— А между тем, — сказал сержант Мартьяль, который понимал достаточно, чтобы принять участие в разговоре, — между Сан-Фернандо и Санта-Жуаной ведь нет другого пути, кроме как по Ориноко…— Это самый легкий и прямой путь, — ответил Мануэль, — и путешественник здесь в большей безопасности, чем в том случае, если он углубится в страну, где бродят индейцы. Если полковник Кермор направился к истокам реки, то он должен был подняться по реке так же, как и вы.Говоря таким образом, Мануэль Ассомпсион не производил, однако, впечатления, что он уверен в своих словах. И действительно, было странно, что полковник Кермор, направляясь в Санта-Жуану, не оставил за время своего плавания по Ориноко от Сан-Фернандо никаких следов.— Скажите, пожалуйста, — спросил комиссара Жак Хелло, — вы посещали миссию?— Нет, я вообще не ездил к востоку дальше устья Кассиквиара.— Вам говорили когда-нибудь о Санта-Жуане?— Да… как об учреждении, которое благодаря энергии его начальника процветает.— Вы не знаете отца Эсперанте?— Знаю… я видел его раз года три назад… Он спускался по реке по делам миссии и остановился на день в Данако.— Каков он собой, этот миссионер?.. — спросил сержант Мартьяль.Комиссар описал отца Эсперанте и нарисовал его портрет, который сходился с тем, что говорил о нем испанец Жиро, Таким образом, не было сомнений, что последний, как он и заявлял, действительно встретил миссионера в Каракасе.— А со времени его пребывания в Данако, — заметил Жан, — вы не встречались больше с отцом Эсперанте?— Нет, — ответил Мануэль. — Впрочем, несколько раз я узнавал от индейцев, которые приходили с востока, что Санта-Жуана с каждым годом расширяется.— Я уверен, — сказал Жак Хелло, — что мы встретим хороший прием у отца Эсперанте…— Можете в этом не сомневаться, — заметил Мануэль, — он отнесется к вам радушно.— Ах, если бы он мог направить нас по следам моего отца! — прибавил Жан.После полудня гости комиссара должны были осмотреть плантацию со всеми ее полями и насаждениями, с лесами, где сыновья Мануэля вели нескончаемую войну с воровками-обезьянами, и с лугами, на которых паслись стада.Было время сбора каучука, в этом году очень раннего. Обыкновенно он начинается в ноябре и продолжается до конца марта.Поэтому Мануэль сказал:— Если это может вас интересовать, я покажу вам завтра, как добывается каучук.— С удовольствием, — ответил Герман Патерн.— Для этого надо встать рано утром, — заметил комиссар. — Мои сборщики каучука начинают работу с рассветом…— Мы не заставим их ждать, будьте спокойны, — ответил Герман Патерн. — Что ты скажешь, Жак?— Я буду готов вовремя, — обещал Жак Хелло. — А вы, дорогой Жан?..— Я не пропущу этого случая, — отвечал Жан, — и если дядюшка будет еще спать…— Ты меня разбудишь, племянник, ты меня разбудишь, надеюсь! — заметил сержант Мартьяль. — Раз мы приехали в страну каучука, то мы по крайней мере должны узнать, как делают…— …резину, сержант, резину! — воскликнул Герман Патерн.После прогулки, которая продолжалась все послеобеденное время, общество вернулось к дому комиссара.За ужином собрались к одному столу. Разговор шел главным образом о путешествии, о приключениях, случившихся со дня отъезда из Кайкары, о нашествии черепах, о чубаско, который чуть не стоил путешественникам жизни.— В самом деле, — подтвердил Мануэль, — эти чубаско ужасны. От них не избавлено и верхнее Ориноко. Что касается нашествия черепах, то нечего их бояться на этой территории, где нет песков, годных для несения яиц: эти животные встречаются здесь только одиночками.— Не будем говорить о них худо! — заметил Герман Патерн. — Хорошо сваренный суп из черепах вещь превосходная! Только с одними этими животными да с жарким из обезьян — кто поверит этому? — можно быть сытым, поднимаясь по вашей реке!— Совершенно верно, — сказал комиссар. — Но, возвращаясь к чубаско, должен предупредить вас, чтобы вы остерегались их. Выше Сан-Фернандо они так же неожиданны и так же сильны, как и ниже его. Лучше было бы, если бы вы не давали случая господину Хелло второй раз спасать вас, Жан!— Ладно… ладно! — сказал сержант Мартьяль, который не любил этой темы. — За чубаско будут следить… будут следить, господин комиссар!Герман Патерн сказал:— А наши спутники, о которых мы ничего не говорим господину Мануэлю? Разве мы уже забыли их?..— В самом деле, — прибавил Жан, — они прекрасные товарищи… Мигуэль… и Фелипе… и Варинас…— Кто такие эти люди, имена которых вы называете? — заинтересовался комиссар.— Три венесуэльца, с которыми мы совершили путешествие из Боливара в Сан-Фернандо.— Путешественники? — спросил Мануэль.— Путешественники и ученые, — объяснил Герман Патерн.