https://wodolei.ru/catalog/mebel/rasprodashza/
– Мы должны провести обряд с той единственной, которая не только носит в себе демонов, но и передает заразу одержимости другим.
Анна, решив, что священники имеют в виду ее, запротестовала:
– Возможно, вы и правы, падре, но только мне думается, что весь монастырь, коим я руковожу, должен пройти обряд. Хватит ли у вас сил, чтобы очистить его и его несчастных обитателей?
– Нет, я продолжаю настаивать на том, что только одна из послушниц является по-настоящему одержимой бесами. Остальные же просто дурачатся, чтобы ввести нас в обман и не допустить пострига! – в гневе воскликнул священник.
Маргарита, подслушивавшая этот разговор, помчалась по лестнице в подвал к своей подруге.
– Жануария, беда! – громко зашептала она в оконце, едва широко зевавшая ключница, утомленная ночными бдениями соседки Урсулы, изволила приподняться с большой кровати, представлявшей единственную мебель в келье-тюрьме.
– Что там еще?
– Эти приехавшие священники считают, что ты только прикидываешься. Они тебя раскусили, – быстро зашептала француженка. – Поэтому лечить будут только Урсулу…
– Давно пора, – пропела, зевая, все еще не проснувшаяся окончательно Жануария. – А со мной-то что будет? – наконец сообразила она задать главный вопрос.
– А тебя, подруга, просто высекут, как последнюю трактирную девку, и пошлют выбирать дерьмо из отхожего места монастыря, будь он неладен, – выругалась Маргарита.
Ключница подбоченилась, выставив вперед свои огромные, словно спелые дыни, груди, и грозно сказала:
– Ну, это мы еще поглядим, кто тут будет дерьмо убирать.
Через полчаса священники спустились в монастырский подвал. Даже не взглянув на сурово молчавшую Жануарию, стоявшую, скрестив на необъятной груди мощные руки, посреди кельи, и не обратив внимания на жалобы, раздававшиеся из кельи викария, они проследовали прямо к дальней келье, в которой скрывалась Урсула.
– Помните, братья, что демоны в теле человеческом, таком хрупком на вид, обладают удесятеренной силою, а потому будьте наготове, – предупредил своих помощников старший экзорцист и осторожно отпер дверь.
Несчастная послушница лежала, скрючившись, прямо на полу своей расписанной кровью кельи. Ее покалеченное тельце судорожно вздымалось от протяжных вздохов. Услышав, что кто-то вошел, она подняла голову и обратила на священника взор красных глаз, в которых сквозила сильнейшая боль.
– Падре, спасите меня, я погибаю, – прошептала она и без чувств уронила голову на пол.
Священники подбежали, подхватили тело несчастной и с превеликой осторожностью вынесли его из подвала. Когда Урсулу внесли в зал, из коего предварительно был убран трон Анны, послушница очнулась. Старший экзорцист нагнулся к ней и спросил:
– Желаешь ли ты, дитя мое, пройти обряд?
– Да, – коротко кивнула головой Урсула.
– Нам придется привязать тебя, так как демоны, сидящие в тебе, слишком сильны, – предупредил ее священник.
Послушницу уложили на широкую скамью и привязали к ножкам руки и ноги. Старший экзорсист лично проверил узлы на веревках. Затем молодой служка достал из дорожного сундучка, заблаговременно внесенного им в зал, небольшой молитвенник и с поклоном передал его священнику. Тот, облаченный в белоснежную сутану и черную шапочку, поправил на груди золотой крест и начал читать молитву, изредка делая знаки. По воле его руки один из помощников брызгал на тело несчастной святую воду.
Урсула спокойно лежала, привязанная к скамейке. Она даже умудрилась немного поспать, убаюканная спокойным бормотанием молитвы и привыкнув к легким брызгам святой воды, изредка попадавшим ей на лицо.
Внезапно старший экзорцист, передав молитвенник служке, сказал громким голосом, будя Урсулу:
– Имя мое Антоний. А как твое имя?
– Урсула, – тихо сказала послушница.
– Ныне я обращаюсь к захватившим твое тело демонам, – строго сказал священник. – Как ваше имя? Представьтесь.
