Они рассказали, что его зовут Ипуки и что он будет расписывать храм царицы картинами из Страны бога.
В следующие дни я избегала его. Но имя, которое он мне дал, осталось за мною. Даже моя мать и братья постепенно привыкли к нему.
Я не знаю, как долго длилось наше путешествие и где оно закончилось. Я еще смутно помню, что была буря, которую я перенесла, находясь в трюме корабля. Мычали коровы, лаяли собаки, нас бросало с одной стороны трюма на другую, и я так сильно ударилась о какую-то балку, что на голове у меня вскочила большая шишка. А вслед за тем я вижу, как мать ведет меня за руку по бесконечной, знойной, каменистой дороге.
Наш караван кажется нескончаемым. Быков запрягли в сани, по четыре или шесть в одной упряжке, потому что дорога неровная, а грузы всей тяжестью давят на полозья. Ослов тоже нагрузили – на боках животных висят туго набитые мешки, достающие почти до земли. Ослы задыхаются, становятся строптивыми, останавливаются. Тогда их бьют палками. Но основной груз приходится нести людям. На них нагружают столько, сколько они в силах выдержать, и они шаг за шагом неуклонно продвигаются вперед.
Иногда же груз тяжелее того, что способен поднять один человек. Как, скажем, понесет он большое ладановое дерево, которое вместе с корнями и землей сидит в кадке? Поэтому дерево привязывают к длинному шесту, который кладут себе на плечи сразу четыре человека. Они идут в ногу друг за другом, и дерево раскачивается в такт их шагам. Издали все это выглядит очень красиво. Похоже на праздничную процессию в честь богов! Вот только никто не поет! Все песни смолкли, а дыхание тяжело и прерывисто.
Неужели это и есть Земля людей? Глубокая, высохшая долина, где не растет ни стебелька, где не благоухают цветы и только то тут, то там попадается сухой, колючий кустарник? А справа и слева – голые скалы, которые мерцают порой серым, порой красным, но чаще всего густым темно-зеленым цветом. Как будто они подражают краскам жизни, но не могут полностью освободиться от красок смерти.
К вечеру первого дня мы пришли к охраняемому людьми колодцу. Нехси вышел из носилок и приказал прежде всего напоить ладановые деревья – их листва уже начала вянуть от зноя и пыли. И только после этого люди и животные получили считанные капли безвкусной воды.
Здесь мы отдохнули несколько часов и снова пустились в дорогу задолго до того, как поблекли звезды, потому что ночью стояла приятная прохлада, а путь освещали факелы. Полозья саней надсадно скрежетали по камням и гальке, и только крики погонщиков прерывали время от времени эту раздирающую слух музыку. Когда вставало солнце, мы прятались в тени скал. Но позднее, когда оно посылало в долину прямые лучи, от него не было спасения нигде – даже за телами животных, которые в самые знойные часы в изнеможении ложились на землю под немилосердно горячим небом и отдыхали.
Неужели это действительно была Земля людей? Куда ни посмотри, нигде не было видно никого, кроме нас, шедших по долине длинным караваном. Безмолвное, почти торжественное одиночество расстилалось над вершинами; одиночество, которое нарушал наш караван, но которое снова молчаливо заполняло долину позади него. Я держалась за руку матери и чувствовала, как сильно она страдает, хотя и не знала, от чего, потому что она никогда не жаловалась. Я старалась утешить ее своей болтовней, но слова частенько застревали у меня в горле.
Однажды ко мне подошел Ипуки. Я немного удивилась, так как обычно художник держался в голове каравана, рядом с носилками казначея. Он был одним из немногих, кто не нес груза. Но он, вероятно, отстал, ибо жгучая жажда затрудняла и его шаг. Я вздрогнула, когда он дотронулся до моего плеча.
– Ты все еще боишься меня? – спросил он. Хотя его голос звучал хрипло, в нем все же можно было почувствовать доброжелательность, которая отогнала мой страх. Я собралась с духом и, отрицательно покачав головой, спросила о том, что мне не давало покоя уже несколько дней:
– Это и есть Земля людей?
– Нет! – засмеялся он. – Клянусь Амоном, нет! Это долина Рахени. Она проходит через пустыню, где правит Сет, злой Сет, убивший своего брата. Потому-то и не растет в ней ни дерева, ни кустика, что убийца здесь у себя дома.
Эти слова очень напугали меня. Значит, здесь жил убийца своего собственного брата?.. Уж не подстерегает ли он и нас? Ведь он мог спрятаться за любой скалой, за любым кустом и только выждать, когда мы пройдем мимо, чтобы напасть сзади! Я испуганно огляделась. Но Ипуки успокоил меня.
– Не бойся, Мерит, – сказал он, – злодей имеет власть только над злодеями, мы же скоро покинем его владения. А Земля людей выглядит по-другому. Совсем по-другому!
Значит, пустыня кончится, кончится наш путь, нужно только упрямо ставить одну ногу перед другой!
