кит.
— Даже если на лестнице оказалось десять перчаточников, — заявил я смело, — мы выведем вас отсюда и доставим домой! Где находится дом вашего мужа?
— На улице Сен-Мерри, около церкви. Именно там у нас свой дом.
— Мсье де Паван, — прибавил я с подвохом, — без сомнения в страшном беспокойстве за вас…
— О, конечно, — отвечала она с наивным простодушием, и слезы выступили на ее глазах.
При виде ее полнейшего неведения и отсутствия всяких подозрений, я был готов заскрежетать зубами от ярости. Низкий, презренный обманщик! Чем он мог прельстить ее, что находили мы в этом человеке, который платил злом за нашу привязанность?
Я отвел в сторону Мари и Круазета под предлогом обсуждения способа выломать дверь.
— Что все это значит? — спросил я вполголоса, взглянув на несчастную женщину.
— Как ты полагаешь, Круазет?
Его ответ я знал заранее.
— Что я полагаю! — воскликнул он в страшном негодовании. — Этот негодяй Паван сам устроил ловушку для своей жены! Разве может быть иначе? Раз его жена задержана, он может свободно продолжать свою интригу в Кайлю. Он может жениться на Кит, или… проклятие на его голову!
— Проклинать мало толку, — остановил я его. — Мы должны сделать более этого. Но мы обещали Кит, что спасем его, и мы обязаны сдержать слово. По крайней мере мы должны спасти его от руки Безера.
Мари простонал. Но Круазет горячо поддержал эту мысль.
— От Безера! — воскликнул он с пылающим лицом. — Да, это верно! Но затем мы кинем жребий, кому из нас выпадет драться с ним и убить его.
Я бросил на него уничтожающий взгляд.
— Мы должны драться с ним по очереди, — сказал я, — пока один из нас не убьет его. В этом ты прав, но только твой черед будет последним. К чему тут жребий? И без жребия известно, кто старший.
Дав ему такой отпор, я уже собирался искать что-нибудь подходящее для взлома двери, когда Круазет вновь привлек мое внимание, подняв руку. Мы стали прислушиваться: со стороны окна до нас долетели звуки голосов. Мы переглянулись.
— Они открыли наш побег, — сказал я, и сердце мое сжалось.
К счастью мы догадались сразу же задернуть занавесь, так что люди Безера могли видеть из своего дома лишь слабый свет в окне мадам де Паван. Однако, они скоро догадаются куда мы скрылись, и поспешат отрезать нам отступление с улицы. Вначале у меня мелькнула мысль, выломав дверь, пробить себе любым способом дорогу на улицу прежде, чем наши ошеломленные враги успеют придти в себя от внезапного нападения. Но потом я взглянул на мадам. Как же мы оставим ее? Пока я колебался, единственный шанс был упущен: на лестнице внизу послышались тяжелые шаги и голоса.
Мы оказались меж двух огней. Я окинул взором голую мансарду, включая даже ее покатый потолок, в надежде найти какое-нибудь оружие. Но все было напрасно: ничего, кроме моего кинжала не могло нам помочь.
— Что вы будете делать? — прошептала мадам де Паван, бледнея и трепеща, обводя нас глазами.
Круазет дернул меня за рукав, прежде чем я успел ответить, и указал на большую кровать с занавесями.
— Если нас заметят в комнате, — промолвил он тихо, — раньше, чем все войдут в нее, то наверняка поднимут общую тревогу. Лучше спрячемся там пока. Когда же они все будут здесь… тогда… ты понимаешь?
Он коснулся рукой моего кинжала, и в его лице появилось напряженное, решительное выражение. Я понял его.
— Мадам, — сказал я быстро, — вы не выдадите нас?
Она покачала головой. Глаза ее просветлели, и бледность пропала. Это была настоящая женщина. Сознание, что она теперь была защитницей других, заставило ее забыть о своем собственном страхе.
Шаги приблизились к двери, и мы услышали скрежет ключа, вставляемого в замок. Но прежде чем его открыли, — на наше счастье ключ с трудом поворачивался в замке, — мы успели вскочить на кровать и притаились, согнувшись в три погибели, в алькове у изголовья, где занавесь скрывала нас от стоящих у дверей.
Сбоку через щелочку я мог видеть все происходящее в комнате. В нее вошло трое, и дверь тотчас закрылась за ними: в числе их была женщина. Видама не было меж ними, и я вздохнул свободнее, но побоялся сообщить о своем открытии товарищам, опасаясь, как бы в комнате не услыхали мой голос.
Первою вошла женщина, с головы до ног закутанная в длинную накидку с капюшоном. Мадам де Паван бросила в ее сторону подозрительный взгляд, а потом, к моему изумлению, кинулась к ней на шею, перемешивая рыдания с радостными восклицаниями:
— О, Диана, Диана!
— Бедняжка, — отвечала незнакомка, гладя ее волосы и лаская ее. — Теперь ты в полной безопасности!
— Вы пришли за мною?
— Конечно, — живо отвечала Диана, продолжая ласкать ее. — Мы пришли, чтобы доставить тебя к твоему мужу. Он повсюду искал тебя. Он просто убит горем, моя малютка!
— Бедный Луи! — воскликнула жена.
— Да, бедный Луи! — повторила ее избавительница. — Но скоро ты увидишься с ним. Мы только в полночь узнали где ты скрываешься. Этим ты обязана мсье коадъютору. Он первый принес известие и предложил сопроводить меня к тебе.
— И возвратить потерянную сестру вам, — со льстивой улыбкой сказал вошедший за Дианой монах, делая шаг вперед.
Это был тот самый, ненавистный мне духовник, которого два часа тому назад я видел с Безером. Теперь, как и раньше, мне было противно его мертвенно бледное лицо. Несмотря на то доброе дело, в котором он участвовал, я с прежней ненавистью смотрел на эти сжатые, высохшие губы, на его коварные глаза, на это напускное смирение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21