Урсула молчала. И тут старший экзорцист сделал знак одному из своих помощников. Тот тотчас же подошел почти вплотную к послушнице и начал грязно ругаться. Эта часть обряда называлась «Литания площадной ругани» и была неотъемлемой частью экзорцизма. Однако Урсула этого не знала.
– Свинья! – кричал ей на ухо священник. – Шелудивый паршивый пес! Дикий зверь! Раздутая жаба! Вшивый свинопас! Господи, прошу тебя, вгони этому исчадью ада в череп гвоздь и вбей его поглубже молотом!
Послушница заплакала. Ей стало страшно, что священники и вправду начнут вбивать ей в голову гвозди.
Увидев слезы, градом катившиеся по лицу несчастной, отец Антоний чрезвычайно обрадовался и приободрился.
– Вот, вот, видите! – вскричал он, тыча скрюченным стариковским пальцем в огромные соленые кайли. – Это демоны! Они выходят!
И тут же, словно в подтверждение его слов, Урсулу стало крючить и выворачивать наизнанку. Путы, крепко державшие ее руки и ноги, глубоко врезались в кожу.
– Пустите, пустите меня! – закричала несчастная. – Я боюсь!
– Демоны! – зашептали священники.
Обряд длился долго, но к конечному результату не привел. Вечером того же дня обессиленные экзорцисты направились в трапезную, чтобы подкрепить свои силы, так как с раннего утра у них не было во рту ни крошки. Едва они вошли в большую комнату, заставленную столами, как им в лицо полетели куски вареных овощей вперемешку с бобами. Послушницы, визжа и ругаясь, бросались в оторопевших, прикрывающихся священников ужином, только что поданным на столы.
– Сестры, прекратите! – воззвал старший экзорцист.
Но его никто не слушал. Какая-то послушница, подскочив прямо к стоявшей в дверях группе священников, ловко вылила ему прямо на роскошную бороду вино из кувшина. Серебристый цвет бороды немедленно превратился в кроваво-красный.
– Кровь! На нем кровь! – завопили послушницы. – Он убил нашу бедную Урсулу!
Экзорцисты ринулись вон из трапезной, несолоно хлебавши. Спрятавшись в своем крыле, они дождались глубокой ночи и, открыв запертые ими же ворота, осторожно вышли из убежища. Голод принудил священников к этому. Пройдя по длинному коридору, они оказались у келий послушниц. Кельи эти не имели дверей. В них вела только каменная арка. Поэтому все, что творилось внутри келий, священники увидели, проходя мимо на цыпочках. Послушницы, сплетаясь в объятиях, предавались непозволительной даже для светских людей любовной страсти. Многие лежали, устремясь головами в противоположные стороны, гладя и лаская друг другу лоно. Иные же в порыве страсти терлись о бедра подруг промежностью. Священники, часто крестясь, прошли до самого конца коридора и вышли прямо в большой зал, в коем происходил обряд экзорцизма. Урсула, все еще привязанная к скамье, лежала посреди зала. Около нее стояла Маргарита и хлестала несчастную по ногам плеткой. В углу на троне полулежала, широко расставив ноги, Анна. Перед ней на коленях стояла одна из послушниц и вылизывала ее лоно. Аббатиса стонала, запрокинув голову и воздев глаза к потолку.
Француженка первой заметила вошедших в зал экзорцистов. Она громко вскрикнула, указывая на них плетью. И тут же из темноты угла, что находился за спинами священников, выступила громадной тенью Жануария. В руках у нее было большое ведро, из которого дурно пахло. Жануария подошла к сбившимся в кучку священникам и вылила им на головы дерьмо. Зловонье заполнило зал. Взвыв, группа экзорцистов поспешила вон из проклятого монастыря. Вдогонку им неслись свист и улюлюканье.
Вернувшись в Севилью, старший экзорцист тут же отчитался перед епископом о двух днях, проведенных у «босых кармелиток». Епископ, тот самый, что совсем недавно останавливался в монастыре, не мог поверить, что такой уважаемый и опытный экзорцист, как отец Антоний, не сумел очистить монастырь от скверны.
– Похоже, что надобно прибегнуть к иной силе, – задумчиво сказал он, выслушав священника, который объяснил, что, кроме одной послушницы, в монастыре нет одержимых. – Раз там блудодейство, то его необходимо покарать.
