Михаель немедленно обратился в волка, тогда как ему самому пришлось предварительно снять с себя платье. Оба они, словно вихрь, понеслись по полям и лесам, нападали на детей и молодых девушек, высасывали из них кровь, поедали их и совокуплялись по дороге с волчицами. Характернее всего то, что, как ведьмины поездки, так и описанное только что нами путешествие, совершается во время сна. Лерчхеймер приводит такой случай: «Один крестьянин лежал в квартире фогта, погруженный в глубокий обморок; проснувшись, он спокойным и убежденным тоном заявил, что убил в поле лошадь». При этом Лерчхеймер добавляет: «Это – дьявольское наваждение. Во время сна дьявол до того настойчиво навязывал ему эту мысль, что крестьянин серьезно уверовал в нее». В том же духе высказывается и де Ланкре. Нет никакого сомнения, что в зоант-ропии мы имеем дело с феноменом ясновидения, т. к. только в этом случае возможны столь совпадающие между собой описания, которые приводятся всеми упомянутыми оборотнями; причем следует заметить, что все они говорят о вещах, которые в действительности не имели места. В некоторых же показаниях мы находим и момент солидарности; он выражается в том, что человек указывает на своем теле те раны, которые получил волк в момент нападения на свою жертву; сам же человек все время сидел дома, не трогался с места, так, что этих ран он сам получить не мог.
По этому поводу Данкмар говорит: «Прежде всего это превращение ни в коем случае не может считаться истинным. Достоверным является для нас следующее: во-первых, зоантроп сам глубоко уверен в своей обращаемости, во-вторых-третьи лица также смотрят на него, как на обращенное животное. Первое можно объяснить себе патологическими причинами; второе же является результатом перенесения галлюцинации, зародившейся в голове маньяка, одержимого бешенством: эта галлюцинация магически заражает и других людей. Конечно, подобное перенесение галлюцинации особенно успешно совершается в тех местах и в такие эпохи, когда народное сознание насквозь проникнуто верой в обращаемость человека. Что касается убежденности самого оборотня, то здесь, как и в ведьминых процессах, мы сталкиваемся с известными уже нам маслами. По всему видно, что мы имеем здесь дело с целым обществом людей; один посвящает другого в тайны своей веры, знакомит его с родоначальником своего вероучения и доводит дело до того, что его товарищ охотно соглашается принять участие в шабаше. Простодушный поселянин и одинокий пастух находятся в каком-то глубокоинтимном отношении с окружающей их природой; она говорит с ними тысячью разнообразных звуков, к которым культурный человек остается совершенно глух. С каждым днем пастух все ближе подходит к своему стаду; в жизни животных он раскрывает много новых, загадочных подробностей, в их инстинктах он находит много такого, что напоминает ему человека… Зоантропом никогда не будет человек, высоко стоящий в духовном отношении; таковым может быть одиноко живущий охотник или пастух, т.е. люди, имеющие дело с животными. Если он, кроме того, живет в местности, богатой волками, то вполне естественно, что именно волк явится пунктом его умопомешательства. Мысль, загнанная в этот тупик, крепнет и складывается, наконец, в законченную манию: „Я сам – волк!“ Вначале у них наблюдаются различные подражания волкам; далее, под влиянием извращенной чувствительности периферических кожных нервов у них появляется ощущение усиленного роста волос. Шаг за шагом в них развиваются инстинкты антропофагов и садоритов и столь же постепенно в них зарождается ощущение, будто они действительно превратились в волков. Подобное отрешение от своей собственной личности предполагает страшнейшее одичание человеческого духа, так что дело нередко доходит до настоящего людоедства». Данкмар при этом указывает на участие альголяг-нистических мотивов; он относит эту манию в категорию садизма, «терзающего и разрывающего предмет своей страсти». Очень может быть, что подобные акты садистического сладострастия впервые толкнули того или иного человека на мысль, что он превратился в волка. Но послушаем Данкмара: "Очень часто приходится наблюдать такое явление: люди, помешанные на том, что они превратились в зверей, крайне удачно подражают голосу и привычкам этих животных. Человек, укушенный бешеной собакой, часто в припадках пароксизма лает, кусается, скачет и т.д. Подобно тому, как мозг идиота-микрокефаза знаменует собой возврат к обезьяньей природе наших отдаленных предков, точно так же бывают различные случаи атавизма, выражающиеся в форме определенного животного типа…
