Адриан уже не спал в эту ночь более!
С восходом солнца он возобновил свои поиски; и было еще рано, когда в то самое время, как он проходил мимо церкви, две богато одетые дамы вышли из портика и, казалось, с напряженным вниманием смотрели сквозь свои маски на молодого кавалера. Этот пристальный взгляд остановил его, и одна из двух женщин сказала:
– Прекрасный господин, вы чересчур смелы: вы не носите маски и не нюхаете цветов.
– Синьора, я не ношу маски потому, что хочу, чтобы меня видели: я пришел в эти несчастные места искать одну особу, которую потерять для меня значит то же, что расстаться с жизнью.
– Он молод, красив, очевидно благородного происхождения, и чума не коснулась его: он хорошо послужит для нашей цели, – прошептала одна из дам другой.
– Ваши слова отголосок моих собственных мыслей, – отвечала ее спутница и, обращаясь к Адриану, сказала: – Если вы ищете с таким жаром, то значит вы ищете не жену.
– Это правда.
– Молодая и прекрасная, с темными волосами и белоснежной шеей? Я провожу вас к ней.
– Синьора!
– Идите за нами.
– Знаете ли вы, кто я и кого ищу?
– Да.
– Вы в самом деле можете мне что-нибудь сказать об Ирене?
– Могу: идите за мной.
– К ней?
– Да, да: идите за нами!
Дамы пошли, как будто не желая больше разговаривать. Изумленный, в нерешимости и как бы во сне, Адриан последовал за ними. Их одежда, манеры и чистый тосканский выговор той, которая говорила с ним, указывали в них женщин знатного происхождения и состояния: но все остальное было загадкой, которую он не мог разрешить.
Они пришли к одному из мостов, где их ожидали носилки и слуга верхом на лошади, державший другого коня за узду. Дамы сели в носилки, а та, которая говорила с Адрианом, попросила его ехать за ними верхом.
– Но скажите мне... – начал он опять.
– Никаких вопросов, кавалер, – отвечала она с нетерпением, – следуйте за живыми молча или оставайтесь с мертвыми.
Носилки двинулись, а удивленный Адриан сел на коня и поехал за странными путеводительницами, которые продолжали путь довольно скоро. Они переехали мост, оставили реку в стороне и поднялись на отлогую возвышенность, где, вместо унылых стен и пустых улиц начали появляться деревья и цветы того климата. Проехав таким образом около получаса, они повернули в зеленую аллею в стороне от дороги и вдруг очутились у портиков прекрасного и величественного палаццо. Здесь дамы вышли из носилок. Адриан, напрасно старавшийся заставить слугу говорить, также слез с лошади и, идя за ними через обширный двор, украшенный с обеих сторон вазами цветов и померанцевыми деревьями, а потом через обширную залу в дальнем конце четырехугольника, очутился в одном из прекраснейших мест, которые когда-либо видел глаз или воспевал поэт. Посреди луга сидели четыре дамы без масок и богато одетые, из которых старшей, казалось, было едва ли больше двадцати лет, и пять кавалеров молодых и красивых, камзолы которых, украшенные дорогими камнями, и золотые цепи свидетельствовали об их знатности. Возле стоял стол с винами и плодами; там и сям были рассеяны музыкальные инструменты, шахматные доски и игорные столы. Такую прекрасную группу и такую грациозную сцену Адриан видел впервые – и именно среди ужасной моровой язвы в Италии! Наше воображение может представить это при чтении страниц блистательного Боккачио.
Увидев Адриана и его спутниц, компания встала, и одна из дам, голова которой была украшена лавровым венком, выступив вперед других, сказала:
– Вы сделали хорошо, моя Марианна! Добро пожаловать, мои прекрасные подданные. И вы, синьор, добро пожаловать.
Между тем провожатые Адриана скинули свои маски, и та из них, которая говорила с ним, откинула свои длинные черные кудри и обратилась к нему прежде, чем он мог ответить на приветствие.
– Синьор кавалер, – сказала она, – теперь вы видите, куда я вас заманила. Признайтесь, что это место привлекательнее тех видов и звуков, которые представляет город. Вы смотрите на меня в удивлении. Взгляните, моя королева, каким безгласным сделали нашего нового обожателя чудеса вашего двора. Уверяю вас, он довольно скоро заговорил, когда увидел, что ему не с кем говорить, кроме нас.
– А! Так вы еще не объяснили ему обычаев и происхождения двора, в который он вступает? – сказала дама в лавровом венке.
– Нет, моя королева; я думала, что всякое описание, сделанное в таком месте, какова теперь наша бедная Флоренция, не достигло бы своей цели. Мое дело сделано, я передаю его вашей светлости.
С этими словами она легко отошла в сторону и начала кокетливо приглаживать свои волосы, смотрясь в гладкое зеркало мраморного бассейна, вода которого бежала через край на траву.
– Во-первых, синьор, позвольте нам спросить ваше имя, звание и место рождения, – сказала дама, носившая звание королевы.