Но почему же тогда так печальна моя мать? Наконец, мы миновали одно место, где в большой каменоломне заметили людей. Издали они были похожи на копошащихся муравьев. Подойдя поближе, мы поняли, чем они занимались. Они откалывали от скалы большие глыбы темного камня и на длинных канатах тащили их к дороге, где уже лежало много таких глыб. Там же рядом стояли другие люди и обрабатывали их долотами. В тишине громко звучали удары их молотков.
– Посмотри, – сказала я Ипуки, который все еще шел рядом со мной, вон там, голова на камне! И в такой же высокой, двойной шапке, какую носил тот холодный, неподвижный человек, которого вы привезли в нашу землю.
– Это не шапка, дитя, а корона царя богов Амона, камень же, который обрабатывают ваятели, станет его фигурой.
Да, теперь и я видела, что голова, высеченная в скале, была больше, гораздо больше головы человека – и уже можно было узнать руки, и ноги, и плечи, хотя они еще только проступали из камня.
– Так, значит, это люди делают богов? – спросила я. – А не боги людей?
Но Ипуки не ответил мне. Он отошел от меня и направился к скульпторам, которые собрались вместе и приветствовали его. А моя мать, не глядя ни направо, ни налево, вела меня за собой.
Когда каменоломни остались позади, я почувствовала легкое покалывание в висках, которое становилось тем сильнее, чем дальше мы шли. Я едва могла дождаться, когда мы остановимся на отдых, но до ближайшего колодца было еще очень далеко. У людей же, работавших в каменоломне, не было ни капли лишней воды, они сами доставали ее с большими трудностями. Все круче становилась дорога, все мучительнее жгло в горле, а в голове стучали раскаленные молоточки. Только бы присесть! И заснуть! И никогда больше не просыпаться! Наконец, я бросилась на землю и закрыла лицо руками.
– Мерит, – испуганно позвала меня мать, – тебе нельзя здесь оставаться. Мы должны идти дальше.
Ах, если бы я могла здесь остаться! Ведь многие уже остались здесь! Разве не попадались справа и слева от дороги то остов осла или быка, а то и человеческий скелет, белевший на солнце?
Наш караван остановился. Шедшие сзади нас недовольно заворчали, а какой-то мужчина ударил меня кнутом.
– Не трогай ее! – закричал мой старший брат Каар. Он поставил на землю свой груз, снял с головы матери ее ношу и сказал младшему Ассе:
– Разделим!
И два сильных парня взвалили себе на плечи еще и ношу матери. Тогда мать посадила меня к себе на спину и понесла как грудного ребенка.
К счастью, мы вскоре перевалили через гору и дорога пошла вниз. Усталые ноги зашагали бодрее, дышать стало свободней, и даже моя мать почувствовала облегчение. И все же я думаю, что те два дня, что мы были еще в пути, достались ей тяжелее, чем все месяцы, пока она носила меня под сердцем.
Но вот вечером второго дня вдруг началась страшная суматоха, и со всех сторон послышались громкие, радостные возгласы. Некоторые побросали свои ноши, взобрались на скалы и закричали:
– Река! Река!
И наш караван, строгий порядок которого уже был нарушен, быстро одолел последний поворот дороги – каждому не терпелось первому насладиться столь долгожданным зрелищем.
Наконец и моя мать с трудом добралась до того места, где скалы больше не закрывали вида. Она высоко подняла меня, и я увидела картину, которую не забуду никогда. Меж зеленых берегов, подобная блестящей ленте, лежала перед нашими взорами Река, широкая, как море, с бесчисленными барками, челноками и кораблями. Одни она несла вниз по течению на своей сильной спине. Другие поднимались против течения под парусами, раздуваемыми свежим северным ветром. Под тяжестью плодов склоняли свои ветки мощные смоковницы. Стройные пальмы качались на ветру, а позади в лучах вечернего солнца пылала западная гора.
«Вот она. Земля людей!» – сказал мне мой внутренний голос. Я спустилась со спины матери со словами:
– Теперь я снова могу идти сама! Я позабыла о сжигавшей меня жажде и о бившейся в голове боли.
Радостный восторг, охвативший всех людей вокруг меня, проник и в мою душу.
Прекрасный день!
Радуйтесь до поднебесья!
Ликование охватило Обе Земли!
И опустились грузы с усталых плеч, и распрямились спины, а в глазах у многих стояли слезы. Казначей вышел из носилок. Заслонив глаза ладонью, он долго смотрел на широкую равнину и на алевшее над нею небо. А затем прозвучал его зов, как всегда громкий и пронзительный, ибо у людей, привыкших отдавать приказы, голос становится резким:
– Поднимите меня! – сказал он, и носильщики снова взялись за ручки и продолжили путь со своей ношей.