Стоявший подле епископа молодой секретарь тихо сказал:
– Наш инквизитор всегда готов заняться тяжелыми случаями. Только ему по плечу сие тяжкое дело.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АУТОДАФЕ (АКТ ВЕРЫ)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Старик с раннего утра трудился в поле. Это был тот самый старый рабочий, который предсказал женскому монастырю Босых кармелиток ужасное будущее. Он уже прошел четыре межи и остановился, дабы промочить пересохшее горло легким вином из оплетенной лозою бутыли, которую каждое утро давала ему с собой старуха жена. Стоя у дороги и неторопливо попивая кисловатое вино, старик размышлял, стоит ли проходить еще две межи перед обедом или уже пора дать отдых волу, такому же старому, как он сам. При этом глаза работника блуждали по горизонту, ярко освещенному солнцем, коим славилась Кастилия, пока не остановились на небольшом черном силуэте, вынырнувшем из-за холма и двигавшемся по дороге прямо в его сторону. Старик убрал подальше бутыль с вином и приставил к подслеповатым глазам загрубелую ладонь. Знойный воздух колыхал черный силуэт, который с каждым движением становился все выше и выше, словно само небо притягивало его к себе. Вскоре старику стало видно, что по дороге ехал всадник. Обычный всадник, ничего страшного, лишь одет он был удивительным образом, во все черное: черный камзол, черные ботфорты с широкими отворотами, черная шляпа с колыхавшимися в такт черными перьями, черные перчатки. Даже конь под всадником был иссиня-черным. В этом не было ничего предосудительного, однако на умудренного жизнью старика напал безотчетный страх. Он затрясся, во все глаза глядя, как всадник неторопливо и величаво приближается к нему, заломил соломенную шляпу и стал сгибаться все ниже и ниже.
Всадник поравнялся с чуть не вжавшимся в дорожную пыль стариком и остановился. Старик не смел поднять глаза, трясясь от страха.
– Позволь, старик, испить из твоей бутыли, – неожиданно раздался над ним приятный, но несколько глухой голос.
Старик подхватил вино и подал его всаднику. Пока тот пил, он нашел в себе смелость оглядеть незнакомца. Теперь старик заметил еще и то, что не было ему видно издалека, – ни на всаднике, ни на его великолепном коне не было ни единого украшения. Один лишь крест, вырезанный из кипарисового дерева, висел на шее.
– Спасибо, старик, – сказал всадник, напившись и отдавая обратно бутыль. – Как я понимаю, до Карабаса осталось рукой подать.
– Да, да, – закивал головою работник. – А вы в Карабас едете, стало быть? – осмелился задать он вопрос.
Внезапно из-за холма стали один за другим выплывать во множестве конные, а следом за ними потянулись, запряженные крепкими и ухоженными волами, две огромные повозки. Впереди этой кавалькады ехал юноша, держа упертое в седло древко огромного знамени. Знамя висело, скрывая свое значение. И тут откуда ни возьмись налетел сильный порыв ветра. Он подхватил дряхлую соломенную шляпу старика, не успевшего придержать ее рукою, смешал с дорожной пылью и метнул на знамя, которое сразу развернулось. Старик хотел было выругаться по поводу потерянного головного убора, но взор его упал на знамя, и слова застряли в горле. На огромном зеленом фоне красовался алый крест – символ Святой инквизиции.
– Да, старик, мы едем в селение, – мрачно сказал дон Хуан де Карабас и тронул своего великолепного коня шпорами в бока.
