Он лично хотел узнать, как идет дело.Все общество спустилось к берегу, идя через плантации и слушая Мануэля, который рассказывал о своем имении.Когда прибыли в порт, «Галлинетта» была уже совершенно исправлена, и ее собирались спускать на воду, где «Мориша» качалась на своей чалке.Вальдес и Паршаль с помощью гребцов и негров отлично справились с работой. Комиссар остался очень доволен. Обе пироги показались ему вполне пригодными для оставшейся части путешествия.Оставалось только стащить «Галлинетту» на воду, поставить на нее плетенку, установить мачту и погрузить багаж. В тот же вечер Жан и сержант Мартьяль могли опять водвориться в ней на жительство, а на следующее утро, с рассветом, предстояло пуститься в дальнейшее плавание.В этот момент солнце закатывалось в багровом тумане, предвещавшем западный ветер. Это было благоприятное обстоятельство, которым следовало воспользоваться.В то время как гребцы и слуги комиссара приготовлялись к спуску «Галлинетты», Мануэль Ассомпсион, его сыновья и пассажиры пирог прогуливались вдоль берега.Среди гребцов, занятых этой работой, комиссар обратил внимание на Жиро, который отличался от остальных.— Кто этот человек? — спросил он.— Один из гребцов «Галлинетты», — ответил Жак Хелло.— Он не индеец?— Нет, испанец.— Где вы наняли его?— В Сан-Фернандо.— Он по ремеслу лодочник Ориноко?— Нет, не постоянный. Но нам не хватало гребца, а этот испанец, желавший добраться до Санта-Жуаны, предложил свои услуги; Вальдес и взял его.Жиро заметил, что говорят о нем, и, продолжая принимать участие в работе, внимательно прислушивался к разговору.Жак Хелло предложил тогда комиссару следующий вопрос, пришедший ему в голову:— Вы знаете этого человека?— Нет, — ответил Мануэль. — Разве он уже бывал на верхнем Ориноко?— Индеец барэ говорит, что встретил его в Кариде, хотя Жиро утверждает, что никогда там не был.— Я вижу его в первый раз в жизни, — продолжал комиссар. — Если я обратил на него внимание, то лишь потому, что его невозможно смешать с индейцем. Вы говорите, что он направляется в Санта-Жуану?— Он желает, по-видимому, поступить на службу в миссию, так как он уже был раньше послушником. Если верить ему, то он знает отца Эеперанте; он видел будто бы его в Каракасе лет двенадцать назад, и это, должно быть, верно, так как он описал нам этого миссионера так же, как и вы.— В конце концов, — заметил Мануэль, — не все ли равно, раз этот человек хороший лодочник? Только в этом краю надо остерегаться всяких авантюристов, которые являются неизвестно откуда… и направляются неизвестно куда…— Я приму к сведению ваш совет, — ответил Жак Хелло, — и буду все время следить за этим испанцем…Слышал ли Жиро то, что говорили о нем?.. Во всяком случае, он не подал виду, хотя его глаза, как он ни старался скрыть это, несколько раз зажигались беспокойным огнем. Затем, несмотря на то, что путешественники о нем уже не говорили и направлялись к стоявшей рядом с «Моришей» «Галлинетте», он продолжал незаметно прислушиваться.Разговор в это время коснулся необходимости иметь пироги в полной исправности для плавания в верховье реки, где течение очень быстрое, и Мануэль настаивал на этом.— Вы встретите еще пороги, — сказал он, — они менее длинны, преодолеть их не так трудно, как у Апуре и Мэпюра, но, во всяком случае, это будет стоить больших хлопот. Может быть, вам придется даже перетаскивать пироги через рифы, а этого достаточно, чтобы привести их в негодность, если они не отличаются большой прочностью. Я вижу, что пирогу сержанта Мартьяля исправили как следует, и думаю о том, осмотрели ли и вашу пирогу, господин Хелло?..— Не беспокойтесь, я приказал это сделать. Паршаль убедился, что «Мориша» имеет вполне исправное дно. Мы можем надеяться, что наши обе пироги смогут справиться с порогами и с чубаско, которые, как вы сказали, так же страшны на верховьях, как и в низовьях реки…— Да, это правда, — ответил комиссар. — Без предосторожностей, с гребцами, не знающими реки, трудно избежать этой опасности. Впрочем, она — не главная…— А какая же есть еще? — спросил сержант Мартьяль, взволновавшись.— Опасность встретить индейцев, которые бродят вдоль этих берегов.— Вы говорите о гуахарибосах? — спросил Жан.— Нет, мое дорогое дитя, — ответил, улыбнувшись, комиссар, — эти индейцы — безобидные люди. Я знаю, что когда-то они считались опасными. В тысяча восемьсот семьдесят девятом году, в то время, когда полковник Кермор поднимался по Ориноко, им приписывали разрушение нескольких деревень и избиение их жителей…— Моему отцу, может быть, пришлось защищаться от нападения гуахарибосов! — воскликнул Жан. — Не попал ли он им в руки?