– Ответ Могущества звучит твердо, но почтительно. – Хотя я бы почувствовал себя куда более уверенно, если б нашлась брачная запись. И кстати, последние донесения подсказали мне идею, где ее искать.
Как любопытно. – Ноту интереса Надменность, однако в свои слова не вкладывает, считая это вульгарным. – Объясните, будьте добры, что вы имеете в виду.
– Если позволите, я тотчас объяснюсь. Но если это в самом деле та женщина, которую мы ищем, то как же ей хватило смелости поселиться в той самой деревне.
– Я подробно расспросила свою служащую, – холодно и подчеркнуто бесстрастно произносит дама, – и она ни минуты не сомневается, что служанка, сопровождавшая ребенка, упомянула это имя.
– Это нелепо! – нетерпеливо восклицает Богатство. – Какой-то бред. Разве лисица, спасаясь от собак, побежит прямиком в их конуру!
– В первое мгновение я и сам так подумал, – слышится хладнокровный голос у окна. – Однако достаточным подтверждением служит то, что с тем местом существует связь через ее… ее покровителя, Фортисквинса.
– И что вы рекомендуете предпринять? – спрашивает дама.
– Я предлагаю использовать прямой путь, но одновременно продолжать окольные действия, к которым мы уже прибегли. В первую очередь…
Он замолкает, потому что в залу входят двое лакеев со свечами.
– Не задернуть ли портьеры, миледи? – спрашивает один из лакеев.
– Да, Эдвард.
Джентльмен в черном отходит от окна в глубину комнаты, лакеи расставляют на пристенных столиках свечи, потом задергивают портьеры. Молчание прерывается только после того, как за ними тихонько захлопнулась дверь. Тогда (с какой стати Могуществу замечать Обслугу?) джентльмен в черном продолжает, словно бы не прерывался:
– Под прямым путем я – с вашего разрешения – разумею вот что: я отправлюсь туда и сам с нею поговорю.
– Не опасно ли это, – удивляется Надменность, – притом что за вами ведется наблюдение? Если ее обнаружит та сторона…
Она смолкает.
– От наблюдателей я сумею скрыться. Один из них стережет сейчас на улице, потому-то я и стоял в окне. Постоянно им показываясь, я их избаловал, усыпил бдительность и теперь проскользну у них между пальцев.
Дама усмехается.
– И вы уверены, что она согласится это отдать? Ответ внезапно предваряет джентльмен в кресле:
– Возьмите с собой парочку крепких парней, пусть ее принудят.
– При всем своем уважении повторю еще то, что имел честь произносить уже много раз: не нужно превращать закон во врага, если можешь использовать его как союзника.
– Думаю, нет смысла возобновлять этот спор, – бросает дама.
– Полагаю, однако, она должна внять голосу разума, – продолжает Могущество.
– Как же, – слышится восклицание Богатства. – Она должна знать, что у нас на руках все козыри.
Могущество улыбается даме.
– Она сама у нас в руках, сказал бы я. Кроме того, там я продолжу розыски записи, о которой только что шла речь, поскольку мне напомнили, что эта деревня связана с историей вашей и ее семьи. Нужная запись может найтись в церковных книгах или на кладбище. – Помедлив и бросив осторожный взгляд на Богатство, он добавляет: – Воспользуюсь также случаем и поговорю кое о чем с управляющим.
Дама предостерегающе покачивает головой, но поздно. Богатство восклицает:
– Опять за свое! Этот человек служит у меня долгие годы. А до него служил его дядя. Не желаю слышать о нем ничего дурного.
Могущество идет на попятный:
– Я всего-навсего хотел обсудить с ним проект местного закона об огораживании общинных земель.
– Да уж, – замечает дама. – Злосчастный закон. Скажите, есть ли какие-нибудь успехи?
Джентльмен извлекает из саквояжа пачку бумаг, перевязанную красным шнурком, и по приглашению дамы садится рядом с нею на софу. Начинает распутывать им же завязанные узлы. Ах, сколько же несчастий связано этим шнурком! Сколько судеб схвачено этими узлами. Но оставим троицу за их занятием.
Глава 7
Хотя я часто вспоминал о Генриетте, мы со Сьюки больше не ходили вместе в Хафем. Помимо прочих соображений, ее дядюшка в самом деле через несколько дней умер, и ей уже не было смысла туда стремиться.
За прошедшие месяцы (а зима в тот год выдалась ранняя) я заметил, что письма из Лондона сильно расстраивали матушку, хотя чем именно, она не говорила.
Близились Святки, и, возвращаясь домой с вечерних прогулок, мы с матушкой и Сьюки встречали обычно компании христославов – местных мальчишек и музыкантов из церковного оркестра со своими инструментами; обвешанные рождественской зеленью, они ходили из дома в дом (не заглядывали только в наш) и выпрашивали в награду за пение засахаренные фрукты и мелкие монетки.