Старик, крестясь, провожал взглядом проходивших мимо всадников, число которых он насчитал ровно тридцать пять вместе со знаменосцем. Это были фамильяры – личная охрана недавно назначенного Великого инквизитора Кастилии. Следом за тридцатью пятью фамильярами мимо старика проехал на огромной кобыле, казавшийся великаном из-за своего роста, палач. Он опустил поводья и с довольным видом, совершенно неуместным на обычно зверской роже, поедал невесть откуда взявшийся круг сыра. То был самый знаменитый в Севилье палач и пыточных дел мастер Санчес, которого дон Хуан всегда возил с собой. За Санчесом следовали две большие повозки, в первой из которых ехали двое, сидевшие сейчас на облучке и мирно болтавшие о чем-то своем. Один, тот, что постарше, являлся правой рукою Великого инквизитора Хуана. Это был брат Бернар, отошедший от прямого участия в делах инквизиции и ставший ныне компаньоном или советчиком дона Хуана. Рядом с ним сидел брат Просперо, секретарь. В повозке, влекомой двумя волами, лежали заготовленные заранее листы бумаги для ведения протоколов, а также толстые бутыли, оплетенные, как и бутыль старика, лозою и наполненные тушью. Там же в мешках лежали связанные в пучки гусиные перья. Во второй повозке, плотно закрытой от посторонних взоров, везли все необходимое для ведения допросов. Специальные приспособления, инструменты, хитроумные пыточные станки – все из железа, тихо позвякивали внутри повозки, когда под колеса попадались камни. Замыкал шествие привязанный к повозке осел. Этот осел был настолько необычен, что старик еще долго вспоминал его, до самой своей смерти. Осел сей был альбиносом, с совершенно белой шкурой и розовыми глазками. За эту-то шутку природы его и взяли в Святую службу. На осле вывозили приговоренных к казни на площадь, где должно было совершиться аутодафе – сожжение на костре.
Кавалькада, ведомая Великим инквизитором Кастилии Хуаном де Карабасом, въехала в селение, распугивая выбежавших на дорогу любопытных детишек и топча копытами беззаботно копавшихся в пыли кур. Испуганные жители, доселе лишь понаслышке знавшие об инквизиции, теперь с испугом глядели, как огромный черный всадник остановился перед стоявшим посреди Карабаса монастырем и три раза со всего маху ударил кулаком в дубовые ворота. Сильнейший грохот потряс мирных жителей. Этот грохот оповестил их и послушниц, что в селение пришла настоящая беда.
Когда дон Хуан ударил в монастырские ворота, мимо них по двору проходила гордая и довольная нынешней жизнью Жануария. Она только что спускалась в погреб, дабы пересчитать продовольственные запасы, которые они с келаршей в достатке набрали в прошлое воскресенье в селении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Анна, решив, что священники имеют в виду ее, запротестовала:
– Возможно, вы и правы, падре, но только мне думается, что весь монастырь, коим я руковожу, должен пройти обряд. Хватит ли у вас сил, чтобы очистить его и его несчастных обитателей?
– Нет, я продолжаю настаивать на том, что только одна из послушниц является по-настоящему одержимой бесами. Остальные же просто дурачатся, чтобы ввести нас в обман и не допустить пострига! – в гневе воскликнул священник.
Маргарита, подслушивавшая этот разговор, помчалась по лестнице в подвал к своей подруге.
– Жануария, беда! – громко зашептала она в оконце, едва широко зевавшая ключница, утомленная ночными бдениями соседки Урсулы, изволила приподняться с большой кровати, представлявшей единственную мебель в келье-тюрьме.
– Что там еще?
– Эти приехавшие священники считают, что ты только прикидываешься. Они тебя раскусили, – быстро зашептала француженка. – Поэтому лечить будут только Урсулу…
– Давно пора, – пропела, зевая, все еще не проснувшаяся окончательно Жануария. – А со мной-то что будет? – наконец сообразила она задать главный вопрос.
– А тебя, подруга, просто высекут, как последнюю трактирную девку, и пошлют выбирать дерьмо из отхожего места монастыря, будь он неладен, – выругалась Маргарита.
Ключница подбоченилась, выставив вперед свои огромные, словно спелые дыни, груди, и грозно сказала:
– Ну, это мы еще поглядим, кто тут будет дерьмо убирать.
Через полчаса священники спустились в монастырский подвал. Даже не взглянув на сурово молчавшую Жануарию, стоявшую, скрестив на необъятной груди мощные руки, посреди кельи, и не обратив внимания на жалобы, раздававшиеся из кельи викария, они проследовали прямо к дальней келье, в которой скрывалась Урсула.
– Помните, братья, что демоны в теле человеческом, таком хрупком на вид, обладают удесятеренной силою, а потому будьте наготове, – предупредил своих помощников старший экзорцист и осторожно отпер дверь.