— Нет… нет… — поспешил ответить Жак Хелло. — Никогда, конечно, Мануэль не слыхал…— Никогда, господин Хелло, никогда, мое дорогое дитя! Я повторяю вам: ваш отец не мог стать жертвой этих индейцев, так как они уже лет пятнадцать не заслуживают такой дурной репутации…— Вы имели с ними дело, господин Мануэль? — спросил Герман Патерн.— Да, несколько раз. И я мог убедиться, что Шаффаньон говорил правду, когда при своем возвращении он описал мне этих индейцев в виде довольно несчастных существ маленького роста, слабых, очень боязливых и, в общем, совсем неопасных. Поэтому я не скажу: «Берегитесь гуахарибосов», но я скажу: «Берегитесь всяких авантюристов, которые посещают эти саванны… Берегитесь этих, способных на всякое преступление разбойников, от которых правительство должно было бы очистить территорию, выслав против них свою армию!»— Один вопрос, — заметил Герман Патерн. — То, что опасно для путешественников, не должно ли быть опасным также и для плантаций и их собственников?..— Разумеется! Вот почему в Данако мои сыновья, слуги и я постоянно находимся начеку. Если бы эти бандиты подошли к плантации, они были бы замечены и не застали бы нас врасплох; их встретили бы ружейными выстрелами, и мы отбили бы у них охоту к новому посещению. К тому же в Данако, как они знают, марикитаросы не боязливы, и они не решились бы напасть на нас. Что же касается путешественников, которые плывут по реке, то они должны быть крайне осторожны, так как берега ненадежны.— В самом деле, — ответил Жак Хелло, — нас предупредили, что многочисленная шайка квивасов бродит по этой территории.— К несчастью, да! — ответил комиссар.— Говорят даже, что у них начальником состоит беглый каторжник.— Да… Это ужасный человек!— Вот уже несколько раз, — заметил сержант Мартьяль, — мы слышим об этом каторжнике, который, как говорят, бежал из Кайенны…— Из Кайенны… это правда.— Что же, это француз? — спросил Жак Хелло.— Нет, испанец, который был осужден во Франции, — сказал Мануэль.— Как его зовут?..— Альфаниз.— Альфаниз?.. Может быть, это вымышленное имя? — заметил Герман Патерн.— По-видимому, это его настоящее имя.Если бы Жак Хелло посмотрел на Жиро в этот момент, он, конечно, заметил бы, как передернулось его лицо. Испанец шел мелкими шажками вдоль берега, приближаясь к группе, чтобы лучше расслышать разговор, и собирая в то же время различные предметы, разбросанные по песку.Но Жак Хелло повернулся в другую сторону, услышав неожиданное восклицание.— Альфаниз?.. — воскликнул сержант Мартьяль, обращаясь к комиссару. — Вы сказали: Альфаниз?..— Да, Альфаниз…— Ну… вы правы… Это не вымышленное имя… Это действительно имя этого негодяя…— Вы знаете Альфаниза? — спросил Жак Хелло, очень удивленный этим замечанием.— Еще бы не знаю! Говори, Жан, расскажи им, откуда мы знаем его!.. Я запутаюсь на своем плохом испанском языке, и комиссар не сможет меня понять.Жан рассказал тогда следующую историю, которую он слышал от сержанта Мартьяля, — историю, которую старый солдат не раз напоминал ему, когда у себя дома, в Шантенэ, они оба говорили о полковнике Керморе.В 1871 году, незадолго до окончания войны, когда полковник командовал одним из пехотных полков, ему пришлось выступить свидетелем по двойному судебному делу: о воровстве и об измене.Этим вором был не кто иной, как испанец Альфаниз. Изменник, будучи шпионом пруссаков, прибегал в то же время к воровству при содействии одного писаря, который избег суда благодаря самоубийству.Когда проделки Альфаниза были открыты, он успел убежать, и схватить его не удалось. Только случайно его арестовали два года спустя, в 1873 году, приблизительно за шесть месяцев до исчезновения полковника Кермора.Привлеченный к суду Нижнелуарского округа и обвиненный показаниями полковника, он был осужден на вечные каторжные работы. Альфаниз сохранил страшную ненависть к полковнику Кермору, — ненависть, которая сопровождалась самыми ужасными угрозами.Испанец был отправлен в Кайенну, откуда бежал в начале 1892 года с тремя своими товарищами, после 19 лет заключения. Так как ему было 23 года, когда он был осужден, то ко времени побега ему было 42 года. Считая его очень опасным преступником, французские власти поставили на ноги своих агентов, чтобы напасть на его след. Это оказалось бесполезным. Альфанизу удалось покинуть Гвиану, а среди обширных, едва населенных территорий в огромных льяносах Венесуэлы как было найти следы этого бежавшего каторжника?!Все, что узнала администрация, — и в чем венесуэльская полиция была уверена, — это то, что каторжник стал во главе шайки квивасов, которые, будучи выгнаны из Колумбии, перенесли свою деятельность на правый берег Ориноко.