Слушай, отец,
а чего ты опять про Верку Косую спрашивал? Неужто она и к иконам отношение
поимела?
Анискин быстро повернулся на бок.
Ц Имеет Верка Косая к иконам отношения или не имеет, Ц возбужденно прог
оворил он, Ц но она всегда там, где рубль. А мне школьный директор так объя
снил, что есть иконы, которым цена Ц три тысячи рублей! Ну, как Верке Косой
здесь деньгу не унюхать?
Они замолкли. Услышалось, как шелестят деревья за открытым окном, как бур
лит возле крутого яра обская вода, возится в листьях черемухи ночная пти
ца. А потом и музыка донеслась Ц это пел, подыгрывая себе на гитаре, «шаба
шник» Юрий Буровских.
Ц Узнаешь, кто поет? Ц спросил Анискин.
Ц Узнаю. Он, отец, кажну субботу в церковь ходит и всю службу выстаивает…

Они еще немного помолчали, потом Глафира сонно сказала:
Ц Я так смекаю, отец, что тебе с иконами помогу… А ты не смеись, ты не смеис
ь, отец! Ну, вон как его повело! Вон он как раскудахтался!
Участковый на самом деле хохотал во все горло и вытирал слезы. Просмеявш
ись, он потянулся к жене, ласково погладил ее по щеке, поцеловал в висок.
Ц Ну, вот чего, Ц сказал он решительно, Ц давай-ка спать, мать-милиционе
рша.
Ц Сплю, отец.

А под звездным небом, под такой яркой луной, что газету читать можно, шла в
еселая троица. Посередине улицы двигалась продавщица деревенского маг
азина Евдокия, справа и слева от нее шли с гитарами в руках завклубом Генн
адий Николаевич Паздников и «шабашник» Юрий Буровских. Он пел что-то оче
нь хорошее из Булата Окуджавы. Когда же Буровских кончил, наступила неко
торая пауза, потом Евдокия, прикрывая шелковым нашейным платком улыбку,
сказала:
Ц Прямо за сердце берете! И где вы только таким песням обучились, Юрочка?

Ц Везде! Ц ответил Буровских. Ц Я везде учусь, Ду! Мир Ц институт, люди
Ц студенты. Вечные студенты, Ду!
Дуська повернула к нему очень красивое от лунного света лицо, посмотрела
исподлобья, так, что трудно было понять Ц ласково или, наоборот, насмешли
во.
Ц Почему вы меня зовете Ду? Ц капризно спросила она. Ц Что у меня, челов
еческого имени нет?
Ц Ду лучше! Ц уверенно ответил Буровских.
Ц Их Евдокия Мироновна зовут, Ц горячо и ревниво перебил его завклубом,
Ц а ваше, извиняюсь, Ду Ц это на собачью кличку похоже… Ц И осторожно вз
ял продавщицу за нежный голый локоть. Ц Я, Евдокия Мироновна, как артист
в душе и по профессии, как служитель муз, специально для вас и только для в
ас из радиопередачи «С добрым утром» песню разучил.
Завклубом заиграл и запел. Светила луна, мерцали звезды, душевно и мягко п
ел Геннадий Николаевич Паздников.
Ц Прямо за сердце берет! Ц сказала Дуська.
«Шабашники и завклубом обменялись ревнивыми, угрожающими, возбужденны
ми взглядами.
Какой опухший, какой страшный, какой не похожий на живого человека сидел
перед Анискиным поп-расстрига Васька Неганов, облаченный в прежнее деко
ративное одеяние.
Ц Еще раз повторяю, Ц сердито проговорил Анискин. Ц В дом к тебе принес
ено было два с половиной литра водки, а я насчитал бутылок Ц на три с поло
виной литра. Как так?
Н Е Г А Н О В. Ты мне голову не дури, Анискин, мало ли у меня пустых бутылок вал
яется.
А Н И С К И Н. Это ты мне голову не дури, Неганов. Во-первых сказать, я сегодняш
нюю бутылку от вчерашней в момент отличу, во-вторых заметить, у тебя в дом
е пуста посуда более чем полдня не задерживается Ц ты ее тут же сдаешь… Т
ак что отвечай, кто еще литр водки принес?
Н Е Г А Н О В. Никто не приносил, ничего не знаю… Пьян был!
А Н И С К И Н. Какой бы ты пьяный ни был, водку всегда считаешь, так как боишьс
я, что мало будет… Васька, не доводи меня до греха, кончай волынить! Кто вод
ку брал?
Н Е Г А Н О В. Верка Косая литр принесла…
А Н И С К И Н (вскочил). Для кого? Почему? С какой целью?
Н Е Г А Н О В. Этого я сам не могу понять, Федор. Чего это она ко мне приперлась
, кого хотела ублажить? Не знаю. Веришь?
А Н И С К И Н. Верю… Тогда отвечай, с кем она говорила, почему сидела рядом с р
ечником? Если говорила с ним, то о чем?
Н Е Г А Н О В. И этого не помню, Федя. Сидеть Ц сидела, говорить Ц говорила, а
что и о чем… Я ж почитай месяц не просыхаю… Ты уж не думаешь ли, что я иконы у
вел?
А Н И С К И Н. А хрен тебя знает, Васька! То ты на бога дышать боишься, то в пьян
ом виде лезешь к попу драться и оскорбляешь его, то ты… Нет, Васька, иконы т
ы не воровал, но к этому делу касательство имеешь.
Н Е Г А Н О В. Ты не заговаривайся! Какое же я к этому делу касательство имею?