Несчастная послушница лежала, скрючившись, прямо на полу своей расписанной кровью кельи. Ее покалеченное тельце судорожно вздымалось от протяжных вздохов. Услышав, что кто-то вошел, она подняла голову и обратила на священника взор красных глаз, в которых сквозила сильнейшая боль.
– Падре, спасите меня, я погибаю, – прошептала она и без чувств уронила голову на пол.
Священники подбежали, подхватили тело несчастной и с превеликой осторожностью вынесли его из подвала. Когда Урсулу внесли в зал, из коего предварительно был убран трон Анны, послушница очнулась. Старший экзорцист нагнулся к ней и спросил:
– Желаешь ли ты, дитя мое, пройти обряд?
– Да, – коротко кивнула головой Урсула.
– Нам придется привязать тебя, так как демоны, сидящие в тебе, слишком сильны, – предупредил ее священник.
Послушницу уложили на широкую скамью и привязали к ножкам руки и ноги. Старший экзорсист лично проверил узлы на веревках. Затем молодой служка достал из дорожного сундучка, заблаговременно внесенного им в зал, небольшой молитвенник и с поклоном передал его священнику. Тот, облаченный в белоснежную сутану и черную шапочку, поправил на груди золотой крест и начал читать молитву, изредка делая знаки. По воле его руки один из помощников брызгал на тело несчастной святую воду.
Урсула спокойно лежала, привязанная к скамейке. Она даже умудрилась немного поспать, убаюканная спокойным бормотанием молитвы и привыкнув к легким брызгам святой воды, изредка попадавшим ей на лицо.
Внезапно старший экзорцист, передав молитвенник служке, сказал громким голосом, будя Урсулу:
– Имя мое Антоний. А как твое имя?
– Урсула, – тихо сказала послушница.
– Ныне я обращаюсь к захватившим твое тело демонам, – строго сказал священник. – Как ваше имя? Представьтесь.
Урсула молчала. И тут старший экзорцист сделал знак одному из своих помощников. Тот тотчас же подошел почти вплотную к послушнице и начал грязно ругаться. Эта часть обряда называлась «Литания площадной ругани» и была неотъемлемой частью экзорцизма. Однако Урсула этого не знала.
– Свинья! – кричал ей на ухо священник. – Шелудивый паршивый пес! Дикий зверь! Раздутая жаба! Вшивый свинопас! Господи, прошу тебя, вгони этому исчадью ада в череп гвоздь и вбей его поглубже молотом!
Послушница заплакала. Ей стало страшно, что священники и вправду начнут вбивать ей в голову гвозди.
Увидев слезы, градом катившиеся по лицу несчастной, отец Антоний чрезвычайно обрадовался и приободрился.
– Вот, вот, видите! – вскричал он, тыча скрюченным стариковским пальцем в огромные соленые кайли. – Это демоны! Они выходят!
И тут же, словно в подтверждение его слов, Урсулу стало крючить и выворачивать наизнанку. Путы, крепко державшие ее руки и ноги, глубоко врезались в кожу.
– Пустите, пустите меня! – закричала несчастная. – Я боюсь!
– Демоны! – зашептали священники.
Обряд длился долго, но к конечному результату не привел. Вечером того же дня обессиленные экзорцисты направились в трапезную, чтобы подкрепить свои силы, так как с раннего утра у них не было во рту ни крошки. Едва они вошли в большую комнату, заставленную столами, как им в лицо полетели куски вареных овощей вперемешку с бобами. Послушницы, визжа и ругаясь, бросались в оторопевших, прикрывающихся священников ужином, только что поданным на столы.
– Сестры, прекратите! – воззвал старший экзорцист.
Но его никто не слушал. Какая-то послушница, подскочив прямо к стоявшей в дверях группе священников, ловко вылила ему прямо на роскошную бороду вино из кувшина. Серебристый цвет бороды немедленно превратился в кроваво-красный.
– Кровь! На нем кровь! – завопили послушницы. – Он убил нашу бедную Урсулу!
