– Ну да, конечно! Как же я не догадался!
И я чмокнул жену в щечку. Что не говори, а Вера умница. Догадалась, что Митька не зубы будет у супруги вытаскивать, а кости ей дробить. У человека около двухсот костей, значит, чтобы раздробить основные, Воронихину нужно тратить на каждую кость около трех минут. Если он так долго будет валандаться, последние кости ему придется крушить в цейтноте, а это обещает быть зрелищным! Значит, я не засну от скуки!
Я не успел довольно улыбнуться – зуб Ларисы противно хрустнул, и мне стало неприятно. Не то, чтобы вспомнил пресс для чеснока, просто не люблю таких звуков. «Уши что ли заткнуть? – подумал я. – Нет... Маргарита посмеется...»
...Отплевавшись, Ворончихина, выпустила из мужа несколько кубиков крови. Пару децлов, как сейчас говорят. И вновь приоткрыла губки.
Со вторым зубом Дмитрий боролся всего минуту, третий перестал существовать мгновенно. Чувствовалось, что супруги входят в раж. Ни она, ни тем более он, не чувствовали боли.
Покончив с зубами, маньяк мужского пола принялся за левую руку супруги (правую, он, как джентльмен, оставил в покое, дабы любезная женушка могла без проблем и своевременно оперировать с приспособлением для выкачивания из него крови). Фаланга за фалангой, он раздробил пальцы любимой. Причем дробил со знанием дела, то есть без излишних кровотечений: сначала оборачивал фалангу кусочком поролона и лишь затем обхватывал ее челюстями небольших клещей, уже не хирургических, а обычных, слесарных. Лариса была вне себя от ощущений, незнакомых ей ранее, она восторженно и, я бы сказал, благодарно смотрела то на супруга, то на нас.
Заметив в глазах подруги просьбу, Вера махнула рукой:
– Ладно, объявляю антракт на пятнадцать минут. Можете провести его в спальной!
И супруги Ворончихины, одарив Веру благодарными взглядами, удалились в свою опочивальню. К моему удивлению, Митя прихватил с собой чемодан с инструментами.
«Не может остановиться! – подумал я, поражено покачивая головой. – Понесло его. Будет хрустеть костями супруги, пока не обессилит от потери крови. Интересно, кто же все-таки победит? Может быть, организовать тотализатор?»
После того, как дверь спальной закрылась, мы посидели немного, переживая случившееся. Первой пережила Вера. Она, приняв вид важного чиновника, предложила делать ставки на исход матча.
– Ты знаешь, я только что об этом подумал! – изумился я. – Похоже, мы так сроднились, что думаем и чувствуем одинаково.
– Ну, конечно! – ухмыльнулась Вера. – Ты просто хочешь подмазаться. Ну, так на кого ты ставишь?
Я задумался. С одной стороны я был на стороне Ларисы. Мне очень нравился своим изяществом и простотой выбранный ею способ умерщвления супруга-соперника. Если ей еще и шепнуть насчет того, что извлеченную кровь можно использовать не только для питья, но и для обратного вливания в случае, если супруг сделает попытку преждевременно протянуть ноги, то она поимеет неплохие шансы победить. С другой стороны, Митькин способ был вроде бы беспроигрышным. Я понял это в тот момент, когда он принялся дробить пальцы своей супруги. Ведь Митька может валять дурака – крушить зубы, дробить пальцы, ломать ребра – до шести часов, а ровно в шесть он просто-напросто проломит супруге височную кость... Если, конечно, супруга-соперница не предпримет превентивных мер и к шести часам не выкачает из него столько крови, что обожаемый муж не сможет поднять не только клещей, но и пальца. И будет в полной ее власти.
«Нет, ставить надо на победу Ларисы», – решил я, в конце концов, и со словами: «Мы – за дам-с», кинул на стол сотню. Рублей, конечно. Я же не преуспевающий столичный адвокат и даже не исполнительный директор Экономической школы.
Вера посмотрела на меня с плохо скрываемым презрением, Маргарита посмотрела с жалостью. Первая поставила сто баксов за Дмитрия, вторая – двести за Ларису.
Запив ставки коньком, мы уселись ждать возвращения героев торжества. Я разглядывал корешки книг, пылившихся на полках, Маргарита пудрила носик, а Вера нюхала воздух. Нюхнув несколько раз, встала, прошла в туалет и вернулась с освежителем воздуха. Я хмыкнул. В гостиной действительно немного попахивало кровью, но совсем немножечко.
– Я попрыскаю здесь, – сказала моя супруга, реагируя на мое хмыканье. – Просто не хочется привыкать к запаху крови. Он так меня будоражит...
«Да, Верочка – утонченное создание, ничего не скажешь... Вернее, утонченная маньячка, – подумал я, искоса наблюдая за адвокатшей, увлеченно расправлявшейся с очередной утиной ножкой. – Но если и есть среди нас настоящий маньяк, то это Ворончихин. Вот это маньячище! Какие глаза! Какое проникновение в образ!