А Н И С К И Н (по-прежнему раздумчиво). В точности еще сказать не могу, но икон
ы-то пересеченье на тебе получили, хотя ты этого и знать не знаешь… Понату
жься, Василий, попотей, но вспомни, к кому Верка Косая приходила, для кого н
а водку восемь рублей потратила?
Н Е Г А Н О В (жалобно, с надрывом). Ничего не вспомню я, Федюк! Не надейся ты на
меня, совсем я плох, как тот дедушкин гриб, что в руки возьмешь, а он Ц пых! О
дна пыль на пальцах.
А Н И С К И Н (после тяжелой и горькой паузы). Иди домой, Василий. Если что вспо
мнишь, спасибо от всей деревни скажу!

Жена участкового Глафира, секунду назад шагавшая по улице открыто и весе
ло, вдруг тревожно огляделась. Убедившись, что на улице безлюдно Ц было о
коло двенадцати часов дня и вся деревня работала, Ц Глафира на цыпочках
подбежала к старенькому и небольшому дому. Она уже собралась подниматьс
я на крыльцо, когда на нем появилась согнутая почти пополам необычно кос
тистая старуха, но такая юркая, что в одно мгновенье оказалась рядом с Гла
фирой.
Ц Матушка, заступница ты наша, спасенье ты бабье, Ц запричитала старуха
, обнимая и оглаживая жену участкового.
Ц Здравствуй, Валерьяновна! А ты все шустра да весела… Вижу: по огороду с
ама шарашишься. И грядки полоты, и навозишко сбережен, и полито… Ну, Валерь
яновна, слов нету!
Они оказались в небольшой комнате, отделенной от кухни дощатой перегоро
дкой. Стоял посередине комнаты стол, могучий и неизносимый, стены были ок
леены газетами и картинками из журнала «Огонек»; всюду Ц на стенах, в угл
ах, даже на нештукатуренном потолке Ц висели пучки сухой травы, в красно
м углу мерцала лампадка и висело несколько икон.