Однажды поздним утром, за несколько дней до Рождества, щекочущий запах корицы, имбиря и гвоздики заманил меня в кухню, где миссис Белфлауэр терла пряности и избивала яйца для рождественского пудинга – предназначенного, разумеется, не для ближайшего, а для следующего Рождества. (Судьба распорядилась так, что в первый раз в моей жизни мы ели этот пудинг без нее.)
– Не поможете ли мне замешать в тесто чары? – спросила она, указывая на небольшую кучку монеток и мелких предметов на столе.
– Хорошо, – отозвался я без особого восторга, хотя в прежние годы обожал это занятие; теперь же я немного из этого вырос.
– Помните, нужно загадать желание? Но только одно. И никому о нем не рассказывать, а то не исполнится.
– Ну да, помню. Но вот что, миссис Белфлауэр, не могли бы вы сейчас досказать мне ту историю?
– Какую, голубчик?
– О том, как Момпессоны обманом завладели землями семьи Хаффам. – Увидев в ее глазах недоумение, я добавил: – Помните, Джемми Хаффам оставил без наследства собственного сына, Джона?
– Вот теперь вспоминаю, голубчик. Вот только приведите мне на ум, докуда я дошла?
– Джемми должен был убить своего отца, потому что взял деньги взаймы у Старого Ника.
– Ага, помню-помню. Так вот, когда Джемми явился к нему за деньгами, Старый Ник говорит: «А что дашь в залог?» И Джемми в ответ: «Разве что свою душу». «Беру, – говорит Ник, – но только ты еще человек молодой, ждать мне придется, глядишь, лет пятьдесят, поэтому придется тебе добавить, а иначе денег не будет». Ну и, одним словом, потребовал Старый Ник: «Пиши законное завещание, чтобы, если не вернешь деньги, мне и моим наследникам досталось твое имение».
– Потому что его дети все равно будут приходиться Джемми внуками, так ведь?
– А как же, голубчик, – рассеянно согласилась миссис Белфлауэр. – Я сейчас добавлю муки, и тогда можете бросать туда монетки. «По рукам», – говорит Джемми. И тут Старый Ник ему: «Но у тебя есть сын, Джон, если ты его отстранишь от наследства, он может обратиться в суд. Поэтому нам надо подписать такой договор, чтобы никак его было не нарушить». Сочинил он такой договор, и Джемми подписал его собственной кровью.
– А потом убил своего отца, – воскликнул я, – примешав яд к вину, – (тут я уронил в тесто потертый шестипенсовик), – и тот в муках скончался.
– Все верно. Его крики были слышны по всему большому дому и даже долетели до Хафема.
– Это тот самый дом, который там стоит сейчас? – тут же спросил я.
– Тот самый. – Миссис Белфлауэр усердно размешивала тесто.
– Значит, все это выдумки! – торжествующе воскликнул я. – Тогда этот дом еще не был построен.
– Наверное, правда ваша, голубчик. По соседству был еще старый дом, уж не знаю, что с ним сделалось, там-то все и происходило. – Как ни в чем не бывало она продолжила: – Ну вот, времечко шло, а Джемми не бросил своих дурных привычек, все так же выпивал, резался в карты и творил всякое такое, что и поминать не хочется. Однажды вечером играл он в кости с сэром Персевалом Мампси. И вот сэр Персевал…
– Но это не мог быть сэр Персевал!
– Почему, мой утеночек? Подбавьте-ка еще монеток, голубчик.
– Потому что вы говорите, это было давным-давно, а он ведь еще жив. – Я добавил в смесь гнутую-перегнутую гинею времен Георга Второго – лучший из волшебных предметов, который всегда оказывался в моем куске пудинга.
Значит, это был его отец, – не смутилась миссис Белфлауэр, – и он тоже звался сэром Персевалом. Он был богач из богачей, черных невольников имел тысячи, на его венчание в Лондоне явились сами король с королевой смотреть, как он взял за себя одну из самых знатных в стране леди, свадебная карета была вся в золоте, и перед нею шли по улицам сотни черных рабов. Пора положить еще что-нибудь. Киньте старый фартинг с женской головкой. И вот тот вечер, о котором я толкую, он проводил с Джемми Хафемом за азартной игрой и…
– Азартная игра? Что это?
– Это игра в кости, так я понимаю.
– Но что значит это слово? – Я бросил в миску монету и на миг закрыл глаза, чтобы загадать желание – то желание, которое только сейчас вот-вот исполнится.
– Что значит? А должно оно что-то значить? Это просто название, а названия не значат ничего. И, скажу я вам, играл он тем вечером с сэром Персевалом, но кости выпадали не так, и он потерял все, что имел. По конец ему уже нечего было ставить, кроме имения. И хотя он знал, что не владеет им целиком – долг ведь не был выплачен, – он все-таки поставил имение на кон, и дело решал один бросок. Сэр Персевал выбросил пять очков, и это значило, что Джемми тоже нужно не меньше пяти. Но он выкинул крабов и проиграл.
– Крабов?