...А я вот неполноценен в этом отношении: я всего-навсего рядовой сексуальный маньяк. Но мне нравиться мое амплуа. Зачем мучить и убивать женщин, если с ними можно спать до полного изнеможения, спать, пока жизнь им не покажется наказанием? Я со всеми своими женщинами спал до изнеможения.
А может, и маньяк я... В широком смысле этого понятия. Ведь что такое мания? Это психиатрическое заболевание, – кажется, написано в Большом энциклопедическом словаре, – сопровождающееся эйфорией, – то есть приподнятым настроением, – двигательным возбуждением, ускоренным мышлением, говорливостью... А я, сколько себя помню, постоянно пребываю в состоянии эйфории, двигательного возбуждения, а также ускоренно мыслю и много говорю. Сексуальная мания – это всего лишь грань основной, хребетной мании. Я ведь и работаю, если, конечно, есть работа, до полного изнеможения и потери пульса. В горах, на даче. По восемнадцать часов в сутки...
А отношение к людям? Тоже маниакальное. В жен влюбляюсь, ничего кроме них не вижу. Каждая из них меня дико возбуждала, я не мог уйти, уходя же куда-нибудь, думал только о них. Вернее, о ней. Об очередной. А как я любил сына Вальку? Чуть ли не плакал от умиления, наблюдая, как он, пятилетний, изрисовывает зеленкой двери ванной. А Наташу как люблю? С работы убегаю, чтобы ее поскорее увидеть. А немногих своих друзей? С Юркой Плотниковым, напившись, всегда целуемся... А вот теща – антиманьячка. Немногословна, малоактивна, не смеется и не улыбается никогда... Нет никаких увлечений, пристрастий, привычек, пороков...
Пороков нет... Ну, конечно. У нее глаза, как чугунные задвижки, нет, не задвижки, они как бронированные стекла, что-то огромное и дикое скрывающие... Одну, но пламенную страсть...
– Ты что задумался? – спросила Вера, придвинувшись ко мне. Горячая, возбужденная. Захотела сладенького, точно. Как тут не захочешь? В соседней комнате подружка самозабвенно любовью занимается, рядом другая, Маргарита... Красивая, аппетитная, сладострастная... Прямо Диана, ждущая Зевса. И можно показать ей нос, оставить третьей лишней.
– Нет, так дело не пойдет! – решительно отодвинула тарелку Маргарита, догадавшись, что собирается нашептать мне супруга. – Мы так не договаривались! Втроем, так втроем! Смотрим, едим, пьем и...
– И?.. – сузила глаза Вера.
– А что? – удивилась Маргарита. – Сейчас только непродвинутые пары живут вдвоем...
– И ты предлагаешь... – в задумчивости закусила губу Вера.
– Да, предлагаю. А что, ты не хочешь попробовать? – пытливо глядя, спросила хорошенькая адвокатша.
– А меня вы спросили? – заговорил во мне бес противоречия. А может не бес, а провинциал заговорил.
А может быть, мне просто не захотелось салата из Маргариты, будоражившей меня весь вечер, и привычной женщины, женщины, с которой у меня никогда не бывает ни досадных сбоев, ни откровенно божественных минут. Вот так, сразу, не захотелось салата. А вот если бы, сначала Маргарита, а потом Маргарита с Верой, потом Вера, потом Вера с Маргаритой...
Девушки не успели мне ответить: из спальни раздался дикий крик Ларисы.
– Классно кончает, на всю катушку, – хмыкнул я удовлетворенно. – Мне нравиться.
– Это Митька ей плечевую кость размозжил, – не согласилась со мною жена.
– Вы оба правы... – порозовела Маргарита.
«Вот ненасытная, – подумал я, попивая коньячок. – Не помрет, пока все на свете не попробует... А может быть, так и надо жить... Ведь появились мы на свет не кирпичами, а людьми... И на время, на короткое время появились.
...А что такое все попробовать? Все попробовать из еды, потом из любви, потом везде побывать... Потом убить женщину, мужчину и ребенка... Нет, не правильно рассуждаю. Не в ту степь.
Все попробовать из еды... Это что – все от черной икры до навоза? А из любви все попробовать? От прекрасной женщины до ослиного пениса? Идеотизм. Нонсенс.
А если нельзя всего на свете попробовать, не стоит все на свете пробовать, то значит, надо где-то остановиться. А если надо где-то остановиться, то зачем идти, зачем пробовать? Где родился, там и пригодился. На ком женился, на той и запропастился.
Вот и получается – или все, или ничего. И что самое смешное: получается, что все здесь присутствующие, в том числе и я, движемся по направлению к ослиному члену... Ха-ха-ха!
– Ты чего? – Вера положила подбородок мне на плечо. Глаза ее были лукавыми...
– Так... Задумался о жизни...
– А что ты думаешь насчет предложения Маргариты?
– Ты же знаешь, мне на все надо настраиваться... Понимаешь, сначала надо создать духовную среду, в которой все это будет происходить. Давай, в следующую субботу?