Экзорцисты ринулись вон из трапезной, несолоно хлебавши. Спрятавшись в своем крыле, они дождались глубокой ночи и, открыв запертые ими же ворота, осторожно вышли из убежища. Голод принудил священников к этому. Пройдя по длинному коридору, они оказались у келий послушниц. Кельи эти не имели дверей. В них вела только каменная арка. Поэтому все, что творилось внутри келий, священники увидели, проходя мимо на цыпочках. Послушницы, сплетаясь в объятиях, предавались непозволительной даже для светских людей любовной страсти. Многие лежали, устремясь головами в противоположные стороны, гладя и лаская друг другу лоно. Иные же в порыве страсти терлись о бедра подруг промежностью. Священники, часто крестясь, прошли до самого конца коридора и вышли прямо в большой зал, в коем происходил обряд экзорцизма. Урсула, все еще привязанная к скамье, лежала посреди зала. Около нее стояла Маргарита и хлестала несчастную по ногам плеткой. В углу на троне полулежала, широко расставив ноги, Анна. Перед ней на коленях стояла одна из послушниц и вылизывала ее лоно. Аббатиса стонала, запрокинув голову и воздев глаза к потолку.
Француженка первой заметила вошедших в зал экзорцистов. Она громко вскрикнула, указывая на них плетью. И тут же из темноты угла, что находился за спинами священников, выступила громадной тенью Жануария. В руках у нее было большое ведро, из которого дурно пахло. Жануария подошла к сбившимся в кучку священникам и вылила им на головы дерьмо. Зловонье заполнило зал. Взвыв, группа экзорцистов поспешила вон из проклятого монастыря. Вдогонку им неслись свист и улюлюканье.
Вернувшись в Севилью, старший экзорцист тут же отчитался перед епископом о двух днях, проведенных у «босых кармелиток». Епископ, тот самый, что совсем недавно останавливался в монастыре, не мог поверить, что такой уважаемый и опытный экзорцист, как отец Антоний, не сумел очистить монастырь от скверны.
– Похоже, что надобно прибегнуть к иной силе, – задумчиво сказал он, выслушав священника, который объяснил, что, кроме одной послушницы, в монастыре нет одержимых. – Раз там блудодейство, то его необходимо покарать.
Стоявший подле епископа молодой секретарь тихо сказал:
– Наш инквизитор всегда готов заняться тяжелыми случаями. Только ему по плечу сие тяжкое дело.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
АУТОДАФЕ (АКТ ВЕРЫ)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Старик с раннего утра трудился в поле. Это был тот самый старый рабочий, который предсказал женскому монастырю Босых кармелиток ужасное будущее. Он уже прошел четыре межи и остановился, дабы промочить пересохшее горло легким вином из оплетенной лозою бутыли, которую каждое утро давала ему с собой старуха жена. Стоя у дороги и неторопливо попивая кисловатое вино, старик размышлял, стоит ли проходить еще две межи перед обедом или уже пора дать отдых волу, такому же старому, как он сам. При этом глаза работника блуждали по горизонту, ярко освещенному солнцем, коим славилась Кастилия, пока не остановились на небольшом черном силуэте, вынырнувшем из-за холма и двигавшемся по дороге прямо в его сторону. Старик убрал подальше бутыль с вином и приставил к подслеповатым глазам загрубелую ладонь. Знойный воздух колыхал черный силуэт, который с каждым движением становился все выше и выше, словно само небо притягивало его к себе. Вскоре старику стало видно, что по дороге ехал всадник. Обычный всадник, ничего страшного, лишь одет он был удивительным образом, во все черное: черный камзол, черные ботфорты с широкими отворотами, черная шляпа с колыхавшимися в такт черными перьями, черные перчатки. Даже конь под всадником был иссиня-черным. В этом не было ничего предосудительного, однако на умудренного жизнью старика напал безотчетный страх. Он затрясся, во все глаза глядя, как всадник неторопливо и величаво приближается к нему, заломил соломенную шляпу и стал сгибаться все ниже и ниже.
Всадник поравнялся с чуть не вжавшимся в дорожную пыль стариком и остановился. Старик не смел поднять глаза, трясясь от страха.
– Позволь, старик, испить из твоей бутыли, – неожиданно раздался над ним приятный, но несколько глухой голос.