Лишившись своего начальника со смертью негра Саррапиа, эти индейцы, самые опасные из всех туземцев, собрались под командой Альфаниза. Действительно, грабежи и убийства, совершенные за последние годы в южных провинциях республики, могли быть приписаны только его шайке.Таким образом, Альфаниз бродил по тем самым территориям, где Жанна Кермор и сержант Мартьяль искали полковника. Не могло быть сомнений, что каторжник не пощадил бы своего обвинителя, если бы он попал в его руки. Это было новое испытание для молодой девушки, и она не могла удержаться от слез при мысли, что преступник, сосланный в Кайенну и смертельно ненавидящий за это ее отца, бежал.Жак Хелло и Мануэль успокоили, однако, девушку. Каким образом мог Альфаниз открыть местопребывание полковника Кермора, местопребывание, которого не удалось узнать после стольких расспросов? Нет… нечего было опасаться, чтобы он мог попасть в его руки.Во всяком случае, надо было продолжать поиски, не позволяя себе ни малейшего промедления и не отступая ни перед какими препятствиями.К тому же все уже было почти готово к отправлению. Гребцы Вальдеса, считая и Жиро, были заняты погрузкой «Галлинетты», которая могла пуститься в дорогу на другой же день.Мануэль заставил своих гостей провести последний вечер у него.После ужина разговор завязался снова. Всякий принимал к сведению советы комиссара, в особенности касающиеся мер предосторожности на пирогах.Наконец, когда настал час уходить, семья Ассомпсиона проводила пассажиров до набережной.Здесь попрощались, в последний раз пожали друг другу руки, обещали вновь увидеться по возвращении, и Мануэль не забыл сказать:— Кстати, господин Хелло, и вы также, господин Патерн, — когда вы вернетесь к вашим товарищам, которых вы оставили в Сан-Фернандо, передайте мой привет Мигуэлю! Что же касается его двух друзей, то им передайте мое проклятие. И да здравствует Ориноко! Единственное!.. Настоящее!.. То, которое протекает у Данако и орошает берега моего имения. Глава пятая. БЫКИ И ЭЛЕКТРИЧЕСКИЕ УГРИ Итак, плавание по верхнему течению реки возобновилось. Путешественники продолжали надеяться на успешное окончание экспедиции. Они спешили прибыть в миссию Санта-Жуана, получить от отца Эсперанте верные указания и надеялись избежать встречи с шайкой Альфаниза, которая могла бы совершенно погубить экспедицию.В это утро, почти в час отправления, Жанна Кермор, оставшись наедине с Жаком Хелло, сказала ему:— Хелло, вы не только спасли мне жизнь, но захотели еще присоединить свои усилия к моим. Моя душа полна благодарности… Я не знаю, чем я смогу отплатить вам…— Не будем говорить о благодарности, — ответил Хелло. — Такие услути являются обязанностью, и эту обязанность ничто не помешает мне выполнить до конца.— Нам, может быть, грозят большие опасности.— Нет, надеюсь! К тому же это лишнее основание, чтобы я не покидал дочери Кермора… Я… чтоб я покинул вас!.. — прибавил он, взглянув на молодую девушку так, что она опустила глаза. — Это именно вы хотели сказать мне?..— Да… я хотела… я должна была… я не могу злоупотреблять вашей добротой… Я отправилась в это далекое путешествие одна… Вы случайно встретились на моем пути, и я этому рада… Но…— …но ваша пирога ждет вас, сударыня, как моя ждет меня, и они пойдут вместе к одной и той же цели… Я принял это решение, зная, на что я иду. А что я раз решил, то делаю до конца… Если единственная причина, из-за которой вы не хотите, чтобы я продолжал это плавание, — опасности, о которых вы говорите…— Жак, — ответила поспешно Жанна Кермор, — какие другие причины могут быть у меня?..— В таком случае… Жан!.. Мой дорогой Жан… как я должен вас называть!.. Не будем больше говорить о разлуке… И — в путь!Сильно билось сердце у «дорогого Жана», когда он садился на «Галлинетту»! А когда Жак Хелло вернулся к своему другу, то последний с улыбкой сказал ему:— Держу пари, что дочь Кермора благодарила тебя за все, что ты сделал для нее, и просила тебя больше не делать этого…— Я отказался!.. — воскликнул Жак Хелло. — Я никогда не покину ее!— Еще бы! — ответил просто Герман Патерн, хлопнув своего приятеля по плечу.Что эта последняя часть путешествия должна была доставить пассажирам обеих пирог большие трудности, это было не только возможно, но даже вероятно. Во всяком случае, жаловаться сейчас было нечего. Западный ветер держался крепко, и пироги под парусами довольно быстро поднимались вверх по течению реки.В этот день, пройдя мимо нескольких островов, на которых ветер гнул высокие деревья, пироги достигли к вечеру остров Байанона, лежащий у изгиба реки. Так как, благодаря щедрости Мануэля Ассомпсиона и его сыновей, провизии было множество, то охотиться не пришлось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38