Благодаря охотнику запасы «пеммикана» скоро возросли до нескольких сот фунтов, что обеспечивало надолго будущие нужды.
Так проходили дни. Но, несмотря на то, что они были наполнены заботами, Вильям Эмери все время думал о своем друге Михаиле Цорне, сетуя на судьбу, в одно мгновение оборвавшую узы тесной дружбы. Да! Ему не хватало Михаила Цорна, и душа его, переполненная новыми впечатлениями, полученными от этой величественной и дикой природы, не знала теперь, кому излиться. Он погружался в расчеты и уходил в цифры с упорством Паландера, и тогда часы протекали быстрее. И только полковник Эверест был все тот же человек, с тем же холодным темпераментом, увлекающийся только геодезическими операциями.
Хотя сэр Джон и сожалел о своей некогда наполовину свободной жизни, все же фортуна время от времени улыбалась ему. И если у него не было теперь времени прочесывать заросли и охотиться на местных диких зверей, то бывали случаи, когда животные эти брали на себя труд являться к нему сами, дабы оторвать его от наблюдений. Тут уж охотник и ученый соединялись в нем в одно целое. Сэр Джон оказывался в состоянии законной обороны. Так было, когда он поимел серьезную встречу со старым здешним носорогом днем двенадцатого сентября, встречу, которая стоила ему очень дорого, как убедится читатель.
Это животное уже несколько раз появлялось вблизи каравана. Огромный «шукуро» — так его называют бушмены — достигал четырнадцати футов в длину и шести футов в высоту, и по черному цвету его кожи, менее морщинистой, чем у его азиатских сородичей, охотник Мокум сразу признал в нем опасного зверя. Черные особи действительно являются более проворными и более агрессивными, чем белые, и могут напасть на людей и животных без всякой причины.
В тот день сэр Джон Муррэй отправился в сопровождении Мокума осмотреть высоту, на которой полковник Эверест намеревался установить визирный столб. По какому-то наитию он взял с собой карабин с коническими пулями, а не простое охотничье ружье. Хотя носорог, о котором идет речь, вот уже два дня как не показывался, сэр Джон не хотел оставаться безоружным при переходе по незнакомой местности. Мокум и его товарищи уже устраивали охоту на этого толстокожего, но безуспешно, и могло случиться, что огромное животное еще не отказалось от своих злых намерений.
Сэру Джону не пришлось пожалеть о принятой предосторожности. Вместе со своим спутником он без приключений преодолел шесть миль и добрался до указанной высоты. Когда они вскарабкались на самую крутую ее вершину, у подножья холма, на опушке низкой и реденькой чащи вдруг появился «шукуро». Никогда сэр Джон не видел его так близко. Это и вправду был ужасный зверь. Торчащие рога, немного загнутые назад, почти равной длины, то есть примерно в два фута, плотно сидели один позади другого на костистой массе между ноздрей, представляя собой грозное оружие. Его маленькие глазки сверкали.
Бушмен первым заметил животное, притаившееся на расстоянии полумили под мастиковым кустом.
— Сэр Джон, — тотчас сказал он, — фортуна улыбнулась вашей милости! Вот он, «шукуро»!
— Носорог! — воскликнул Джон Муррэй, и глаза его тотчас оживились.
— Да, сэр Джон, — ответил охотник. — Это, как вы видите, великолепный зверь, и, похоже, он собирается отрезать нам путь к возвращению. За что этот «шукуро» так взъярился на нас, сказать не могу, ведь он травоядное животное: но, тем не менее, он там, под этой зеленой шапкой, и надо его оттуда прогнать.
— А он может подняться к нам? — спросил сэр Джон.
— Нет, ваша милость, — ответил бушмен. — Склон слишком крут для его коротких и приземистых ног. А потому он будет ждать!
— Что ж, пусть ждет, — ответил сэр Джон, — и когда мы закончим осматривать ориентир, мы прогоним этого неприятного соседа.
И Джон Муррэй с Мокумом возобновили прерванный на время осмотр. Они с особым старанием определили нахождение высшей точки пригорка и выбрали место, на котором следовало установить столб-указатель.
Когда эта работа была закончена, сэр Джон, обернувшись к бушмену, сказал:
— Ну так что, Мокум?
— К вашим услугам, ваша милость!
— Носорог все еще ждет нас?
— Все еще.
— Тогда спустимся вниз, и, каким бы могучим ни оказался этот зверь, пуля моего карабина легко справится с ним.
— Пуля! — воскликнул бушмен. — Ваша милость не знает, что такое «шукуро». Эти животные очень живучи, и никогда еще не бывало, чтобы носорог пал от одной пули, какой бы меткой она ни была.
— Ба! — произнес сэр Джон. — Да это потому, что не использовались конические пули!
— Конические или круглые, — ответил Мокум, — первые ваши пули не убьют его!