После всего сказанного ясно, что большая часть случаев так называемой «обращаемости» является результатом патологически-болезненного состояния; отчасти их можно объяснить атавизмом. Открытым остается пока вопрос относительно некоторых еще не разрешенных фактов: для объяснения этих последних нам придется прибегнуть к помощи более общего принципа. Мы видели, что втирание наркотических средств вызывает в человеке предрасположение к различным галлюцинациям. Спросим себя, какова специфическая природа этих галлюцинаций? На это мы получаем такой ответ: эти галлюцинации выражаются в том, что человек, давно испытанный в ощущениях зоантро-пии, проникается верой вурдалаков, что перед его глазами проносятся картины шумных собраний его товарищей, разделяющих с ним его веру. Отсюда вполне основательно будет вывести то заключение, что все они составляют своего рода общество, члены которого находятся в каком-то психическом взаимодействии между собой: во главе этого общества, естественно, находится руководитель, который пользуется неотразимым магическим влиянием на новичков. Человек, совершенно одичавший, ощутивший в глубочайших основах своего существа «волчью природу», нуждается лишь в самом незначительном толчке, чтобы вызвать в себе волчью ярость, и этот толчок был дан… в лице руководителя общества; он ввел новичка в тот кружок и тем самым создал демоническое взаимодействие между ним и всеми прочими участниками кружка. Это – атавизм дарвинистического свойства, но атавизм, выросший на психической почве, иными словами, мы имеем перед собой духовного и морального выродка, человека, всецело отпавшего в мрак животного существования. Но если этот человек, просыпаясь после глубокого сна или сидя в тюрьме, заявляет, что в таком-то месте он убил такое-то животное, то этот факт можно объяснить себе только следующим образом: это животное было, вероятно, убито каким-нибудь другим человеком или настоящим волком, но он приписывает себе это убийство в силу того, что стоит с настоящими убийцами (благодаря фимистии) в известном духовном взаимодействии. Если обратим внимание на те случаи, когда у зоантропа на теле имеются раны именно в тех местах, в которых изранен нападающий волк, то мы увидим ту тесную магическую связь, которая существует между человеком и животным; в приведенных нами случаях, которые, несомненно, являются исключением, эта связь доходит до своего рода магического взаимодействия, которое и вызывает упомянутый феномен солидарности". В последнем пункте Данкмар, по нашему мнению, зашел уже слишком далеко. На наш взгляд, вовсе не нужно предполагать наличность какого-то магнетического взаимодействия между человеком и волком для того, чтобы объяснить феномен солидарности. Достаточно предположить, что зоантроп благодаря своей симпатии пластически воспроизвел на своем теле те раны, которые он каким-то ясновидящим образом узрел на теле своего «друга из животного царства».
Вера в вампира, распространенная среди славянских народов, представляет собой нечто еще более ужасное, чем зоантропия. Во всяком случае, в Шотландии и Ирландии существует поверье, что некоторые трупы не тлеют в могиле; грызя свое собственное тело, они ночью встают из гроба и высасывают кровь из встречных людей. Эти люди вскоре умирают и также превращаются в вампиров. Подобные легенды существуют еще в настоящее время в Дании, Швеции, Норвегии и Фин-1 ляндии. И португальская вчиха есть не что иное, как вампир. Днем вчи-ха живет в своей семье, которая ровно ничего не подозревает; но вот настало время между закатом и восходом солнца-демоническая сила овладела ею. Она подымается со своего ложа и в образе огромной ночной птицы, совы или летучей мыши, она улетает далеко от родины, по горам и долам, по болотам, озерам и рекам; на поверхности вод она видит отражение своего отвратительного лица. Вчихи устраивают свидания со своими дьявольскими любовниками; они похищают, дразнят и терзают одиноких путников… Возвратившись со своей ночной поездки, они высасывают кровь из своего собственного ребенка, навевая на нега сон своими крыльями. Если вчиха хоть раз вкусила кровь, то она уже обойдет всех соседей и будет всюду высасывать ее… Нечто аналогичное представляет собою Ghoul, распространенный среди обитателей восточных стран. Но все перечисленные нами привидения влияют на душу народа далеко не с той неумолимостью, с какой вампир действует на душу славянина.