Ц Ой, матушка, заступница ты наша! Садись, матушка, охолонись.
Ц А я ведь к тебе ненадолго, Валерьяновна, Ц садясь за кедровый стол, ска
зала Глафира. Ц У меня ведь тоже квашенка поставлена, как хочу свово пышк
ами побаловать…
Ц И надо, надо его потешить… Надо, матушка-заступница.
Они немного помолчали.
Г Л А Ф И Р А. У тебя, Валерьяновна, как я примечала ране, в углу-то шесть иконо
к висело. Так вот где две-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Ох, грехи наши тяжкие!
Г Л А Ф И Р А. Какие у тебя грехи, когда я в деревне добрее тебя старухи не зна
ю? Чего ты на себя наговариваешь-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не наговаривать, грехи замаливать, ежели я эти две
иконы, матушка, продала… Сережке-то стапензию платить не стали, так я ему
всяку копейку посылаю, правнучку-то… Обратно же молодой
Ц к девке пойтить, в кино ее пообнимать, в театру свесть… Продала! Спаси м
еня бог и прости, грешную!
Г Л А Ф И Р А. По сколько взяла-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. По десятке, матушка.
Г Л А Ф И Р А. Ну, ты сдурела, Валерьяновна! За такие иконки по десятке? Да в дер
евне ни у кого из старух икон красивше твоих нету… Кому продала-то?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Вот этого я тебе, матушка, сказать не могу, но страху я нат
ерпелась Ц не приведи господи!
Г Л А Ф И Р А. Страх-то откуда?
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. А как не страх, матушка, ежели к тебе в полночь постучат, г
оворят, что из городу приехали, поклон от Сереженьки привезли, а как вошли
Ц мать моя! Очки на нем агромадные да черные, сам ростом под потолок, заик
ается, борода Ц во! А сам, промежду прочим, молодой… Привет, говорит, от Сер
ежи, я, говорит, его распрекрасно знаю, а это что у вас в углу? Иконы, отвечаю
… А не продадите, говорит, вам деньги нужны, как Сережку-то со стапензии сн
яли… Я бы, говорит, вам по десятке Ц вон за эти две, которы грязны.
Г Л А Ф И Р А. Ах, горюшко ты мое, Валерьяновна!
В А Л Е Р Ь Я Н О В Н А. Это почто такие слова?
Г Л А Ф И Р А. А не почто, это я так Ц бормочу, чего попало… Боюсь, перестоит кв
ашенка-то, Валерьяновна. Ты уж меня прощай, подружка, я к тебе скоренько в л
асковы гости прибегу…

Позднее жена участкового стояла у порога богатого и большого дома Ц при
хожая была просторной, вешалка Ц городская, лежал под ногами домотканый
ковер. Глафира глядела на прямую, надменную, толстую и узкоглазую старух
у.
Ц Так ты меня, Григорьевна, в дом-то и не позовешь? Ц ласково спросила Гл
афира. Ц Так и будешь держать у порога, Григорьевна?
Ц Так и буду! Ц сквозь целые белые зубы проговорила старуха. Ц В мой дом
нехристям ходу нету… Скатертью дорога!
Глафира спокойно отступила к дверям.
Ц Мне, Григорьевна, дорога всегда скатертью! Когда у человека чистая сов
есть, ему плохой дороги бояться не след…
Старуха подбоченилась.
Ц Ты это на что намекаешь, богопротивница! У кого совесть не чиста? У меня,
у Елизаветы Григорьевны Толстых?
Ц У тебя, Ц смиренно ответила Глафира. Ц Ты сама больша христианка в де
ревне, а иконы по тридцатке продала.
Старуха от удивления так и обомлела:
Ц А ты откуда про иконы знаешь? От своего! Ну, конечно! Рази без твоего холе
ры какое дело обойдется! Ну, а насчет тридцатки ты врешь. Ц И показала Гла
фире фигу. Ц Полсотни Ц не хочешь! Нашла дуру! Это, может, Валерьяновна по
тридцатке, а не Елизавета Григорьевна Толстых… Вали отсюдова, покуда я с
ердцем не изошла!
Глафира согласно закивала.
Ц Счас, счас убегу! Ц пообещала она и весело захохотала. Ц А еще Валерья
новну костеришь… Да она, то исть Валерьяновна, одному очкастому, бородас
тому, заикастому две иконы…
Толстуха была такой, точно вот-вот брякнется в обморок.
Ц Очкастому? Бородастому? Заикастому? Да и ить это он и есть!