— Что ж, бравый мой Мокум, — возразил сэр Джон, в котором взыграло самолюбие охотника, — сейчас я продемонстрирую вам, что может сделать оружие европейцев, раз вы в этом сомневаетесь!
Сказав так, сэр Джон зарядил свой карабин, приготовясь стрелять, как только ему позволит расстояние.
— Одно слово, ваша милость, — сказал немного задетый бушмен, жестом остановив своего спутника. — Не согласится ли ваша милость держать со мною пари?
— Почему бы и нет, славный охотник? — спросил в ответ сэр Джон.
— Я не богат, — ответил Мокум, — но охотно рискну одним фунтом в качестве пари относительно первой пули вашей милости!
— Решено! — тотчас ответил сэр Джон. — Мой фунт — ваш, если этот носорог не свалится от первой моей пули!
— По рукам? — сказал бушмен.
— По рукам.
Два охотника спустились по крутому склону пригорка и тотчас оказались на расстоянии пятисот шагов от «шукуро», пребывавшего в полной неподвижности. Он предстал, таким образом, в обстоятельствах, очень благоприятных для сэра Джона, который мог целиться в него сколько угодно. Почтенный англичанин так был уверен в своем успехе, что прежде чем стрелять, великодушно предложил бушмену взять свое пари обратно.
— По-прежнему по рукам? — сказал он.
— По-прежнему! — спокойно ответил Мокум.
Носорог оставался стоять неподвижной целью. Сэр Джон имел возможность выбрать место, в которое следовало выстрелить, чтобы уложить зверя наповал. Он решил стрелять ему в морду и, поскольку охотничье самолюбие подстегивало его, прицелился необыкновенно тщательно, чтобы еще больше увеличить точность попадания.
Раздался выстрел. Пуля, вместо того чтобы попасть в плоть, ударилась в рог животного, и его кончик разлетелся на кусочки. Зверь, казалось, не ощутил удара.
— Этот выстрел не считается, — сказал бушмен. — Ваша милость не попали в мягкую часть.
— Неправда! — возразил сэр Джон, немного задетый. — Выстрел считается, бушмен. Я потерял фунт, но теперь или я его отквитаю, или заплачу вдвойне!
— Как вам будет угодно, сэр Джон, но вы проиграете!
— Это мы еще посмотрим!
Карабин снова был тщательно заряжен, и сэр Джон, целясь «шукуро» теперь в бедро, сделал второй выстрел. Однако пуля, отскочив от того места, где кожа свисала безобразными складками, упала на землю, несмотря на свою проникающую силу. Носорог пошевелился и переместился на несколько шагов.
— Два фунта! — сказал Мокум.
— Будете их снова ставить? — спросил сэр Джон.
— Охотно.
На этот раз Муррэй, которого начал охватывать гнев, собрал все свое самообладание и прицелился животному в лоб. Пуля попала в намеченное место, но отскочила, словно от железного щита.
— Четыре фунта! — спокойно сказал бушмен.
— И еще четыре! — отчаявшись, воскликнул сэр Джон.
На этот раз пуля попала в бедро носорогу, и он сделал неуклюжий прыжок; но вместо того, чтобы упасть замертво, животное с неописуемой яростью набросилось на кусты и стало мять их.
— Кажется, он еще немного шевелится, сэр Джон! — пошутил охотник.
Сэр Джон перестал владеть собой. Восемь фунтов, которые он теперь должен был бушмену, он поставил снова — на свою пятую пулю. И снова проиграл, и удвоил ставку, и удваивал еще и еще, и только на девятом выстреле из карабина живучий носорог, пораженный, наконец, в сердце, рухнул, чтобы больше уже не подняться.
Тут «его милость» испустил восторженное «ура!». Сэр Джон забыл про пари, про досаду и разочарование, забыл про все, кроме одного: он убил своего носорога.
Но, как он впоследствии рассказывал своим коллегам в лондонском охотничьем клубе, «это было очень стоящее животное!».
И действительно, оно обошлось ему в тридцать шесть фунтов — весьма значительную сумму, которую бушмен оприходовал с обычной своей невозмутимостью.
Глава XVI
РАЗЛИЧНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
К концу сентября астрономы подвинулись еще на один градус к северу. Отрезок меридиана, замеренный с помощью тридцати двух треугольников, составлял уже четыре градуса. Была выполнена половина поставленной задачи. Трое ученых работали, не покладая рук, но, поскольку их было только трое, они чувствовали порой такую усталость, что приходилось прерывать работу на несколько дней. Жара в это время стояла сильная и действительно невыносимая. Октябрь в Южном полушарии соответствует апрелю в полушарии Северном, и на двадцать четвертой южной параллели здесь царят высокие температуры алжирских районов. Днем послеполуденная жара совсем не позволяла работать. А потому замеры проводились уже с некоторым запозданием, что сильно беспокоило бушмена. И вот почему.
