Он слишком любил свою Анну и потакал всем ее прихотям. Когда Анна захотела стать аббатисой, то…
– Дон Октавио самолично руководил строительством? – перебив его, спросил инквизитор.
– Да, – коротко кивнул головой викарий, отчего крупные капли пота, выступившие у него на лбу, упали на каменный пол подвала.
– Тебе не показалось странным, что столь уважаемый и высокородный гранд самолично руководит грязной стройкой?
Викарий изумленно уставился на инквизитора, спокойно сидевшего перед ним в кресле-троне.
– Да, конечно, сие весьма странно. Но только, – тут лицо викария приобрело хитрое выражение, – я-то видел, что во время строительства дон Октавио проводил на месте возводимого монастыря какие-то странные обряды. Ну, для меня, человека духовного, любой строительный процесс есть странный обряд и ритуал, – тут же оговорился он.
Дон Хуан громко хмыкнул.
– Значит, во время строительства монастыря Босых кармелиток дон Октавио использовал некие обряды и ритуалы, которые показались тебе странными, – констатировал инквизитор, кивая секретарю.
Просперо ухмыльнулся и быстро записал последнюю фразу.
– Да, Господь свидетель, я не хотел этого, но так надо! – вскричал викарий. – Да, я готов свидетельствовать, что герцог Инфантадский, отец настоятельницы этого монастыря, – колдун и чародей!
– Почему же ты раньше не донес на него? – улыбаясь, тут же задал вопрос дон Хуан. Ему было приятно, что коварный викарий сам загнал себя в ловушку.
Глаза брата Варфоломея забегали, рот искривился в судороге.
– Ты что-то скрываешь от нас, – сказал инквизитор и сделал Санчесу знак.
Тот поднес раскаленные щипцы к телу несчастного, ухватил кусок кожи и медленно потянул к себе, растягивая пытку. Викарий завопил так истошно, что заснувшая было Маргарита Лабе, а также многие другие послушницы, запертые тут же в подвале, проснулись. Они испуганно переглянулись, дрожа от ужасного предчувствия.
– Все, – скорбным шепотом сказала Жануария. – Начали пытать.
Запах паленого мяса, к коему уже успели привыкнуть инквизитор, Санчес и Просперо, наполнил все, даже самые отдаленные уголки подвала.
– Что ты хочешь, чтобы я сказал? – орал викарий, извивающийся на веревках.
– Ну посуди сам, не мог же дон Октавио, высокородный гранд, стать в один миг, согласно твоему рассказу, колдуном и еретиком, – спокойным тоном произнес Великий инквизитор. – Или ты его просто оговариваешь, а?
– Нет-нет! – вскричал бледный как смерть викарий. – Герцогу Инфантадскому помогал крещеный еврей Авраам Клейнер!
– Так, значит, дону Октавио помогал совершать странные обряды и ритуалы некий крещеный еврей? – переспросил дон Хуан.
Духовный наставник «босых кармелиток» взвыл, потому что Санчес вновь ухватил его раскаленными щипцами.
– Да! Да! Да!
Секретарь подробно записал, что подследственный, брат Варфоломей указал на сговор герцога Инфантадского и крещеного еврея Авраама Клейнера с целью сделать из достойного монастыря колдовское гнездо.
Инквизитор прочитал записи допроса, удовлетворенно кивнул головой и вышел из подвала. Пытка меж тем продолжилась до тех нор, покуда викарий не был замучен до полусмерти.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Утром, едва солнце взошло над горизонтом, Анна, которая устроилась спать прямо в библиотеке, была разбужена громким стуком в ворота монастыря. Она вскочила со своего импровизированного ложа, составленного из двух кресел, и подбежала к окну. Ей было прекрасно видно, как стражи, дежурившие у ворот, немедленно распахнули их, пропуская во двор троих всадников. Настоятельнице на миг показалось, что это отец наконец-то приехал по ее зову, дабы освободить монастырь от ужасных инквизиторов. Однако, приглядевшись внимательнее, Анна обнаружила, что всадниками были всего лишь приехавшие вместе с доном Хуаном фамильяры. Третий же, сидевший не на коне, а на осле, оказался не кем иным, как старинным знакомым дона Октавио, частенько приезжавшим в усадьбу, евреем Клейнером. У отца Анны с ним имелись какие-то финансовые дела.
Клейнер тяжело слез с осла, разгладил бородку и спросил у одного из фамильяров, почему это «достопочтенный дон Октавио назначил ему срочную встречу не в усадьбе, как обычно, а в монастыре?». Анна, услышавшая сей вопрос, тут же догадалась, что инквизитор заманил еврея в ловушку, а потому не удержалась и, высунувшись из окна насколько это было возможно, закричала:
– Беги, Авраам, беги! Это ловушка! Спасайся! Беги к моему отцу! Пусть он немедленно едет сюда!