– Синьора, – отвечал Адриан, – я приехал сюда, мало думая о том, чтобы отвечать на вопросы, касающиеся меня самого; но мне будет приятно ответить на то, о чем вам угодно было спросить меня. Мое имя Адриан ди Кастелло, я принадлежу к римской фамилии Колоннов.
– Благородная колонна благородного дома! – отвечала королева. – Что касается нас, о которых, может быть, вам любопытно узнать, то мы, шесть флорентийских дам, будучи оставлены нашими родственниками и покровителями или потеряв их, решили удалиться в это палаццо. Если смерть придет сюда, то она не принесет с собой и половины своих ужасов. Ученые говорят, что печаль производит страшную болезнь: и потому вы видите в нас заклятых врагов печали. Шестеро знакомых нам кавалеров согласились присоединиться к нам. Мы проводим наши дни во всяких развлечениях, какие можем найти и придумать. Каждая из нас поочередно бывает королевой нашего волшебного двора; сегодня моя очередь. Наша конституция состоит из одного закона – у нас не допускается ничто грустное. Один из наших рыцарей безрассудно оставил нас на один день, обещая вернуться: больше мы его не видали. Появилась необходимость заместить его; мы бросили жребий, кому из нас искать ему преемника; жребий, пал на двух дам, которые и привели вас сюда. Прекрасный синьор, мое объяснение кончено.
– Увы, прекрасная королева, – сказал Адриан, – я не могу принадлежать к вашему кружку. Моя душа наполнена одной грустной и тревожной мыслью, при которой всякое веселье показалось бы нечестным. Я ищу между живыми и мертвыми одно существо, о судьбе которого я не знаю, и только слова моей прекрасной проводницы отвлекли меня от моей печальной заботы и заманили сюда. Позвольте мне, великодушная синьора, возвратиться во Флоренцию.
Королева в безмолвной досаде посмотрела на темноглазую Марианну, которая отвечала на этот взгляд другим, столько же выразительным, и потом, вдруг подходя к Адриану, сказала:
– Но, синьор, если я исполню свое обещание, если я в состоянии уверить тебя в здоровье и безопасности... Ирены?
– Ирены! – повторил Адриан с удивлением, забыв в эту минуту, что он сам прежде называл имя той, которую искал. – Ирены, Ирены ди Габрини, сестры знаменитого Риенцо!
– Именно, – отвечала Марианна с живостью, – я знаю ее, как уже сказала вам. Синьор, я не хочу вас обманывать. Правда, я не могу отвести вас к ней, но она давно уже отравилась в один из городов Ломбардии, куда, говорят, чума еще не проникла. Облегчилось ли теперь ваше сердце, синьор? И неужели вы захотите так скоро оставить этот двор красоты и, может быть, любви, – прибавила она с нежным взглядом.
– Могу ли я в самом деле верить вам, синьора? – сказал Адриан в восторге, но все еще сомневаясь.
– Неужели я стану обманывать верного влюбленного, каким вы мне кажетесь? Будьте уверены в истине моих слов. Прошу тебя, королева, прими своего подданного.
Королева протянула руку Адриану и повела его к группе, стоявшей по-прежнему на траве, недалеко от них. Все приветствовали его, как брата, и скоро извинили его рассеянное поведение, принимая во внимание его приятную наружность и знатное имя.
Королева хлопнула руками, и компания опять разместилась на лугу. Каждая из дам села возле своего обожателя.
– Если вы не устали, Марианна, – сказала королева, – то возьмите лютню и заставьте замолчать этих звонких кузнечиков, которые трещат вокруг нас с такой претензией, как будто бы они соловьи. Пойте, милая подданная, пойте; и выберите для этого песню нашего дорогого друга синьора Висдомини, сочиненную в виде вступительного гимна для тех, кого мы принимаем к своему двору.
Марианна наклонилась к Адриану, взяла лютню и, после короткой прелюдии, пропела:
О веселись, когда не знаешь.
Что завтра ждет тебя... поверь.
Своим уныньем отворяешь
Ты для угрюмой смерти дверь!
К чему ж страдать в тоске напрасной.
Прочь горе! Будем веселей:
Покровы туч, мрача день ясный.
Приводят только ночь скорей
Смерть в дружбе с радостью: старайся
Веселым быть; гони печаль.
Люби, пируй и наслаждайся –
Вот гроба вечная мораль!
За этой песнею, заслужившей большое одобрение, последовали те легкие и остроумные рассказы, в которых итальянские новеллисты послужили для Вольтера и Мармонтеля образцом. Каждый говорил поочередно, с одинаковой ловкостью избегая печальных картин и размышлений, которые могли бы напомнить, этим изящным празднолюбцам о близости смерти. Наконец, пришло время, когда компания удалилась в палаццо на время полуденного жара, с тем, чтобы выйти опять при закате солнца, танцевать, петь и веселиться до тех пор, пока настанет час отдыха. Но Адриан, не желавший участвовать более в подобных забавах, как только пришел в комнату, куда его провели, решился тайно уйти. Когда все, казалось, было безмолвно и спокойно среди отдыха, которому в этот час обыкновенно предаются южные жители, он вышел из своей комнаты, спустился с лестницы, прошел внешний двор и был уже у ворот, как вдруг услыхал, что его кто-то зовет голосом, выражавшим досаду и тревогу. Он обернулся и увидел Марианну.