— А что же они знают, эти ученые?— Вы лучше спросите, чего они не знают! — заметил Жак Хелло.— Чего же не знают они?— Они не знают, Ориноко ли та река, которая протекает мимо вашей плантации…— Как! — воскликнул Мануэль. — Они имеют смелость утверждать…— Один из них, Фелипе, утверждает, что настоящим Ориноко является его приток Атабапо, другой, Варинас, — что таковым является приток Гуавьяре…— Вот наглость! — воскликнул комиссар. — Послушать их только!.. Ориноко не есть Ориноко!Мануэль Ассомпсион был вне себя. Его жена и оба сына разделяли его негодование. Их самолюбие было задето в самом дорогом для них: затронули их Ориноко, Великие Воды, как его называют на таманакском наречии.Пришлось объяснять, зачем Мигуэль и его два товарища поехали в Сан-Фернандо, какими исследованиями, сопровождаемыми, конечно, самыми бурными спорами, они должны были заниматься в настоящий момент.— А этот… Мигуэль… Что он думает?.. — спросил комиссар.— Мигуэль утверждает, что река, по которой мы поднимались из Сан-Фернандо в Данако, есть действительно Ориноко, — ответил Герман Патерн.— И она вытекает из гор Паримы! — громогласно подтвердил комиссар. — Пусть же Мигуэль приезжает к нам. Он будет встречен радушно!.. Но пусть другие два не осмеливаются останавливаться у плантации, так как мы их бросим в реку. Они так наглотаются в ней воды, что убедятся в том, что она из Ориноко.Около 10 часов вечера Жак Хелло и его товарищ распрощались с семьей Ассомпсиона, с сержантом Мартьялем и Жаном и вернулись на свою пирогу.Невольно мысль Жака Хелло остановилась на Жиро. Не могло быть сомнений, что этот испанец знал отца Эсперанте, что он встретил его в Каракасе или в другом месте, так как он описал его совершенно так же, как и Мануэль.Однако, с другой стороны, оставалось утверждение индейца барэ, что Жиро уже поднимался по Ориноко, по крайней мере до Кариды. Несмотря на отрицание испанца, индеец остался при своем мнении. Иностранцы не так многочисленны на территории Южной Bенесуэлы, чтобы можно было смешать их. Это могло случиться по отношению к индейцу. Но возможно ли было это, когда речь шла об испанце, наружность которого так характерна?А если Жиро бывал в Кариде и, следовательно, в других деревнях или поселках, расположенных выше или ниже по реке, то почему он отрицал это?.. Какие причины могли заставлять его скрывать это?.. Чем могло это повредить ему в мнении тех, с кем он направлялся в миссию Санта-Жуана?В конце концов, барэ мог ошибиться. Если один человек говорит другому: «Я видел вас здесь», а этот другой говорит: «Вы не могли меня видеть, так как я никогда не бывал здесь», то ошибка, если она ж есть, скорее, должна быть приписана первому.И, однако, этот инцидент все же беспокоил Жака Хелло, не потому, чтобы он боялся за себя, но потому, что все относящееся к путешествию дочери полковника Кермора, все, что могло задержать его или воспрепятствовать успешному его окончанию, раздражало, беспокоило, смущало Жака больше, чем он того хотел.В эту ночь он заснул очень поздно, и утром, когда солнце уже поднималось над горизонтом, Герману Патерну пришлось разбудить его дружеским шлепком. Глава четвертая. ПОСЛЕДНИЕ СОВЕТЫ МАНУЭЛЯ АССОМПСИОНА Нужно ли подчеркивать то, что испытывал Жак Хелло с того дня, когда Жан уступил место Жанне, с того дня, когда дочь полковника Кермора, спасенная из вод Ориноко, не могла больше прятаться под маской племянника сержанта Мартьяля?Что испытываемые Жаком чувства были замечены Жанной, которая в свои 22 года могла в платье мальчика казаться семнадцатилетней девочкой, это объясняется вполне естественно.К тому же Герман Патерн, который ничего не понимал в этих вещах, если верить его товарищу, тоже очень хорошо замечал, какие перемены происходили в сердце Жака Хелло. И если бы Герман Патерн сказал ему: «Жак, ты любишь Жанну Кермор», можно было бы ручаться, что Жак ответит: «Мой бедный друг, ты ничего не понимаешь в этих вещах!»И Герман Патерн ждал только случая, чтобы выразить ему свое мнение по этому поводу, хотя бы для того, чтобы в своем лице реабилитировать ботаников, натуралистов и других ученых на «ист», которые совсем уж не так чужды самым нежным человеческим чувствам, как думают в этом прозаическом мире.Что касается сержанта Мартьяля, то, когда он думал об этих событиях, о своем открытом секрете и о всех своих предосторожностях, оказавшихся тщетными благодаря этому проклятому чубаско, о своем потерянном положении дядюшки Жана Кермора, который был даже не его племянницей, — каким мыслям предавался он тогда?