Старик подхватил вино и подал его всаднику. Пока тот пил, он нашел в себе смелость оглядеть незнакомца. Теперь старик заметил еще и то, что не было ему видно издалека, – ни на всаднике, ни на его великолепном коне не было ни единого украшения. Один лишь крест, вырезанный из кипарисового дерева, висел на шее.
– Спасибо, старик, – сказал всадник, напившись и отдавая обратно бутыль. – Как я понимаю, до Карабаса осталось рукой подать.
– Да, да, – закивал головою работник. – А вы в Карабас едете, стало быть? – осмелился задать он вопрос.
Внезапно из-за холма стали один за другим выплывать во множестве конные, а следом за ними потянулись, запряженные крепкими и ухоженными волами, две огромные повозки. Впереди этой кавалькады ехал юноша, держа упертое в седло древко огромного знамени. Знамя висело, скрывая свое значение. И тут откуда ни возьмись налетел сильный порыв ветра. Он подхватил дряхлую соломенную шляпу старика, не успевшего придержать ее рукою, смешал с дорожной пылью и метнул на знамя, которое сразу развернулось. Старик хотел было выругаться по поводу потерянного головного убора, но взор его упал на знамя, и слова застряли в горле. На огромном зеленом фоне красовался алый крест – символ Святой инквизиции.
– Да, старик, мы едем в селение, – мрачно сказал дон Хуан де Карабас и тронул своего великолепного коня шпорами в бока.
Старик, крестясь, провожал взглядом проходивших мимо всадников, число которых он насчитал ровно тридцать пять вместе со знаменосцем. Это были фамильяры – личная охрана недавно назначенного Великого инквизитора Кастилии. Следом за тридцатью пятью фамильярами мимо старика проехал на огромной кобыле, казавшийся великаном из-за своего роста, палач. Он опустил поводья и с довольным видом, совершенно неуместным на обычно зверской роже, поедал невесть откуда взявшийся круг сыра. То был самый знаменитый в Севилье палач и пыточных дел мастер Санчес, которого дон Хуан всегда возил с собой. За Санчесом следовали две большие повозки, в первой из которых ехали двое, сидевшие сейчас на облучке и мирно болтавшие о чем-то своем. Один, тот, что постарше, являлся правой рукою Великого инквизитора Хуана. Это был брат Бернар, отошедший от прямого участия в делах инквизиции и ставший ныне компаньоном или советчиком дона Хуана. Рядом с ним сидел брат Просперо, секретарь. В повозке, влекомой двумя волами, лежали заготовленные заранее листы бумаги для ведения протоколов, а также толстые бутыли, оплетенные, как и бутыль старика, лозою и наполненные тушью. Там же в мешках лежали связанные в пучки гусиные перья. Во второй повозке, плотно закрытой от посторонних взоров, везли все необходимое для ведения допросов. Специальные приспособления, инструменты, хитроумные пыточные станки – все из железа, тихо позвякивали внутри повозки, когда под колеса попадались камни. Замыкал шествие привязанный к повозке осел. Этот осел был настолько необычен, что старик еще долго вспоминал его, до самой своей смерти. Осел сей был альбиносом, с совершенно белой шкурой и розовыми глазками. За эту-то шутку природы его и взяли в Святую службу. На осле вывозили приговоренных к казни на площадь, где должно было совершиться аутодафе – сожжение на костре.
Кавалькада, ведомая Великим инквизитором Кастилии Хуаном де Карабасом, въехала в селение, распугивая выбежавших на дорогу любопытных детишек и топча копытами беззаботно копавшихся в пыли кур. Испуганные жители, доселе лишь понаслышке знавшие об инквизиции, теперь с испугом глядели, как огромный черный всадник остановился перед стоявшим посреди Карабаса монастырем и три раза со всего маху ударил кулаком в дубовые ворота. Сильнейший грохот потряс мирных жителей. Этот грохот оповестил их и послушниц, что в селение пришла настоящая беда.
Когда дон Хуан ударил в монастырские ворота, мимо них по двору проходила гордая и довольная нынешней жизнью Жануария. Она только что спускалась в погреб, дабы пересчитать продовольственные запасы, которые они с келаршей в достатке набрали в прошлое воскресенье в селении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27