– А как ты насчет участия Викеши? – спросила Маргарита, влившись своими глазами в мои глаза. Мы смотрели друг на друга, совсем как жених и невеста смотрят друг на друга, топчась в двух шагах от брачного ложа.
– Какого Викеши?
– Моего мужа...
Я вспомнил худощавого розовощекого юношу. Растительного мужа Маргариты. Красивый мальчик... Тамагоча.
– А...
– Ты не рефлексируй! – предвосхитила вопрос адвокатша. – Под одеялом многие вопросы решаются проще... Ну, так как?
– Подумать надо. Я все это время о тебе практически мечтал. А ты в довесок Викешу своего предлагаешь...
– Ты двадцать лет живешь в Москве, а от своего провинциального прошлого избавиться не можешь... Бедняжечка, – дотянувшись через Веру рукой, погладила меня по щеке Маргарита.
Я остановил взгляд на ее груди и подумал, что в свете принятых решений я вправе познакомить с ней (с грудью) свою ладонь.
Но Вера явно не хотела торопить событий. Или еще не продумала принципов построения нашей будущей шведской семьи. И не определила иерархии, которая могла бы ее удовлетворить.
Глупая. Ежу понятно, кто будет сверху. Во всяком случае, не она, безынициативная и неспособная принимать решения без участия матери. Но я обещал ей, что в эту ночь будет править она.
– Вы забыли, зачем мы тут? – сказала моя прекрасная половина твердым по ее мнению голосом. – Давайте не мешать варенье с горчицей.
– Да, ты права, – согласился я. – Где наши герои? Антракт уже давно закончится, а сцена пуста.
Не успел я договорить, как из спальни показались Воронихины. Они были окровавлены с ног до головы. Митька бледный (не меньше литра крови потерял, точно), темно улыбаясь, вел свою жену под руку. Под правую руку. Левая рука Ларисы, вся в красно-синих пятнах, висела плетью...
– Эй, мужик, вставай, конечная станция! Ты, что, пьяный? – услышал я голос, явно принадлежавший провинциальному милиционеру.
Услышал, открыл глаза и увидел себя в электричке. Взглянул в окно и увидел знакомую железнодорожную станцию. Станцию Фрязево. Мне все приснилось! Вот дела!

Глава 6. Уши малинового цвета. – Жара, пустыня, саксаул и черепаха. – Кто заказал? – Шакал, как явление. – Вошли в раж...

Разбудивший меня милиционер расстроился – от меня даже пивом не пахло. И ушел, огорченный, сказав, что поезд уйдет назад, в Москву, через полчаса с небольшим.
Я посидел несколько минут, приходя в себя. Такого явственного сна мне никогда видеть не приходилось. Красно-синяя, висящая плетью рука Ларисы, бледно-серое лицо Виктора, бесподобный вкус утки, пропитанной яблочным ароматом, белоснежная шейка возбужденной Маргариты стояли у меня перед глазами.
«Все это переживания последних дней, – подумал я, в конце концов. – Подсознание пытается успокоить меня, старается превратить происходящее в фарс...
Однако, как все явственно виделось. До последней клеточки ощущал себя маньяком... Хотя какой из меня маньяк-мучитель? Я за всю свою жизнь никого не убивал. Только две руки сломал, ну, еще по физиономии десятку личностей от души надавал. Не нравиться мне в человеческом теле ковыряться... Куда лучше спокойного уравновешенного самодовольного мещанина взять за жабры, встряхнуть как следует, встряхнуть и выпустить наружу его жиденькую духовную материю. Чтобы почувствовал, что живет. Что не рыба он безмолвная, а существо высокоорганизованное, существо, предназначенное чувствовать не как рыба, а как человек, божественное создание... И думать, как человек...
Пивка, что ли попить? Да билет до дома надо брать... Нет, до Валентиновки. Пройдусь пешочком – погодка отличная».
Валентиновка – это следующая станция после нашей. Если считать от Москвы. От нее до нашего дома минут пятнадцать небыстрым шагом. Последняя треть пути проходит по уютной, железнодорожной лесополосе, по которой я частенько гуляю с Наташей. Сначала катал на коляске, сказки рассказывая, а теперь все больше на шее вожу.
Доехав до Валентиновки без проблем и неожиданных сновидений, я пошел к дому, и только подойдя к нему, понял, что мне просто необходимо взять бутылочку вина на вечер. Чтобы много не думать. О своем сумасшедшем сне, о Вериной природе, о том, что при увольнении сказать товарищам по институту и вообще о своей непутевой жизни.
И пошел по лесополосе до станции. И метров через десять увидел впереди в кустах крепкого молодого парня с закругленными ушами, очень напоминавшими кувшинки малинового цвета. И всем телом почувствовал, что он ждет меня. И попятился назад. А парень оглянулся волком, наткнулся на мои глаза и остолбенел. Ровно на секунду. Этой секунды мне хватило, чтобы дать деру. Петлями, не оглядываясь.
И парень промахнулся. Трижды промахнулся. Вот что значит неопытный киллер. Опытному все равно, с какой стороны на него жертва выйдет, и секунды одной на раздумье ему не требуется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42