"Выясняя сущность этого ужасного поверья, мы прежде всего наталкиваемся на тот факт, что слово «вампир» не немецкого, а славянского или турецкого происхождения. Все феномены, относящиеся к этому поверью, имеют место в странах со славянским населением. Далее, обращает на себя внимание то обстоятельство, что вера в вампира распространена среди народов, принадлежащих к византийской церкви. Последняя, вопреки теории римско-католической церкви о нетленности святых, выставила принцип, в силу которого люди, отлученные от церкви, после смерти не подвержены тлению. Этим, по всей вероятности, объясняется народное поверье, что тимпаниты, т.е. отлученные от церкви, после смерти превращаются в вампиров.
Эту болезнь, вспыхивающую в каком-нибудь селении и уничтожающую несметное количество людей, следует рассматривать, как своего рода психическую эпидемию, распространяющуюся с неимоверной быстротой. Весь вопрос заключается в том, откуда исходит первый толчок и какими причинами объясняется своеобразное состояние трупа в могиле. Первый толчок этой эпидемии исходит, несомненно, от самого мертвеца, который находится в самом тесном взаимодействии с живым миром. Эту свою подчувственную связь с миром живых людей он старается использовать в том смысле, чтобы извлечь из людей драгоценный материал, являющийся средоточием органической жизни и связующим миром – свежую кровь. От заклинания усопших, совершенного Одиссеем и Геродотом, до опытов Хелленбаха, создавшего известные субстанции, мы всюду видим одно и то же: душам умерших (при некромантии) предлагается кровь. Только те мертвецы вкушают с особенным удовольствием кровь, этот символ материи, которые еще при жизни всем своим существом ушли в сферу материального существования и которые в силу этого никак не могут свергнуть с себя путы, связующие их с земной жизнью. Хелленбах сравнивает их с умалишенными, которые не в состоянии освоиться с новыми формами миросозерцания". Согласно индийскому тайному учению, средоточием всех низших страстей человека является особая основная сфера души, которая именуется ksma-rapa. В этом месте пребывают человеческие склонности, сохраняясь даже после смерти. Эта квта-шра лишена разума; она руководствуется одними только слепыми инстинктами. Если природа живо-гр человека отличалась резкой чувственностью, то после смерти душа его будет стремиться к удовлетворению тех же страстей, которые тревожили его при жизни…
«Итак, благодаря этой основной сфере души, сосредоточивающей в себе все низменные страсти человека, создается особая связь между двумя мирами. „Вампир“ высасывает жизненные соки из живого человека, и таким образом в его трупе поддерживается растительная жизнь. Вовсе не следует представлять себе дело так, что здесь происходит фактическое высасывание, действительное лишение крови… Нет – силы убывают во всей нервной системе человека… С точки зрения упомянутого взаимодействия вполне объяснимы и такие явления, как удушье, быстрый упадок сил у вампиризованного субъекта и т.д.; что касается голубых пятен на теле, которые будто бы являются результатом „высасывания“, то это, в сущности, не что иное, как стигнаты, вызванные внушением со стороны вампира. По той же причине человек, одержимый этой болезнью, видит пред собою призрак вампира… Состоянию вампиризованного человека можно противопоставить состояние трупа, принадлежащего самому вампиру; в темном царстве ночи, как говорит Гаррес, он ведет безумное, отвратительное существование, подобно асфоделлу… В своем прекрасном труде „Scheintod“ P. Вейзендангер говорит, что каждый атом клетки человеческого организма проникнут жизненным принципом; упадок и разрушение нашего тела начинается тогда, когда жизненный принцип покидает наше клеточное строение. Я уже не раз говорил, что жизненный принцип, заложенный в человеке, имеет в каждом конкретном случае свою особую индивидуальность и психическую конструкцию. Если ясновидец хочет установить какое-нибудь взаимодействие между собою и каким-либо другим человеком, или какой-нибудь маг хочет испытать свою магическую силу на каком-либо человеке, то оба они должны обладать такими предметами, которые насыщены „трупными элементами“ этого человека. Только тогда их опыт может вполне удасться. Из всего сказанного ясно, что жизненный принцип, заложенный в этих предметах, создает особую связь с организмом, а это обстоятельство дает нам основание утверждать следующее: до полного упадка жизненного принципа, т.е. до полного разрушения клетки мертвое тело может сохранить еще некоторое отношение к низшим сферам душевной жизни человека, так что оно таит в себе известное смутное подсознание… Этой именно подсознательной деятельностью объясняется тот факт, что труп лишен своего специфического запаха, что он не так быстро подвергается гниению;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108