В сущности, он был ужасно зол, — зол на самого себя, на всех, Жан не должен был падать в реку во время грозы… Он сам должен был броситься в реку, чтобы другой не мог вытащить его… Жак Хелло не должен был оказывать ему помощь… Разве это касалось его? И, однако, он хорошо сделал, потому что без него… он… нет… она… непременно погибла бы… Правда, можно было надеяться, что дело не пойдет дальше. Секрет оставался все же секретом… Наблюдая за сдержанным поведением спасителя Жанны, сержант Мартьяль не замечал ничего подозрительного… и полковник, когда он встретится с ним, не сможет ни в чем упрекнуть его…Рано утром сержант Мартьяль был разбужен Жаном, которого уже ждали Мануэль и его сыновья.Почти тотчас же подошли и оба француза, высадившиеся на берег на четверть часа раньше.После взаимных утренних приветствий Жак Хелло объявил, что исправление «Галлинетты» продвигается и что пирога будет готова к плаванию завтра же.Затем все общество направилось в поле, где сборщики каучука уже были в сборе.В сущности, эти поля представляют собой скорее леса, в которых деревья отмечаются зарубками, как во время вырубки. Впрочем, здесь нужно было не рубить их, а только снять с них кору и затем «выдоить» их, как выражаются о молочных деревьях в Южном полушарии.Мануэль, сопровождаемый своими гостями, вошел в каучуковый лес, где сборщики приступали к своей работе.Самым любопытным из гостей, который больше всех интересовался этой операцией как ботаник, оказался — кто бы удивился этому? — Герман Патерн. Он захотел наблюдать за работой во всех ее деталях, и комиссар спешил отвечать на все его вопросы.Операция была самая простая.Прежде всего каждый сборщик, имея в своем распоряжении площадь в сто деревьев, рассекал на них острым топориком кору.— Количество надрезов ограничено? — спросил Герман Патерн.— Да, их бывает от четырех до двенадцати, смотря по толщине дерева, — ответил Мануэль, — и нужно, чтобы эти надрезы были сделаны очень тщательно, чтобы не прорезать кору глубже, чем нужно.— В таком случае, — заметил Герман Патерн, — это не ампутация, а только кровопускание.Как только были сделаны надрезы, из них потекла жидкость, которая, стекая вдоль ствола, собиралась в маленький горшок, поставленный таким образом, чтобы ни одна капля не миновала его.— А сколько времени продолжается течь? — спросил Герман Патерн.— От шести до семи дней, — ответил Мануэль.Часть утра Жак Хелло и его спутники прогуливались по плантации, глядя, как сборщики надрезывали деревья. Таким образом подвергнуто было этой операции 700 деревьев, которые обещали богатую добычу каучука.В жилище вернулись лишь к завтраку, которому проголодавшиеся гости оказали должную честь.Оба сына Мануэля устроили в соседнем лесу охоту, и приготовленная их матерью дичь была превосходна. Великолепной оказалась также рыба, которую два негра выудили и убили стрелами у берегов Ориноко. Чрезвычайно вкусны были фрукты и овощи плантации, и среди них ананасы, которые уродились в этом году в громадном количестве.Любопытство Германа Патерна не было, однако, удовлетворено тем, что он присутствовал при начале сбора каучука и видел, как делаются надрезы. Он попросил Мануэля объяснить ему, каким образом продолжается операция.— Если бы вы остались несколько дней в Данако, — ответил комиссар, — вы бы увидели прежде всего следующее: первые часы после надрезов каучук течет довольно медленно; прежде чем из деревьев вытечет жидкость, проходит неделя.— Таким образом, весь этот каучук вы соберете лишь через восемь дней?— Нет. Сегодня вечером каждый из сборщиков принесет все, что даст сегодняшний день. Затем они приступят к копчению, которое необходимо для получения сгущенного каучука. Разлив жидкость на доски, ее подвергают действию густого дыма горящего сырого дерева. Тогда образуется первый сгущенный слой, за которым, по мере наливания жидкости, образуется второй. Таким образом приготовляется нечто вроде каучукового хлеба, который может уже идти в продажу и в производство.— А до прибытия сюда нашего соотечественника Трушона, — спросил Жак Хелло, — индейцы ничего не знали об этом производстве, не правда ли?— Ничего или почти ничего, — ответил комиссар. — Они не подозревали даже ценности этого продукта. И никто, конечно, не мог предвидеть, какого значения для торговли и промышленности достигнет это производство. Трушон, поселившийся сначала в Сан-Фернандо, потом в Эсмеральде, показал индейцам способ эксплуатации этого продукта, может быть, самого важного в этой части Америки, и стал пользоваться их услугами для работ.В течение дня, после нескольких часов отдыха, комиссар предложил своим гостям пойти к маленькому порту, где шли работы по исправлению пироги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38