– Так говорят, когда кто-нибудь выкинет мало очков. И вот Джемми отдал ему имение. Оттого-то Мампси взяли в девиз краба, и еще пять цветков, знак Хафемов. И сэр Персевал начал строить себе тот большой и красивый дом в Хафеме, где уж не знаю сколько бальных залов, и лестниц, и парадных комнат. И план по его указанию был составлен так, что главный корпус и крылья были похожи на пять точек на игральной кости: по точке в углах и одна в середине.
– Но дом совсем не такой! – Я вспомнил, что никто не должен был знать о нашей со Сьюки прогулке туда, и добавил, запинаясь: – То есть мне так говорили.
– Ну да, он выстроил только середину и два передних крыла, и тут даже его больших денег не хватило. Правда, он успел разрушить большую часть старой деревни, чтобы заложить парк, на мили и мили вокруг. Старый Ник на Джемми очень разозлился и, поговаривают, так его напугал, что тот умер. Но пятьдесят тысяч фунтов Джемми не уплатил, и потому…
– Прежде вы говорили тридцать.
– Проценты наросли, и стало пятьдесят. Так или иначе, взял он долговую расписку Джемми и пошел с нею к лорд-канцлеру, чтобы тот истребовал для него у Мампси имение Хафемов.
– В пользу своей жены Софи и ее детей, потому что она была дочь Джемми?
– Вот именно. Все-то вы замечаете, мастер Джонни, но Мампси не хотели уступать, они сказали, что это был честный выигрыш, спор не кончался и не кончался – говорят, идет и по сей день.
– Но ведь у Джона было больше прав, чем у Момпессонов?
– Ох, у меня и из головы вон. Ваша правда, мастер Джонни. А случилось вот что. У сэра Персевал а была красавица дочка, леди Лидди, они с Джоном встретились и полюбили друг друга.
Я вздохнул: история близилась к переломному мигу.
– Понятно, – быстро вставил я. – После глупых недоразумений и размолвок они убежали и поженились. А теперь расскажите, что стало с иском Джона, почему он не вернул себе имение.
– Да, мастер Джонни, ума вам не занимать, – весело отозвалась миссис Белфлауэр и, прежде чем продолжить, хорошенько размешала пудинг. – Они и вправду бежали, но поженились или нет, о том вы узнаете чуть погодя. А перед побегом леди Лидди пришла к Джону и рассказала, как ее отец хвастался, что надул Джемми.
– Я так и знал! Он играл фальшивыми костями!
– Все верно. Больше того, она подписала бумагу, где говорилось, что она это слышала от отца. Потом они бежали в Хафем.
– Но почему? – удивленно спросил я.
– Почему? Да потому, что так уж было в те дни заведено, чтобы влюбленные убегали. Но сэр Персевал их выследил, и на площадке перед старым домом – четыре дерева в углах и статуя в середине – у них состоялась дуэль. А леди Лидди смотрела в окно и молила Бога, чтобы ни с одним ничего не случилось, но победил бы Джон. Так оно и вышло: Джон разоружил сэра Персевала и мог выбирать, казнить его или миловать. Но тут леди Лидди увидела, как ожила статуя, и что это не статуя вовсе, а незнакомец, весь в черном. Не успела она крикнуть возлюбленному, чтобы он остерегся, как незнакомец подобрался к нему сзади и заколол в спину.
– Что? Он был убит?
– Конечно. – С раздражающе довольной улыбкой миссис Белфлауэр энергично размешивала пудинг.
– Но они точно не поженились с леди Лидди и не родили детей?
– Совершенно точно, и она так ни за кого и не вышла, потому что помешалась от горя, бедняжка.
– А кто был его убийца?
– Этого никто не знает. Но верно одно: этот старик и в наши дни показывается окрест Хафема. Одет в черное, лицо – как сама смерть. Люди поговаривают, будто это Старый Ник собственной персоной. А послушать других, так это убитый старик-отец. Находятся и такие, кто говорит, что это Джемми: он, мол, потерял душу и не может покинуть этот свет. Так ли, иначе ли, но с тех пор, как на Мампси свалилось проклятье, канцлерский суд, им ни в чем не везло, вот почему большой дом опустел, земли превращаются в болото, стены разваливаются, на фермах нет арендаторов.
Пока она говорила, я вздрогнул, вспомнив старика, который так напугал мою матушку.
– Ну да все это уже быльем поросло. Не дадите ли мне вот то блюдо?
Протягивая ей блюдо, я подумал о том, что на карете старика имелось изображение краба и пяти роз, а следовательно, он, должно быть, Момпессон. Но нет, это была глупая мысль, ведь он не был привидением, а кроме того, я сомневался в правдивости большей части этой истории – особенно того, что Джон был убит, не оставив потомков. Я не сомневался, что сам являюсь потомком Хаффамов.
Глава 8
Когда мы в тот день отправились со Сьюки на прогулку, погода нам благоприятствовала, за исключением разве что ветра: землю подморозило и слегка обсыпало снегом, отвердевшие колеи на Хай-стрит звенели у нас под ногами. Мы решили отправиться по тропе к Овер-Ли, но прежде Сьюки хотела заглянуть к своей матери, а для этого нужно было пройти через деревню, а потом вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13