– Как, что это значит, синьор ди Кастелло? Разве наше Общество так неприятно, что вы бежите, как бежит путник от ведьм, на которых он наткнулся у Беневенто? Нет, не может быть, чтобы вы думали оставить нас теперь!
– Прекрасная синьора, – возразил кавалер, – я напрасно стараюсь разогнать свои печальные мысли или сделаться годным для двора, к которому ничто грустное не пристало. Ваши законы тяготеют надо мной, как над преступником; бегство вовремя лучше сурового изгнания.
Говоря это, он пошел дальше и уже проходил через ворога, но Марианна схватила его за руку.
– Однако, – сказала она нежно, – разве здесь нет черных глаз и шей снежной белизны, которые могут вознаградить тебя за отсутствие твоей милой? Поживи здесь и забудь, как, без сомнения, сам ты будешь забыт в отсутствии!
– Синьора, – отвечал Адриан очень серьезно, – я не так долго жил среди вздохов и звуков скорби для того, чтобы мое сердце огрубело и чтобы моя душа сделалась нечувствительна ко всему окружающему. Наслаждайтесь, если можете; что же касается меня, то красота теперь не радует меня, и любовь, даже святая любовь – как будто помрачена тенью смерти. Извините меня и прощайте.
– Так иди, – сказала флорентинка, – иди и ищи свою милую там, куда влечет тебя твоя философия. Я обманула тебя, слепой безумец, сказав тебе, что Ирена выехала из Флоренции. Я о ней ничего не знаю и ничего не слыхала, кроме того, что ты сам мне сказал. Иди назад, разыщи ее гроб и удостоверься, любишь ли ты ее по-прежнему!
IV
МЫ НАХОДИМ, ЧТО ИЩЕМ, И НЕ ЗНАЕМ ЭТОГО
В самый жестокий дневной жар, пешком, Адриан возвратился во Флоренцию. Дневной жар, продолжительная усталость, изнурение в соединении с крайним отчаянием в возможности придумать какой-нибудь систематический способ розысков, все это вызвало горячку, которая быстро начала распространяться по его телу. Виски его отяжелели, губы засохли от нестерпимой жажды; сила, казалось, вдруг оставила его; и он с большим трудом и усилием волочил ноги.
«Я чувствую заразу, – думал он со страшной тошнотой и с содроганием, с которым природа всегда борется против смерти, – я чувствую, что пожирающий и невидимый недуг овладел мною, я погибну и не спасу ее; и мы будем лежать не в одной могиле!»
Эти мысли быстро усилили болезнь, которая начала им овладевать; и прежде чем он вошел в город, сознание его начало путаться, он стал бредить и шел, бормоча прерывистые и несвязные фразы. Немногие встречавшиеся с ним люди в ужасе бежали от него.
– Ирена, Ирена! – говорил он то тихим шепотом, то дико и пронзительно крича. – Где ты? Где ты? Я пришел вырвать тебя у них; ты не достанешься им, нечистым и безобразным дьяволом! Фи! Как воздух пахнет мертвыми телами! Ирена, Ирена, мы уедем в мое палаццо к очаровательному озеру – Ирена!
Между тем как он восклицал таким образом, две женщины вдруг вышли из соседнего дома в масках и плащах.
Более высокая и изящная, была одета в темно-голубой плащ, (здесь это необходимо заметить), богато вышитый серебром, цвет и фасон были редки во Флоренции, но обыкновении в Риме, где женщины высшего звания носили одежду чрезвычайно светлых цветов и широкую, не похожую на простую и узкую одежду тосканского покроя.
– Напрасное благоразумие, – сказала эта женщина, – бежать от неумолимой и верной участи!
– Ирена, Ирена! Если ты в Милане или другом ломбардском городе, то зачем я остаюсь здесь? На коня, на коня! О, нет! Нет! Мне не нужно лошади с колокольчиками! Не нужно погребальной телеги!
С криком и воплем, более громким, чем вопль больного, произнесшего эти слова, молодая женщина бросилась прочь от своей спутницы. Казалось, сделав один только шаг, она очутилась возле Адриана. Она схватила его руку, она взглянула ему в лицо, она встретила бессознательный взгляд его глаз, сверкавших страшным огнем.
– Он заразился! – вскричала она, потом прибавила печальным, но спокойным голосом: – Чума!
– Прочь, прочь! Вы с ума сошли! – вскричала ее спутница. – Не дотрагивайтесь до меня теперь, когда вы уже дотронулись до него. Идем отсюда!
– Помогите мне перенести его куда-нибудь, посмотрите, он лишается чувств, он шатается, он падает!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55