Еврей, у которого в крови еще со времен исхода из Египта жило чувство опасности, тотчас кинулся к незапертым воротам, но фамильяры, все как на подбор молодые и крепкие мужчины, опередили его, закрыв последний путь к отступлению. Они подхватили еврея под руки и повалили на землю. На шум из трапезной, куда только что были загнаны все оставшиеся на свободе послушницы, вышел брат Бернар. Он бегло взглянул на Анну, которая во все глаза смотрела из своего окна на творившееся во дворе, и нарочито громко, так, чтобы ей было слышно, приказал фамильярам:
– Тащите этого колдуна в пыточную. Там его уже ждут.
Анна с ужасом отшатнулась от окна. Она прошлась по библиотеке. Ее мысли путались. Затем, собравшись с силами, настоятельница вышла из своего укрытия и направилась в церковь. Войдя внутрь церкви, она обнаружила, что та, несмотря на час утренней молитвы, была пуста. Прислушавшись, Анна обнаружила, что из трапезной раздается какой-то неясный гул. Аббатиса направилась туда. Чем ближе она подходила к трапезной, тем отчетливее слышались ей голоса послушниц и звяканье посуды.
Когда двери трапезной распахнулись, впуская в теплое, нагретое сотней тел помещение холодный воздух, все послушницы, завтракавшие и тихо переговаривавшиеся, разом смолкли и повернули головы в направлении вошедшей аббатисы. Напустив на себя высокомерный вид, Анна прошлась вдоль столов, за которыми сидели послушницы, и заглянула в большой чан, стоявший подле крайнего стола. От чана шел ароматный запах.
– Что там? – ткнула настоятельница «босых кармелиток» пальчиком в чан, в котором находились остатки каши, сваренной с мясом. – Как смели вы без моего разрешения польститься на скоромное. Да еще без молитвы! Немедленно положите еду обратно в чаны и ступайте в церковь к заутрене.
Все молчали. Многие послушницы старались как можно скорее доесть кашу, ожидая, что строгая аббатиса отберет ее у них.
Внезапно одна из послушниц, та, что сидела рядом со стоящей у стола Анной, которая всем своим видом изображала праведное негодование, воскликнула:
– А какое ты имеешь право отбирать у нас еду?
Аббатиса, покраснев от возмущения и обиды, ведь раньше никто не перечил ей, подскочила к смелой послушнице и заорала ей прямо в лицо:
– Да как ты смеешь! Ты – дрянь неблагодарная, которую я подобрала и обогрела в своем монастыре!
И тут соседка смелой послушницы неожиданно подала голос:
– Ты бы постыдилась, тоже еще мать-настоятельница выискалась! Блудодейка! Мы, пока ты затворничала в библиотеке, с голоду помирали. Спасибо отцам-инквизиторам – накормили.
Анна обомлела от такой речи. Заметив, что строгая аббатиса не отпирается, другие послушницы тотчас же подхватили:
– Тебя скоро на костре сожгут!
– Будешь блудодействовать и нас подстрекать!
– Мы тебе больше не подчиняемся!
– Нет у нас к тебе веры!
– Пошла прочь, пока мы тебя не поколотили!
Вдруг одна из послушниц, подцепив ложкой кашу, прицелилась и метнула разваренный сгусток в аббатису. Каша, описав дугу, попала Анне прямо в лоб. Та взвизгнула и бросилась прочь из трапезной, провожаемая громким и чрезвычайно обидным смехом.
Брат Бернар, стоявший в самом дальнем углу трапезной и бывший свидетелем столь стремительного падения авторитета настоятельницы монастыря, поспешил доложить Великому инквизитору о том, что план, придуманный и разработанный им, претворяется в точности.
Решив, что только герцог сможет теперь помочь ей, Анна стремительно направилась к воротам монастыря. Двое стражей преградили ей дорогу.
– А ну живо пропустите меня! – грозно крикнула Анна.
– Не положено, – басом ответил ей один из стражей.
Настоятельница хотела что-то сказать, но тут заметила, что второй страж совершенно беззастенчиво строит ей глазки, нахально подмигивая и кивая на кусты.
– Да как вы смеете? – воскликнула она.
Вместо ответа стражи в голос захохотали.
– Да уж смеем. Еще как смеем. О тебе нам все известно. Ты же только прикидываешься монашкой, а на самом деле потаскуха, – сказал тот, что строил аббатисе глазки. – Да еще и ведьмочка в придачу.
Кровь отхлынула от лица аббатисы. Анна решительным шагом направилась в залу капитула, где, как она предполагала, находился в данный момент Великий инквизитор. Но к дону Хуану ее не пропустили.
– Я требую немедленной встречи с ним! – кричала она брату Бернару. – Слышите! Немедленной!
– Для чего, дочь моя, вы хотите столь спешно видеть Великого инквизитора? – поинтересовался компаньон.
Анна на секунду задумалась. Действительно, зачем? О чем она хотела поговорить с доном Хуаном? Она хотела пожаловаться, что его солдатня не выпускает ее из ее же собственного монастыря? Но тогда Анне придется признать, что не она является хозяйкою в собственном аббатстве, а дон Хуан, черный инквизитор, что для гордыни, обуявшей аббатису, было неприемлемо. Может, Анна желала пожаловаться на оскорбивших ее послушниц? Но и в этом случае ей пришлось бы признать собственное поражение и полное отсутствие авторитета у паствы.