Из-за березы показалось лицо Лютикова, застыло в напряженном, профессио
нально-детективном внимании. Постепенно он сосредоточился на работающ
ем Юрии Буровских. На него Лютиков глядел несколько трагически-обреченн
ых секунд.
Ц Бу-ров-ских! Ц позвал Лютиков. Ц Буровских!
Не сразу услышав призыв, Буровских затем все-таки обратил на него вниман
ие. Подумав, забил топор острием в пенек, напевая, пошел к Лютикову.
Ц Чего надо?
Делая прельстительные жесты, подмигивая, сутулясь и «детективно» улыба
ясь, Лютиков заманил Буровскмх за березу, взяв за руку, шепнул на ухо:
Ц Есть!
Ц Чего есть?
Ц Икона!
Лютиков мгновенно выхватил из-за спины такой же газетный пакет, какой бр
осил в Обь.
Ц Вот такая! Бери! Дешево отдаю Ц десятка!
Буровских постучал Лютикова пальцем по лбу, сморщился, закрыл глаза.
Ц Три рубля! Ц сказал он торгашеским голосом. Ц Нет, два!
Ц Бери!
Получив два рубля, Лютиков начал пританцовывать на месте.
Ц Куда спрячешь? Есть верное место, сам Анискин не найдет…
Буровских снова постучал пальцем по его лбу.
Ц «Вечерний звон, вечерний звон»… Ц пропел он. Ц Впрочем, постой, переп
латил я! Гони обратно рубль! Ну!
Лютиков протянул ему рубль.
Ц Могу и задаром отдать, Ц сказал он. Ц Когда придешь?
Ц Куда?
Ц Место смотреть.
Буровских запел:
Ц «Я приду к тебе под вечер, когда улица заснет…»
После этого повернулся, забыв о Лютикове, пошел к силосной башне, возле ко
торой уже разгуливал бригадир, гневно и угрожающе потирающий руки:
Ц Гуляешь, сукин сын! А все вкалывают! За тебя вкалывают, гитара чертова!

На шум подошли остальные «шабашники», и тогда Буровских вынул из-за спин
ы икону.
Ц Рубль отдал! Ц смеясь над самим собой, сказал он. Ц Пришел этот шут с б
уровой, говорит: «Купи!» Просил десятку, отдал за рубль… Ц Он задумался.
Ц Для чего я ее купил? Рубль Ц это же тонкий стакан портвейна три семерки
…

Глафира с огорченным и даже немного растерянным лицом выходила в сопров
ождении тонкой высокой старухи из третьего дома. Старуха была улыбчивая
, доброглазая, видимо, когда-то очень красивая.
Ц Так, говоришь, он был маленький, при зеленых очках, без бороды, но при кру
пном усе? Ус, спрашиваю, был сильно крупный?
Ц Мабуть до ушей, Ц по-украински запевно ответила старуха. Ц Сильно кр
упный был у него вус, а очки, мабуть, не мене блюдца для варенья… Выспрашив
ал, кто ищо иконы торгуить. Гоношистый такой, глазом шарить, зуркает, зуб у
яго со свистом…
Ц Спасибо, Семеновна, прощевай, Семеновна!
Глафира шла по улице с прежним огорченным лицом.
Ц Это чего же получается, отец, это как же выходит так, дядя Анискин? Ведь и
х получается двое, а может, поболе. Это ведь тебе, отец, с шайкой, может, прид
ется схлестнуться…

В кабинете Анискина шел неприятный разговор. Сам участковый стоял столб
ом, а посередь комнаты, закинув ногу на ногу, сидел рабочий с буровой Георг
ий Сидоров. Ленивый и снисходительный, между тем говорил вещи опасные.
Ц Бить морды я не люблю, устаю я… А вот за то, что вы за мной «следопыта» пу
стили, гражданин Анискин, можно и погоны уронить да и без пенсии остаться
… Ц Он меланхолически вздохнул. Ц Устаю я… Вот и спрашиваю: кто вам позв
олил ко мне его приставить? Лютиков, я им интересуюсь, для вас слежку за мн
ой ведет? По вашему приказанию, спрашиваю, он мне иконы продать старался? А
сь? Что-то я ответа не слышу от вас, товарищ Анискин? А я, между всем прочим, р
абочий! А это что значит? Гегемон Ц вот что это значит, а вы за мной… Спраши
ваю: ошибочная политика?
Анискин еще строже прежнего выпрямился, сделал руки почти по швам, глаза
уставил в стенку Ц так и стоял до тех пор, пока не выдавил из себя следующ
ее:
Ц Товарищ Сидоров, ответственно заявляю, что Лютиков все это производи
т по своей, как говорится, инициативе. Недоработал я с Лютиковым, прошу про
стить меня, товарищ Сидоров.
Сидоров сладко зевнул, поднялся, высокий, медлительный, еле переставляя
ноги, пошел к дверям, не оборачиваясь, процедил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10