Мы еще один раз сделали привал под открытым небом в том месте, где последние скалы у Реки закрывали нас от ветра, а ранним утром следующего дня наши уставшие от долгого пути ноги наконец-то вступили в долину, где жили люди.
Вскоре мы потеряли из вида Реку, потому что ее закрыли стены какого-то города. Мы прошли по извилистым узким улочкам, застроенным домами. Самые маленькие из них были все же больше хижин на моей родине. Отовсюду сбегались люди и глазели на наш караван. Когда они видели ладановые деревья, которые несли в кадках люди из Пунта, как они называли мою родину, их ликованию не было конца.
– Будь благословен божественный аромат! – кричали они. – Будь благословен божественный брат, лада-новое дерево из страны Пунт! Радость Амона, радость Девяти великих богов!
Они встречали приветственными возгласами и тяжелые слоновьи бивни, и животных, которых мы вели с собой, но особенно обезьян, ибо они были посвящены Тоту, писцу богов. И только бедных, проданных в неволю людей, ступни которых были покрыты ранами от долгого перехода, а плечи согнулись под тяжелым грузом, не приветствовали они, хотя и те тоже прибыли из Страны бога.
Затем все еще раз погрузили на корабли. Хотя эти корабли и не были такими громадными, как морские, их паруса, наполненные северным ветром, все же были довольно внушительны. Мужчины снова запели свои песни в такт ударам весел, за которые им вновь пришлось взяться по приказу Нехси. Вероятно, путешествие проходило недостаточно быстро. Приближаясь к цели, все удваивали рвение, охваченные нетерпением.
Увы, Река била не так глубока, как море, и тот корабль, на котором плыла я, сел на песчаную мель! Тогда матросы попрыгали в воду и, стоя в ней по колено, пытались снять корабль с мели при помощи длинных шестов. При этом они кричали – ведь не назовешь пением их громкий, неблагозвучный рев:
– Эй, вы, в воде! Да не откроется ваша пасть! Мне очень хотелось узнать, кто там был в соде, по ни у кого не нашлось времени заняться со мной. Вдруг раздался крик ужаса, мужчины, взвившись на своих шестах, прыгнули на палубу, а подо мной раскрылась огромная пасть, усаженная острыми зубами.
– Себек! – закричали мужчины. – Будь милостив к нам, Себек, отгони своих зверей!
Я уцепилась за руку матери и боязливо спросила:
– Кто такой Себек?
Но она ответила угнетенно:
– Не знаю, может быть, бог.
Как много нового! Никогда не виденного! Как много волнующего! Но вот страшный бог – или, может, это зверь? или то и другое вместе? – закрыл свою ужасную пасть, и наш корабль снова закачался на воде. В тот же день мы достигли цели нашего путешествия, хотя и прибыли последними.
Потом я вижу, как стою под могучей, покрытой густой листвой смоковницей, дающей приятную тень. Рядом со мной моя мать и братья. Мы располагаемся на обширном поле на берегу Реки, возможно даже, что это сад, примыкающей к дворцу, теперь уж я точно не знаю. Все сокровища, которые прибыли вместе с нами из Пунта, разложены широким кругом.
Люди вокруг говорят негромкими голосами, и я чувствую, что всеми овладело ожидание чего-то важного. Внезапно до моего слуха доносятся ликующие возгласы:
– Макара! Макара! Добрый бог! Дай нам дыхание! – наперебой закричали вокруг меня.
– Кто это Макара? – шепотом спросила я.
– Как, ты не знаешь? – так же шепотом ответили мне. – Это великое тронное имя нашего повелителя, Доброго бога, который правит этой землей.
– А я думала, что ее зовут Хатшепсут и что это царица…
– Они оба, малышка, оба! Хатшепсут – наша царица, Макара – наш царь!
– Мужчина или женщина?
– Женщина, когда она смотрит на тебя. Мужчина, когда он восседает на своем троне.
Голова у меня пошла кругом. Как все это понимать?
Я не могла рассмотреть воздвигнутый трон, ведь мы, проданные люди, стояли дальше всех, но тут окружающие раздвинулись и образовали широкий проход – значит, Макара пройдет здесь, и я увижу Хатшепсут! Я судорожно пытаюсь представить себе того, кто в одно и то же время – царь и женщина. Похожа ли она вообще на людей? Или она так же далека от всех, как та статуя, которую поставили на берегу моря у меня на родине?
Если бы Ипуки был поблизости! Его-то я могла бы расспросить, и он бы мне все объяснил. Но я уже давно потеряла его из виду, а люди, стоявшие вокруг меня, сами мало что знали.
Как тихо вдруг стало! Она приближается? Но разве ее не приветствуют криками?
– На живот! – прошипели мне в ухо резко, но не громко. И я увидела, что стою одна-одинешенька, тогда как все остальные вокруг плашмя лежат на земле. Я в испуге сделала то же самое.
Неужели она уже прошла? Интересно, как она выглядит? Не такая ли она большая, неуклюжая и толстая, как Ити?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21