– Я требую, чтобы дон Хуан немедленно избавил мою залу от своего присутствия! – грозно воскликнула настоятельница «босых кармелиток» и в гневе даже изволила легонько топнуть ножкой, обутой в мягкие сандалии, специально сшитые на заказ.
Брат Бернар насмешливо смерил Анну взором, полным плохо скрытого презрения.
– Но ведь сия зала капитула не ваша, – спокойным тоном, контрастировавшим с нервными нотками, сквозившими в голосе аббатисы, сказал он. – Это зала, специально предназначенная для послушниц монастыря Босых кармелиток. Кстати, позвольте задать вам один вопрос, ваше высокопреподобие. Проводилось ли хоть раз собрание «босых кармелиток»?
Теперь от ласкового взора инквизитора не осталось и следа. Холодные льдинки сверкали в глазах его. Анна отпрянула назад. Она почувствовала в казалось бы невинном вопросе брата Бернара скрытую угрозу.
– Почему я должна отвечать на ваш вопрос?
– Потому что я его задал, – невозмутимо ответил советник Великого инквизитора.
Анна развернулась и медленно пошла в сторону библиотеки. Она молча шла с прямой, как струна, спиной, а из глаз текли предательские слезы. В слезах было столько скорби и обиды, что ими можно было бы заполнить все котлы ада и утопить в них нечестивых грешников.
В то время пока брат Бернар легко побеждал в первой стычке аббатису, дон Хуан, согласно собственному же плану, допрашивал крещеного еврея Авраама Клейнера, когда-то давно продавшего его в рабство. Едва еврея ввели в пыточную, он, увидав в свете факелов и углей, ярко пылавших в жаровне, лицо Великого инквизитора, понял, какая ужасная судьба его ожидает.
– Что вы хотите, чтобы я сказал? Я все скажу, – заявил он, в то время как Санчес ловко привязывал его руки и ноги к дыбе. – Не надо меня пытать, я скажу все, что нужно. Дорогой господин инквизитор, в чем я должен признаться?
– Для начала зови меня мессир, – объявил пленнику дон Хуан.
– Как скажете, мессир, как скажете.
– Конечно, ты скажешь все, – констатировал Великий инквизитор, подходя к крепко привязанному к дыбе еврею Клейнеру и берясь рукой за рычаг. – У мастера Санчеса, – тут он кивнул в сторону ухмыляющегося палача и пыточных дел мастера, – говорят даже мертвые. Но только этого мало. Ты ведь крещеный?
– Да, мессир, – часто закивал головой Клейнер.
– Естественно. Если бы не принял христианской веры, то тогда бы Святая служба не имела бы права допрашивать тебя, – объяснил инквизитор.
– Но тогда бы меня изгнали из Испании и не дали бы мне забрать мое жалкое состояние, – стал оправдываться еврей.
– Все правильно. И ты предпочел сменить веру, нежели потерять деньги. Твой единственный божок, которому ты служишь, – золотой телец, – сказал дон Хуан. – Ему одному ты поклоняешься. Знаешь, Авраам, мне более симпатичны твои земляки, которые остались верны своей вере, несмотря на все гонения, коим их подвергали. – Инквизитор повернул голову к секретарю и сделал знак, что не стоит протоколировать его последние слова. – Так вот, раз ты принял христианскую веру, то ты должен знать заповеди Господни. А Господь завещал, что за преступлением всегда следует наказание, и оно так же неотвратимо, как день и ночь.
Сказав это, инквизитор с силой повернул рычаг. Веревки, стягивающие руки и ноги еврея, начали тянуть его в разные стороны. Огромная вена вздулась на лбу Клейнера, и он жутко закричал, в то время как связки на старческих суставах уже начали рваться. Подождав немного и насладившись вволю истошным криком врага, дон Хуан повернул рычаг в исходное положение. Старый еврей тут же впал в полуобморочное состояние, вызванное болевым шоком. Санчес зачерпнул из ведра ковшом немного воды и грубо облил его.
Видя, что проклятый еврей пришел в себя, Великий инквизитор спокойным голосом сказал:
– Теперь ты можешь немного отдохнуть и рассказать нам, как ты и твой покровитель, дон Октавио, герцог Инфантадский, заколдовали монастырь Босых кармелиток.
Авраам Клейнер понял, что чем больше он будет говорить, тем дольше его не станут пытать. Он облизал мгновенно ссохшиеся губы и начал оговаривать своего покровителя. Просперо еле успевал записывать за ним. Один раз дон Хуан, видя, что секретарь устает, приказал еврею прерваться. Едва тот замолк, как коварный Санчес тут же ткнул ему прямо в пах раскаленный прут. Еврей завыл от дикой боли, пронзившей все его естество.
Ближе к обеду инквизитор констатировал, что набранного материала допросов викария и еврея Клейнера вполне достаточно, чтобы схватить герцога Инфантадского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27