В северной части меридиана, в сотне миль от последнего ориентира, зафиксированного наблюдениями, дуга его проходила по своеобразной местности — «карру» на языке туземцев, — похожей на ту, что расположена у подножия Роггевельдских гор Капской колонии. Во время влажного сезона этот район повсюду являет собой великолепную картину плодородия: после нескольких дождливых дней почва покрывается густой и сочной зеленью, повсюду расцветают цветы, насколько хватает глаз расстилаются сочные луга, образуются водные потоки, стада антилоп спускаются с вершин и вступают во владение внезапно образовавшимися лугами. Но это необычайное цветение природы длится недолго. Едва проходит месяц, от силы шесть недель, как вся накопленная почвой влага под воздействием солнечных лучей испаряется, исчезая в атмосфере. Солнце ожесточается и губит новые ростки; растительность пропадает в несколько дней; животные бегут из этих мест, которые сразу становятся необитаемыми, и там, где некогда простирался роскошный плодородный край, оказывается голая пустыня.
Такова была эта «карру», которую предстояло пересечь небольшому отряду полковника Эвереста, прежде чем он достигнет настоящей пустыни, прилегавшей к берегу озера Нгами. Теперь понятно, насколько бушмен был заинтересован в том, чтобы попасть в этот феноменальный район прежде, чем страшная засуха уничтожит живительные источники. А потому он поделился своими соображениями с полковником Эверестом. Тот прекрасно понял все доводы и пообещал в какой-то мере учесть их, ускорив работы. Но не следовало, однако, допускать, чтобы такая поспешность свела на нет их точность. Угловые измерения не всегда бывают легким делом, осуществимым в любое время. Наблюдения производятся хорошо, если для них есть определенные атмосферные условия. А потому операции, несмотря на настойчивые рекомендации бушмена, не пошли быстрее, и охотник ясно видел, что, когда караван прибудет в «карру», цветущий этот район, вероятно, уже высохнет под палящими лучами солнца.
Тем не менее, когда работы по триангуляции привели астрономов к границам «карру», они все же успели насладиться там созерцанием всех чудес природы, представших перед их взорами. Никогда еще им не случалось бывать в более красивых местах. Несмотря на усиление жары, ручьи несли лугам свежесть. Стада в тысячи голов находили для себя на пастбищах богатый корм. Кое-где поднимались зеленые леса, которые здесь, на обширном пространстве, казались ухоженными, как английские парки. Для полного сходства не хватало только газовых фонарей.
Полковник Эверест проявлял мало внимания к красотам природы, но сэр Джон Муррэй, а в особенности Вильям Эмери глубоко прочувствовали всю поэтичность этого края, затерянного среди африканских пустынь. Сколько раз молодой ученый пожалел, что рядом нет его друга Михаила Цорна и что они не могут искренне поделиться друг с другом своими впечатлениями! Конечно, Цорн был бы глубоко потрясен увиденным, и в перерывах между наблюдениями они могли бы вместе наслаждаться красивым зрелищем!
Итак, караван двигался вперед по великолепной местности. Многочисленные стаи птиц оживляли своим пением и порханием здешние луга и леса. Охотники отряда не раз подстрелили по парочке «коранов» — разновидность дроф, обитающая на равнинах Южной Африки, и «диккопов» — дичь, мясо которой ценится как деликатес. Обратили на себя внимание европейцев и другие пернатые, но уже не в качестве съедобных. На берегах ручьев и рек или над поверхностью воды, которой они касались своими быстрыми крыльями, некоторые крупные птицы ожесточенно преследовали ненасытных воронов, пытавшихся выхватить их яйца из гнезд, устроенных в песке. Голубые журавли с белыми шеями красные фламинго, мелькавшие, как факелы в разреженных чащах цапли, кулики, бекасы, «каласы», обычно сидящие на хребте у буйволов, зуйки, ибисы, точно слетевшие с каких-нибудь покрытых иероглифами обелисков, огромные пеликаны, вышагивающие в цепочку целыми сотнями, — все они приносили жизнь в эти районы, где не хватало одного только человека. Но, пожалуй, среди всех этих представителей пернатого мира наибольший интерес вызвали изобретательные «тиссерины», чьи зеленоватого цвета гнезда, сплетенные из тростника и стеблей травы, висели, как огромные груши, на ветвях плакучих ив! Вильям Эмери, приняв их за не виданные доселе плоды, сорвал один или два, и каково же было его удивление, когда он услышал, что эти так называемые фрукты чирикают, как воробьи! И было бы вполне простительно, если бы молодой астроном, как когда-то первые путешественники по Африке, подумал, что некоторые деревья в этом краю приносят плоды, воспроизводящие живых птиц!
Да, «карру» тогда представляла приятное зрелище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27